Собрание сочинений, том 27 - Маркс Карл Генрих - Страница 28

Впрочем, я, вероятно, уже опоздаю со своими советами, и вы, наверное, уже приняли решение в этом деле и осуществили его. Я бы и раньше написал, но ожидал исхода истории с полицией.

Только что получил ответ от швейцарского издателя ^{102} . Письмо, которое я здесь прилагаю, лишний раз подтверждает, что этот субъект — прохвост. Обычно издатель не станет в таком дружеском тоне принимать предложение, после того как он несколько недель заставил ждать ответа. Теперь мы посмотрим, что напишет бременец ^{103} , а потом сделаем так, как сочтем нужным. Есть еще один тип в Бельвю у Констанца — может быть, с ним удастся столковаться; если бременец откажется, я попытаюсь еще договориться с этим. Тем временем я еще раз справлюсь об издателе в Херизау; хорошо было бы, если бы у нас был порядочный человек в Швейцарии, которому можно было бы послать рукопись ^{104} с поручением отдать ее только за наличные деньги. Но там только алчущий отец семейства Пютм[ан]!

В виде дополнительного невинного развлечения я в последние тяжелые дни, кроме женщин, занимался также Данией и остальным Севером. Ты представления не имеешь, какое это свинство. Лучше самый плохонький немец, чем самый лучший датчанин! Такой степени нравственного убожества, цеховой и сословной узости больше нигде не существует. Датчанин считает Германию страной, куда ездят, чтобы «завести любовниц и промотать с ними свое состояние» («когда он ездил в Германию, он имел любовницу, которая заставила его растратить большую часть его состояния», — сказано в одном датском учебнике!). Он называет немца «немец-ветрогон» и считает себя истинным представителем германского духа. Швед же опять-таки презирает датчанина как «онемеченного» и выродившегося, болтливого и изнеженного. Норвежец смотрит на офранцуженного шведа и его дворянство сверху вниз и радуется, что у него в Норвегии еще господствует тот же самый дурацкий крестьянский хозяйственный уклад, как во времена благородного Кнуда. Зато его, в свою очередь, третирует en canaille ^{105} исландец, который говорит еще на том же самом языке, на каком изъяснялись грязные викинги 900 года, пьет рыбий жир, живет в землянке и погибает, если не ощущает запаха гнилой рыбы. Несколько раз у меня было искушение возгордиться тем, что я, по крайней мере, не датчанин и тем более не исландец, а всего-навсего немец.

Редактор самой прогрессивной шведской газеты «Aftonbladet» дважды приезжал сюда в Париж, чтобы выяснить вопрос об организации труда; он в течение многих лет выписывал «Bon Sens» и «Democratie pacifique», вел беседы с Л. Бланом и Консидераном, но ничего во всем этом не понял и вернулся не умнее, чем приехал сюда. Теперь он, как и прежде, прославляет свободу конкуренции, или, как это называется по-шведски, свободу снабжения продуктами,или также sjalfforsorjningsfrihet, свободу самоснабжения (это, пожалуй, еще лучше, чем свобода промыслов).Конечно, они еще по уши увязли в цеховом болоте, а в риксдагах именно буржуа являются самыми закоренелыми консерваторами. Во всей стране всего два приличных города, один с 80000, другой с 40000 жителей, в третьем же, в Норчёпинге, всего 12000 жителей, во всех остальных примерно 1000, 2000, 3000. На всех почтовых станциях живет по одному человеку. В Дании, пожалуй, не лучше; у них есть только один-единственный город, где происходят несусветные цеховые тяжбы, еще более бессмысленные, чем в Базеле или Бремене, и где не пускают на гулянья без входного билета.

Единственное, чем эти страны хороши, это тем, что они показывают, как поступили бы немцы, если бы у них была свобода печати, — именно так, как на самом деле уже поступили датчане: тотчас же основали бы «общество правильного пользования свободой печати» и стали бы печатать христианские душеспасительные календари. Шведская «Aftonbladet» такая же смирная, как «Kolnische Zeitung», но считает себя «демократической в истинном смысле этого слова». Зато у шведов есть романы фрекен Бремер, а у датчан — романы статского советника Эленшлегера, командора ордена Данеброга. Кроме того, там ужасно много гегельянцев, а язык, в котором каждое третье слово заимствовано из немецкого, как нельзя лучше подходит для спекулятивного мышления.

Отчет уже давно начат и будет выслан на днях. Напиши мне, есть ли у вас книга Прудона ^{106} .

Если ты хочешь в работе над своей книгой использовать книгу Прудона, которая никуда не годится, то я могу послать тебе свои очень подробные выписки. Книга не стоит тех 15 франков, которые за нее надо заплатить.

Впервые полностью опубликовано на языке оригинала в Marx — Engels Gesamtausgabe. Dritte Abteilung, Bd. 1, 1929 и на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXI, 1929 г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

ЭНГЕЛЬС — МАРКСУ [82]

В БРЮССЕЛЬ

[Париж], пятница, 15 января 1847 г.

Дорогой Маркс!

Я бы раньше тебе написал, если бы Б[ернай]с не заставил меня так долго ждать. Проклятого Бёрнштейна, у которого я, между прочим, справлялся также о твоем приезде сюда, никак нельзя было застать, и потому я поручил это дело Б[ернай]су, который хотел уже в понедельникдоставить мне в город письмо для тебя. Вместо этого я вчера поздно вечером получил прилагаемую записку, которую этот лентяй нацарапал третьего дня вечером в Сарселе; содержащиеся в ней разъяснения отнюдь не такого характера, чтобы нужно было обдумывать их в продолжение пяти — шести дней. Но таков уж этот парень. Впрочем, я сампоговорю с Бёрнштейном, так как меня решительно не удовлетворяет это разъяснение и, откровенно говоря, я никому не верю меньше на слово, чем Б[ернай]су. Этот человек в течение шести месяцев все уши мне прожужжал, что ты смело мог бы приехать в любой день со всеми своими пожитками, а когда дело уже на мази, тогда он сочиняет длинную историю насчет паспорта. Как будто тебе нужен паспорт! На границе никто его не спрашивает; когда Мозес ^{107} приехал сюда, у него тоже никто не спрашивал паспорта, как и у меня; а если ты будешь жить у меня, то хотел бы я знать, кто стал бы спрашивать об этом. На худой конец для удостоверения личности годится бельгийский паспорт, действительный внутри страны, или известное послание г-на Леопольда: Cabinet du roi ^{108} — этого достаточно для всех случаев. Гейне придерживается такого же мнения, и когда мне удастся поймать Бёршнтейна, я расспрошу его об этом.

Б[ернай]с выдумал также историю с Толстым ^{109} , или, вернее, Б[ёрн]штейн навязал ему ее, так как Б[ёрн]шт[ейн] навязывает ему все, что ему угодно.Все самые разнообразные сведения, о которых Б[ернай]с прежде нам писал, идут из того же источника, и поскольку я неоднократно был свидетелем того, с какой непогрешимостью Б[ёрн]штейн изрекает Б[ернай]су свои предположения, сплетни и собственные измышления и как Б[ернай]с принимает их за чистую монету, я не верю ни одному словуиз тех важных известий, о которых он прежде… ^{110} сообщал в письмах «из самого надежного источника».

Я… ^{111} сам видел, как Б[ёрн]штейн, рисуясь своей полной осведомленностью, заставил Б[ернай]са поверить (а ведь ты знаешь, как восторженно веритБернайс, еслион уже поверил), что газета «National» целиком и полностью продалась Тьеру, в какой-то мере за наличные деньги. Малыш готов был дать голову на отсечение, что это так, — он в этом отношении неисправим, как и в своем восторженном, смертельно грустном настроении. В течение последних двух недель он шестнадцать раз был на грани отчаяния.