Выбери любимый жанр

Мой принц - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 15


Изменить размер шрифта:

15

Делюсь этой мыслью с моими друзьями. Ура! Они одобряют ее.

И опять тихие, кроткие, как пастушья свирель далекого альпийского края, звуки наполняют собой мою крошечную квартиру и вселяют в душу новые смелые мечты.

* * *

У моих родных в Царском Селе, куда я попадаю на другой день, огромная, под потолок, елка и ликующая толпа детей. По обыкновению у них званый рождественский вечер с массой нарядных взрослых и ребят.

Меня подводят к седым в шуршащих шелках дамам и важным господам в пенсне. За мной ходят по пятам мои братья: Павлик и Саша, мальчики восьми и десяти лет, сестра Нина и крошка Наташа.

Я окунаюсь в совершенно новую жизнь. Здесь не говорят о лекциях, о театральном училище, о практических занятиях и о сцене. Здесь свой мир, далекий от борьбы, смелых дерзновений и горячей юношеской мечты. Интересы здесь другие. И только милые, полные тревоги и любви глаза моего «Солнышка», как я называю моего отца, обращаются ко мне и словно спрашивают меня:

— Ну, что же, довольна ты своей судьбой, неспокойное, вечно ищущее борьбы и бури дитя?..

Из шумного зала, где веселье, смех и резвый ребяческий топот смешались с принужденной светской болтовней и звуками рояля, проскальзываю в маленькую комнату, находящуюся позади детской. Это настоящая келья монахини. Образа с теплющимися лампадами озаряют скромную узкую кровать, стол и комод, уставленный видами монастырей и церквей.

Худенькая с желтым некрасивым лицом девушка поднимается мне навстречу.

— Лидочка! Наконец-то! Я знала, что ты зайдешь.

— Варя! Милая, здравствуй! — и я бросаюсь к ней на шею.

Это Варя, воспитательница моих братьев и сестер и мой давнишний друг. С некоторых пор она стала очень странной, эта Варя. Бредит поступлением в монастырь, горит желанием стать монахиней.

У детей теперь веселая швейцарка Эльза, которая сумела их привязать к себе. Варя же все свободное время просиживает у себя в келейке, как сама называет свою комнату, молится, читает священные книги и плачет. И все оставили ее в покое и не мешают ей.

— Ну, как дела, Варя? — осведомляюсь я.

Она смотрит на меня проницательно.

— А ты все крутишься. Все тешишь сатану. Бесовские действа изображаешь в своем театре. Прельщаешься мишурою, суетою. Куда как хорошо. Небось, как рыба в воде плаваешь. У, недостойная! Уйди ты от меня! Знать тебя не хочу! Уйду в обитель, за ваши грехи молиться буду… Отмолю, отмолю, отмолю!

Она начинает класть земные поклоны и твердит одно и то же, одно и то же по сто раз подряд. И глаза ее лихорадочно сверкают в полутьме комнаты, и губы кривятся на бледно-желтом лице.

Мне становится жутко. Кажется, что имеешь дело с сумасшедшей, тянет уйти, но я пересиливаю в себе это чувство.

— Полно, Варя, — говорю я, кладя ей руку на плечо. — Перестань так узко и односторонне смотреть на людей: каждому свое дорого. Ты чувствуешь призвание к монастырю, меня влечет к искусству. И не будем мешать друг другу.

— Мешать?

Она кривит судорожно губы.

— Нет, я буду мешать тому, что считаю неправым… Тебя ждут разочарование и борьба, меня — тихая пристань. Пойдем со мною, Лидочка, возьми сына и пойдем. Я ручаюсь, что никакие невзгоды, никакие печали не коснутся тебя за прочными дверями монастыря. Я укрою тебя от них, родная!

При этих словах она быстро поднимается с колен, бросается ко мне и крепко-крепко обхватывает мою шею.

— Идем со мною! Идем со мною! — твердит она в каком-то забытьи, и глаза у нее жутко закатываются при этом.

Тяжелое, гнетущее впечатление. Я чувствую, что только усилием воли смогу привести ее в чувство.

— Перестань, Варя, — говорю я строго. — Это уже не религиозность и не набожность, а какой-то суровый фанатизм. Оставь мою шею, ты меня задушишь. Я люблю Бога и исповедую Его не менее тебя, но в монастырь я не пойду.

— Не пойдешь! — взвизгивает она у самого моего уха и так крепко сжимает меня снова, что у меня мутится в глазах, потом бросается на стул и рыдает.

— Заблудшие овцы! Заблудшие овцы! — всхлипывая, повторяет она.

Тут входят Эльза и дети.

Любимец Вари, брат Саша, со всех ног бросается к ней.

— Не плачь, Варенька, не плачь, — говорит он, сам готовый разреветься.

— Кто скорее в залу? Ну, раз, два три! Наперегонки, — предлагаю я, чтобы отвлечь внимание детей от печальной картины, и мчусь туда первая, как на крыльях.

Они за мною.

Эльза, поравнявшись со мною, шепчет:

— О, madame Lidie, не волнуйтесь, она уже давно так. Мы все привыкли. Скоро она уезжает в монастырь.

Скоро! Прощай же, прощай, бедная милая, никому непонятная Варя! И да сойдет на твою скорбную душу высший и прекрасный священный покой…

* * *

Какие огромные залы! Как блестят даже в наступивших сумерках ярко натертые янтарные квадратики паркета. Какое подавляющее величие кругом!

Мы все кажемся такими ничтожными в этих огромных помещениях старинного дворца, наполовину переделанного Смольного дома! Чай мы пили в большой и уютной комнате, где живет Ольга со своей тетушкой, вдовой убитого на войне офицера.

Тетушка предупредительно пошла к какой-то из соседских старушек, предоставив нам шуметь и дебоширить в ее комнате, сколько хотим. Но мы предпочли пойти осматривать эти бесконечные залы и коридоры.

Вот длинная широкая белая зала. Здесь, должно быть, были когда-то приемы. И огромная свита во главе с самой императрицей в величавом гросфатере (старинный танец, заимствованный у немцев) проходила по этим самым доскам, где проходим мы. В сгустившихся сумерках зимнего вечера тускло поблескивают золоченые рамы огромных портретов. Все цари и царицы. Все словно смотрят на нас, исполненные недоуменья, откуда пришла эта веселая, жизнерадостная группа молодых людей в этот тихий, молчаливый приют.

— Я положительно уничтожен, — шепчет Костя Береговой. — Олечка, неужели же вашу музу не вдохновляет уж одна эта грандиозно-прекрасная зала?

Оля вспыхивает от смущения. Костя затронул ее «струну». Ольга пишет красивые звучные стихи о темных ночах Востока, о белых лотосах и соловьях.

— Может быть, опишу все это когда-нибудь, — признается она.

Боб вынимает папироску и хочет закурить.

— Брось! — неожиданно свирепеет Коршунов, — здесь, в этих залах, целый мир прошлого, а ты курить!

— Да ведь никто не видит, — оправдывается Боб. Но он ошибается. С одной из скамеек неожиданно поднимается человек и идет прямо на нас.

— Ай! — взвизгивает Маруся. А Лили и Ксения хватают за руки друг друга.

— Тише! Тише! Умоляю вас. Это — графиня Кора. Она живет здесь давно-давно, и никто не слышал от нее ни слова. С тех пор, как умер граф и она здесь поселилась, графиня ни с кем не разговаривает и молча бродит по этим залам. Многие считают ее безумною, но она в полном рассудке и пишет чудесные французские стихи, — быстро поясняет Ольга и опускается перед проходящей мимо нас женщиной в низком почтительном реверансе, произнося почтительно:

— Bonsoir, princesse!

Легкий кивок совершенно белой головы под черной кружевной наколкой, и она величаво проплыла к дверям.

Мы успели только разглядеть старинного покроя платье с длинным шлейфом, волочившимся в виде широкой шелестящей змеи, тонкое аристократическое сухое лицо без единой морщины и целый океан не выраженной слезами печали в глубине строгих синих глаз.

— Какая красота! Страшная красота горя! — сказала Саня. — Нет, господа, ничего подобного, мы не увидим никогда!

— Граф умер, спасая от землетрясения жителей какого-то итальянского местечка, — пояснила Ольга.

— Но она русская?

— Вполне русская.

— Господа! — неожиданно изрек Федя Крымов, — не находите ли вы, что нас, маленьких смертных, гнетут эти залы, это величие и эта немая графиня, похожая на призрак. По крайней мере, я чувствую себя не совсем в своей тарелке. — Едем, право. Тройки заждались.

— Стойте, я хочу стихи говорить, — загремела на всю залу до сих пор молчавшая Султана.

15
Перейти на страницу:
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело