Мой принц - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 16

• Предыдущая
• 16/41
• Следующая

— Стойте, дети! Почтенная Болгария желает говорить стихи! — вторил ей Боб и, подняв обе руки над головою, приготовился дирижировать.

— Только потише, Султаночка. У вас, душа моя, не голос, а труба иерихонская, — предупредил Костя.

Увы! Султана уже встала в позу и загудела на всю залу… И эхо из других зал, сводчатых и пустынных, понеслось, перекликаясь, за нею:

— Ради Бога, тише! Ради Бога! — мы испуганно замахали на нее руками.

Но было слишком поздно: изо всех дверей соседнего с залой коридора высунулись старушечьи головы в чепцах и без чепцов. И ужас был написан на всех этих почтенных лицах!

Наконец, самая энергичная из обитательниц вдовьей половины высунулась из своей двери и произнесла по нашему адресу недовольно:

— Если вы не замолчите и не перестанете шуметь, сейчас посылаю за начальницей, чтобы она вас удалила.

Вот и дождались!

Мы моментально приходим в себя от этого нелестного для нас предостережения. Мужчины шаркают ногами, как пай-мальчики, мы низко приседаем.

Но это не помогает.

— Спасайся, кто может! — неожиданно кричит Федя и первый ударяется в бегство.

Мы все за ним. Едва сдерживая неудержимый приступ хохота, наступая на ноги друг другу, толкаясь и спотыкаясь, летим. Бурей врываемся в комнату Ольгиной тетки, одеваемся второпях и мчимся из Вдовьего дома, как на крыльях, туда, вниз, где нас ждут тройки, веселые ямщики и крепкий декабрьский мороз…

Как хороша, как удивительно приятна быстрая езда под веселые заливчатые звуки серебряных бубенчиков! Дух захватывает, сердце бьется детским восторгом, когда, взрывая снежные хлопья, тройка быстрых лошадей мчит нас по залитой электричеством дороге.

В наших санях: Ольга, Саня Орлова, я; на коленях у нас — Султана, испускающая громкий визг при каждом толчке; на передней скамейке — Боб, Вася Рудольф, виновник-устроитель этой поездки, и Костя Береговой. Во второй тройке — Маруся, хохочущая и щебечущая, как птичка, Ксения в удивительной белой ротонде, в которой черная головка итальянского мальчугана тонет, как муха в молоке, Боря Коршунов, Федя Крымов и Володя Кареев.

Вторая тройка старается во что бы то ни стало обогнать нас. Там ямщик совсем молодой, задорный паренек. У нас — степенный тульский мужичок с окладистой бородою.

— Не пропускай! Не пропускай! — кричу я, почуяв в груди прилив какого-то необузданного детского веселья. — Не позволяй им перегонять, Ефим!..

И Ефим словно преображается. Куда исчезает добродушный тульский мужичок? Он гопает, свищет, выкрикивает: «Эй, соколики, выручай!» — таким громовым голосом, что Султана с перепугу валится прямо носом в теплую шубу Рудольфа, в то время как лошади в диком азарте подхватывают быстрой рысью и несут нас вперед.

— Ай! Ай! — кричит Береговой. — Голову потерял! Верните мне мою голову!

Действительно, шапка слетела с его непокорных остриженных жестким ежиком волос и катится по снегу.

— Господа лорды и джентльмены из второй тройки! Сто червонцев тому, кто принесет сюда голову Кости Берегового! — вытянув шею, голосом волка из «Красной Шапочки» кричит Денисов.

Великодушная Саня, пока останавливаются тройки и наши спутники бегут, перегоняя друг друга за злополучной шапкой, отдает Косте свою огромную муфту.

— Покройтесь пока, а то простудитесь.

Костя принимает муфту как должную дань и нахлобучивает себе на маковку. Его крошечная голова сразу проваливается в отверстие огромной старинной прабабушкиной муфты, и благодаря этому кажется, что у маленького юноши выросла огромная меховая боярская шапка.

— Как и всегда безличен, — острит по его адресу неугомонный Боб.

— Константин нашел твою голову, получай, — появляясь около наших саней, говорит Коршунов. — Третья часть находки по закону моя. А впрочем, я великодушно отказываюсь от награды. Ну, медам, куда теперь? На Острова? Да? — спрашивает Боря.

— Да! Да! — отвечаем мы хором. — Там теперь чудо как хорошо!

И опять заливаются серебряные бубенцы. Мороз безжалостно пощипывает нас за носы, Щеки, уши. Бешен быстрый бег коней. Дивно хорошо сейчас на Островах, в эту звездную декабрьскую ночь. Белые деревья, запушенная инеем снежно-белая как скатерть дорога. А над головами — небо, испещренное сверкающим золотым сиянием опаловых огней.

У самого взморья, на Стрелке, как называют это место петербуржцы, мы выходим из саней, чтобы отогреться и размять закоченевшие ноги. Здесь, в таинственной чаще белых деревьев, неожиданно красивым пятном выступают электрические огни.

«Я вижу Толедо, я вижу Мадрид», — пробует декламировать Боб, простирая руки к взморью, которое кажется отсюда какой-то зачарованной, таинственной белой пустыней под белыми льдами.

Султана Алыдашева, не видевшая ничего подобного у себя в Болгарии, млеет от восторга. Она то хватает нас за руки, лепеча: «Как это, дети мои, хороша!», — то, ударяя себя в грудь, начинает гудеть на всю Стрелку.

— Давайте лучше в горелки играть. Ноги мерзнут стоять на месте, — предлагает Коршунов.

— Давайте! Давайте!

Быстро становятся пары. Оля с Володей, я с Бобом, Ксения с Костей, Лили с Федей, Саня с Васей. Султане предлагают «гореть».

— Горы-горы ясно, чтобы не погасло… — кричит она зычным голосом, приводя этим в неописуемый восторг обоих ямщиков.

— Ай да барышня! Глотка у ней почище нашего брата, мужика тульского, буде! — умиляется Ефим.

— Чего уж! Протодьякону в соборе такого не дадено! — вторит ему его молодой товарищ.

— Раз! Два! Три! — отсчитывает Боб, и мы пускаемся со всех ног по широкой утоптанной снежной дорожке.

Бобу, с его журавлиными ногами, и мне, привыкшей с самого раннего детства носиться стрелою по лесным тропинкам, ничего не стоит уйти от Султаны. Но зазевавшийся Володя попадает со своей дамой впросак. Султана хватает его за руку и торжественно ведет, как пленника, на свое место.

Бежит следующая пара: Ксения и Федя. Бегут стремительно.

Володе не догнать ни того, ни другого. И вдруг — стоп — остановка…

— Я потерял калошу! — неожиданно кричит Крымов таким печальным голосом, что Маруся от смеха буквально валится в сугроб.

— Одну или две? — осведомляется Боб деловым тоном.

— Одну! — взывает плачущий голос.

— Лорды и джентльмены, этот несчастный потерял одну калошу. Благоволите ее сыскать, — гремит бас Боба по всему парку.

Все ищут с особым рвением калошу Феди. Последний не принимает участия в поисках. Он сидит на скамейке, подняв одну ногу и болтая другой, и плачущим голосом ноет, что у него «протекция» в подметке и что он скорее позволит изжарить себя и съесть, как котлету, нежели сойдет с места.

Зоркие глаза Султаны скорее других находят искомое.

— Уррра! — кричит она. — Нашел, нашел твоя сапога, нашел, товарыщ! — И, двумя пальцами приподняв калошу с земли, она несет ее Феде.

— Вы — великодушнейшая из дочерей славянского племени! — церемонно раскланивается перед ней, стоя, как цапля, на одной ноге, Федя.

Становится слишком холодно в парке. Наши спутники, кроме Бори Коршунова и Рудольфа, одеты очень легко. Да и Султана в ее, как говорится, подбитой ветром кофточке стынет.

— Пора и честь знать! По домам! — командует Саня, самая серьезная из нас.

И мы опять суетливо, со смехом и визгом, размещаемся на тройке.

Снова мчимся стрелою… Снова звенят-заливаются бубенцы. Снова то и дело вырываются веселые всплески смеха…

Наша тройка перегоняет первую. Боб Денисов быстро, изловчившись, запускает заранее приготовленным комом снега в Федю.

• Предыдущая
• 16/41
• Следующая