В океане «Тигрис» - Сенкевич Юрий Александрович - Страница 37
- Предыдущая
- 37/74
- Следующая
Далее их внимание привлекает базарный брадобрей, внешностью и осанкой похожий на ветхозаветного пророка. Он весь в белом, подпоясан серебряным кушаком и на животе у него опять же кинжал. Увалень с повязкой желает испытать сильное ощущение и садится перед брадобреем на стульчик. Ему мылят щеки. Позднее он расплатится за эту экзотику раздражением кожи.
Есть в компании чужеземцев двое озабоченных. Первый, увешанный аппаратами, то и дело вскидывает кинокамеру и тут же безнадежно ее опускает. Второй — судя по активности, главный — многократно и безуспешно призывает остальных держаться гурьбой, пытается собрать их в кучу или даже построить в пары — он как мама-наседка, чей выводок вдруг вышел из повиновения. Это очень сердит главного чужеземца, потому что у него идея снять Посещение Базара на пленку, но Базар есть, а Посещения не получается, ибо никак не поймать всех сразу в кадр.
Наконец, это удается, возле лавки торговца орехами, где на чашках весов лежат камешки-разновесы. Бледнолицые набрасываются на орехи, а кинокамера тем временем жужжит вовсю.
ОБРАТНАЯ ТОЧКА
А теперь сменим ракурс и представим себе другую картину, на которой экзотичность и будничность как бы поменялись местами.
Порт Матра, бетонный пирс. К нему пришвартовано забавное чудище, соломенная ладья с двугонной мачтой.
Добрые жители Матры толпой стоят и глазеют, забыв о своих житейских повседневных делах.
Вот с ладьи переносятся на берег огромные лопаты, и с лопат этих льются водяные струи. Вот, восклицая «Ых! Ых!», лупят кувалдой по торцам опорных брусьев, будто пытаясь своротить палубу с надстройками набок.
То, что наблюдают почтенные жители Матры, для них не менее поразительно, чем для пришельцев — базар. Подойти бы поближе, потолкаться у сосудов, рядком выставленных на бетон, потрогать диковинные весла, но хитроумные чужеземцы отгородились барьером из металлических решеток, и остается наблюдать снаружи, издали, что оманцы и делают, исполненные любопытства и радости, — разве только кинокамерой никто из ни> не жужжит.
ПЕРЕЧЕНЬ
Демонтированы рулевые устройства Состояние их плачевное. Все наклееное вспучилось, надо отдирать, сушить думать, как быть дальше.
Пополнены запасы воды. 53 канистры по 30 литров каждая, более полутора тонн, — на два месяца должно хватить
Кое-как, насколько возможно, смягчены последствия удара при швартовке Вправить скособоченное не удалось Привязали справа по борту канатный кранец, чтобы сместившемуся рулю было во что упираться.
Обстругиваются и склеиваются уключины, одна уже поставлена обратно и зафиксирована. Узлы тверды, как дерево, Тур не устает удивляться: «Юрий, Карло, откройте секрет!» В ответ даем потрогать ладони, они у нас как подметка на сапоге.
ПО НОТу
Жарко, как в сауне, пот катит градом, мышцы сводит, руки саднит. Но дело сдвинулось ощутимо, мы всего два дня в Матре и уже приступили к сборке. В Бахрейне так не было. Приобрели опыт.
Опыт, в частности, и в том, чтобы не толпиться скопом вокруг одного бревна, а разделять обязанности. Организация труда явно возросла. Взять сегодняшний день: Эйч-Пи, Детлеф, Рашад и Асбьерн обдирают и сушат лопасти рулей, Норман шлифует тело весла, Герман приводит в порядок провизию, Тору готовится к съемкам. Никто не подгоняет и не упрекает в безделье. Тур, как истинный начальник, уверенный в своем коллективе, отбыл в город — и вернулся, кстати говоря, подавленный: финансы тают, еще пара походов в банк — и все.
У меня же, напротив, есть повод радоваться: пришла из Москвы посылка с мумие, облепихой и с письмом от Ксюши. И мне перед печальным Туром немного даже неловко.
Когда работа спорится, неохота ее прерывать. Но приказ командира — закон; побольше бы, впрочем, таких приказов. Тур заботится, чтобы и об этой стране мы потом судили не понаслышке, — и вот чужеземцы откладывают свои топоры, стамески и кувалды, выходят из-за барьера и вновь превращаются в экскурсантов.
ВЫЛАЗКА
Утром 9 января встали рано. Нас сопровождали двое немцев-инженеров из ФРГ. Предстояло проделать приблизительно двести пятьдесят километров в глубь материка и обратно.
Оман, дугой вытянутый по краю Аравийского моря, по природным условиям делится на несколько зон: прибрежную, гористую, пустынно-каменистую и песчаную. Дорога, по которой мы ехали, соединяет берег с зоной камней — новая отличная дорога, вполне европейский автобан, построенный совсем недавно иностранцами.
Горы, долины — серое и зеленое, в основном пальмы.
На вершинах и склонах немало крепостей, вернее, сторожевых башен. И деревни тоже — как крепости.
Побывали в одной такой, именуемой Фрак.
Высокие глинобитные стены, двухэтажные дома, между ними башни — все это огораживает довольно большую территорию, тихую, тенистую. Войдя туда, чувствуешь: время остановилось. Журчит вода в арыках, солнце пробивается сквозь перистые кроны. Трава, грядки и бесконечные ряды финиковых пальм.
Раньше в этой деревеньке процветал промысел индиго, но сейчас он заглох, оставив по себе на память великанские кувшины-амфоры, в которых варилась краска.
Дома обязательно с плоской крышей, входная дверь — капитальная, резная, окна с решетками и только на втором этаже.
Все бы хорошо, если бы не настроение Тура. Он хочет, чтобы мы ходили стадом, а Норрис нас снимал. Тот, как назло, оставил камеру в автобусе, пока он бегал за ней, мы разбрелись по деревне и всю ее осмотрели, а затем предстояло делать вид, что видим все впервые, уже специально для съемок — великая вещь документальный кинематограф.
НАЧАЛИ МОЛИТЬСЯ!
Ф. рассказывал: лет двадцать назад в Ленинград приехал с Востока высокий государственный гость. В программе его пребывания значилась и мечеть.
Войдя в мечеть, гость и свита притихли и сосредоточились. Хроникер-оператор, приставленный к ним для ведения кинопротокола, оперативно нажал гашетку.
Оператор по лентам кинохроники знал, как ведут себя в мечетях мусульмане. Но гости почему-то медлили, не кланялись и не воздевали рук, а пленка в кассете расходовалась. И тогда оператор, потеряв терпение, зычно скомандовал: «Начали молиться!»
Норрис принес камеру, и мы «начали молиться», делать так называемые «проходы», причем Тура наши актерские способности не устраивали, он жаждал добиться правды жизни, заставлял снимать дубли, нервничал и ворчал.
Потом мы сели в автобус и поехали дальше, в Ницву.
АУКЦИОН
Форт Ницва — самый большой на Аравийском полуострове, с башней двадцатичетырехметровой высоты, окруженной соответственно высоченными стенами.
Внутри стен — городок, с автономным водоснабжением, с узкими, как водится, улицами и непременным базаром — суком. Придя на сук, мы стали свидетелями любопытного зрелища — овечьего аукциона.
Под развесистым деревом сидело кружком человек двести, образуя собой как бы арену. По арене бегали продавцы, таскали на руках ягнят, тянули на веревках коз и овец и галдели. Окружающие тоже галдели. Писарь что-то строчил на бумажке, видимо, регистрировал цены.
У режиссера Тура загорелись глаза. Норрис, поймав их блеск, встрепенулся — и помчался к машине, как ошпаренный: он опять забыл камеру на сиденье.
Никак он не может понять, что здесь не студия, с ее пробами и репетициями, здесь репортаж, охота навскидку.
Пока он бегал, Тору снимал, что мог, но — внемую, а звук тут был чуть не главное. Хейердал выходил из себя, гневно апеллировал ко мне, Карло, Норману: «Кого мы с собой взяли?!»
Сопровождающие с интересом вслушивались и запоминали: будет о чем посплетничать — на «Тигрисе» скандал! Наконец, синхронная камера появилась, однако, к сожалению, накал страстей на аукционе уже шел на спад.
- Предыдущая
- 37/74
- Следующая
