Солдат мафии - Кварри Ник - Страница 29

• Предыдущая
• 29/31
• Следующая

Через полчаса под воздействием кодеина боль постепенно утихла. Поддерживая левую руку правой, Джонни с величайшей осторожностью поднялся. Его слегка покачивало, но головокружение прошло. Нужно было побыстрее напиться воды. Три пилюли, выпитые разом, сняли боль, но с минуты на минуту он мог лишиться чувств.

Но быстро двигаться он не мог — боялся упасть и повредить раненую руку.

Ковыляя на одеревеневших ногах, Джонни осторожно переносил вес тела с одной ступни на другую. Добравшись до ванной, он уже не почувствовал зловония — обоняние под действием кодеина отключилось.

На туалетном столике стоял пластмассовый стаканчик сомнительного происхождения. Джонни открыл кран — вода потекла рыжая от ржавчины, но он выпил четыре стакана подряд. Потом осторожно развернулся и вернулся в комнату.

На какое-то время боль отступила. Когда его ноги коснулись дивана, он их уже не чувствовал. Просто осторожно вытянулся и заснул глубоким сном.

Когда он открыл глаза, уже стемнело. Боль вернулась вновь, но уже не такая сильная, как прежде. По крайней мере пока.

Джонни сумел добраться до ванной и запил стаканом воды новую порцию кодеина. В этот раз он принял две пилюли. Потом вернулся на диван и поднес к глазам правую руку, чтобы взглянуть на циферблат.

Почти полночь. Стрелки ещё двигались, но если он не заведет часы, те вскоре остановятся.

Сняв впившийся в запястье ремешок, Джонни сунул часы в рот, зажал зубами и завел здоровой рукой. Вновь надеть их на запястье он не мог и положил в карман.

Две пилюли кодеина начали действовать.

Сконцентрировав всю волю, он приказал себе проснуться ровно в восемь утра. Прежде у него такое получалось и теперь, засыпая, он молил небо, чтобы эта привычка не подвела.

Когда Джонни проснулся, жаркое солнце заливало комнату, пробиваясь в щели в занавесках. Боль казалась вполне терпимой. Он совсем не ощущал раненой руки, только левый бок ещё болел.

Пошарив в кармане, Джонни нащупал часы. Те показывали без десяти восемь. Его внутренний будильник как всегда действовал исправно.

Была у него и другая причина для радости: теперь он мог обходиться без кодеина. Тем лучше, сегодня ему нужно сохранять светлую голову... по крайней мере ближайшие часы. А если улыбнется счастье, может быть и дольше.

Джонни с трудом поднялся, на ватных ногах добрался до ванной комнаты и выпил три стакана воды. Потом теми же неуверенными шагами вернулся в комнату и ухватился здоровой рукой за стул. Кое-как подтащил его к окну и по дороге прихватил бинокль.

Тяжело дыша, какое-то время он вспоминал, что должен делать. Потом память неожиданно вернулась, и он навел бинокль на штаб-квартиру дона Ренцо. Тщательно настроил резкость, опустил бинокль на колени и принялся ждать.

Без десяти девять перед зданием остановился лимузин дона Ренцо.

Джонни заставил себя выйти из летаргического состояния и поднес бинокль к глазам. Он сразу узнал парня, сидевшего за рулем — это был Марти, сын дона Ренцо. Он не отличался большими способностями и работа шофером была вполне по нему.

Джонни внимательно осмотрел трех мужчин, вышедших из машины. Это были новые телохранители, физиономия одного из них показалась ему знакомой. Потом Джонни вспомнил — Сал Аккане, грубый, но способный парень, обладавший крысиной изворотливостью.

Громилы оглядели улицу, потом Сал Аккане кивнул и из машины вышел дон Ренцо.

Но костюм его был не из тех, которые Джонни начинил кокаином.

Горькое разочарование буквально схватило его за горло. Он уронил бинокль, хотя продолжал следить за улицей. И видел, как дон Ренцо с охранниками исчез в здании, а Марти снова сел за руль.

Джонни пытался убедить себя, что его разочарование необоснованно. В конце концов не было оснований рассчитывать, что счастье улыбнется ему так скоро. Могло пройти не меньше недели, пока дон наденет нужный костюм.

Вот только долго ждать Джонни никак не мог. Он помнил слова доктора Миллера, что если как можно скорее не лечь в больницу, дела будут плохи.

Сама эта мысль его не испугала, что было дурным знаком. Так нельзя.

Он с трудом поднялся, добрался до дивана и растянулся на продавленном матрасе. Все тело охватил жар и какая-то странная вялость. Джонни пощупал лоб — никакого пота, кожа казалась сухой, как пергамент.

Понадобилось время, чтобы понять: у него началась лихорадка.

В желудке заурчало. Сколько он не ел?

Джонни вспомнил старую пословицу: «Лечи насморк, но лихорадка пусть помрет от голода».

А что, если все произойдет наоборот?

Во всяком случае, у него не было возможности достать хоть что-нибудь поесть. По крайней мере днем. Быть может, попытаться вечером?..

Если к тому времени он ещё сможет двигаться.

Или имеет смысл ещё раз принять кодеин, чтобы справиться с лихорадкой?

Он ещё продолжал размышлять об этом, когда снова потерял сознание.

Когда Джонни вновь очнулся, было темно. Он попытался вспомнить: что нужно было сделать этой ночью? Однако не сумел, и вскоре его мысли занял другой вопрос: он больше не испытывал жара, наоборот, дрожал от холода. Несмотря на все усилия, Джонни начал стучать зубами.

И вновь вернулась боль. Не там, куда он ранен, там тело полностью утратило чувствительность. Болело все, как будто его нервы превратились в острые стрелы, которые безостановочно его кололи.

Он поднялся с матраса и с трудом доковылял до ванной. Вынул из кармана две последние пилюли кодеина, проглотил их разом и запил водой.

Сам не зная как, он вдруг оказался на коленях, его рвало. С каждым рвотным позывом волна боли вздымалась в мозгу и спускалась вдоль тела. Ему хотелось кричать, одновременно он чувствовал, как что-то его душит.

Когда приступ прошел, Джонни был не в состоянии подняться с пола. Он хотел было добраться до дивана на карачках, но на полпути лишился чувств и растянулся, уткнувшись лицом в пол.

На следующее утро в четверть девятого старый седой негр осторожно проник в комнату, где спал Ренцо Капеллани. Звали старика Бен Джонс, и командовал он всей прислугой в доме на Лонг-Айленде. Мягко и неслышно ступая, он поставил на столик у изголовья постели стакан с томатным соком, потом приготовил одежду, выбранную хозяином накануне: трусы, носки, безукоризненно сверкавшие ботинки, рубашку, галстук, свежевычищенный и отглаженный костюм. В портфель уложил запасную рубашку — когда дон Ренцо работает допоздна и задерживается в Нью-Йорке, то любит среди дня её сменить.

Когда слуга раздвинул шторы и впустил в комнату лучи утреннего солнца, дон Ренцо зашевелился. Бен Джонс приблизился к постели и торопливо доложил:

— Мистер Капеллани, уже четверть девятого.

Дон Ренцо сел в постели.

— Доброе утро, Бен, — сказал он, протирая глаза.

— Доброе утро, мистер Капеллани. Хорошо спали?

— Прекрасно. Как сегодня погода?

— Достаточно тепло, чтобы поплавать в бассейне. Позволите подать вам завтрак на террасе?

— Да, конечно.

Джонс протянул дону Ренцо бокал с томатным соком и исчез. Дон Ренцо выпил, выбрался из постели и отправился в ванную. Там тщательно почистил зубы, побрился и, не жалея воды, принял душ. Потом вернулся в комнату, надел купальные трусы, халат, сандалии и спустился вниз.

Появившись на террасе, он подошел к бассейну, глубоко вдохнул полной грудью свежий воздух, сбросил халат и плюхнулся в воду, за температурой которой всегда тщательно следили. Потом методично переплыл бассейн шесть раз — такова была его программа на случай хорошей погоды.

Когда хозяин вышел из воды, Бен Джонс уже поджидал его с махровой простыней. Дон принял простыню и сам растерся. Он не переносил, чтобы к нему прикасались мужские руки — тем более руки негра.

Вновь накинув халат, дон уселся за стол и принялся просматривать «Нью-Йорк Таймс», «Дейли Ньюс» и «Уолл-стрит джорнел», одновременно поглощая завтрак. Он ещё продолжал есть, когда за столом появились его сын Марти и чуть позже — новый телохранитель Аккане.

• Предыдущая
• 29/31
• Следующая