Пламенеющий Ангел - Брукс Терри - Страница 23

— Когда он сказал: «Нест», ты решил, что речь идет обо мне, — тихо промолвила она.

— Я решил, что речь может идти о тебе. — Нест наблюдала, как в его лице что-то меняется, словно сгущаются тени. — Я ведь видел, как он становился Духом в миниатюре, и это насторожило меня. Но в основном, потому что я должен был попытаться как-то отреагировать.

Он откинулся назад в кресле.

— Я ужасно устал, время уходит, а я все еще не подобрал к нему ключа. Я думал, что сумею понять, раскрою тайну его магии. Но все, что мне удалось, это сохранить жизнь нам обоим. Между нами нет никакого контакта, никакого обмена информацией. Твое имя было первой каплей, пробившей брешь в этой стене. Это — и еще тот факт, что он вот уже четыре дня остается в виде мальчика. Может быть, это и есть знак.

Она кивнула и поднялась налить им обоим еще кофе. Снаружи, на улице, день разгорался яркими красками — ясный, морозный. При свете утра было заметно, что стволы деревьев блестят от инея. Росс слышал гудение масляного обогревателя.

— Но здесь он что-то не проявляет ко мне интереса, — заметила Нест, подходя с чашкой.

Он отхлебнул кофе.

— Знаю. И имя твое больше не произносит. Вообще не говорит ни слова. Может быть, я ошибся.

— Сколько осталось времени?

— Прежде чем он исчезнет? — Росс покачал головой. — Несколько дней, надо полагать. Морфа обычно можно удержать на тридцать дней, значит, этому осталось восемь.

— Интересно, что он превратился в маленького мальчика, — задумчиво произнесла Нест.

— Да, интересно, — согласился Джон.

Они поговорили еще некоторое время, обсуждая пристрастия цыганских морфов, но, в связи с тем, что морфы появлялись на свет без предварительных проектов и чертежей, сложно было делать заключения о намерениях конкретно этого. Нест хотелось бы узнать побольше об этих странных созданиях, но факт оставался фактом: она мало что понимала даже в отношении Пика, которого знала практически всю жизнь. Лесные и магические создания все-таки остаются чужими для людей, не менее загадочными, чем, например, планктон, даже те из них, с кем она непосредственно общалась.

Вновь появилась Беннетт, в джинсах и старом свитере, обнаруженных в гардеробе Нест, а также в собственных кроссовках. Они стали накрывать стол к завтраку в гостиной. Ели все, кроме морфа, который ковырялся в еде и молчал.

— П'ивет, мальчик, — сказала Харпер, оторвавшись от еды.

Цыганский морф внимательно изучал ее.

— Он всегда такой молчаливый? — нахмурившись, спросила Беннетт у Росса.

Тот кивнул.

— Он все понимает, но не говорит. — Он замялся. — По правде говоря, мы держим путь в Чикаго, чтобы после праздников встретиться там со специалистом в этой области.

— Вы бы еще выяснили, что у него с аппетитом, — посоветовала она. — Он же ничего не съел.

— Он перед этим поел хлопьев, — пришла на выручку Нест.

— Мамочка, мальчик гово'ить? — спросила Харпер, с любопытством тараща глаза.

— Может быть, попозже, лапочка, — ответила Беннетт, возвращаясь к своей тарелке.

Потом она одела Харпер и сказала Нест, что они прогуляются в парке. Спросила Росса, не захочет ли Малыш Джон пойти с ними, но Росс отвечал, мол, мальчику нехорошо и лучше ему остаться дома. Понятно, что намерения у Беннетт были самые лучшие, но он не мог рисковать, выпуская морфа из виду.

Беннетт и Харпер вышли через заднюю дверь, пересекли лужайку и оказались в зимнем парке. Еще не было полудня. Цыганский морф наблюдал за ними, снова уставившись в окно. Росс постоял рядом с ним немного, заговаривая с ним, пытаясь получить ответ.

Наконец он вернулся в кухню, взял полотенце и начал вытирать посуду, которую мыла Нест.

— У тебя же есть посудомоечная машина, — заметил он.

— Мне нравится делать это самой, я хорошо себя при этом чувствую.

Они еще какое-то время работали молча, в слаженном ритме. Потом Росс сказал:

— Они будут искать меня, ты знаешь.

Она кивнула.

— Уже ищут. Один из них, по крайней мере. Финдо Гаск, проповедник справедливости.

— Будут и другое. Если я останусь, нам грозит опасность.

— Без сом — как любит говорить Роберт.

Он не знал, кто такой Роберт, но до него дошло.

— Так, может быть, мне стоит завтра уехать?

— Может быть. А может, твой приезд сюда был правильным. Поживем — увидим. — Она протянула ему стакан из-под сока. — Давай договоримся, Джон. Я не прошу тебя уезжать. Прошлой ночью мы пересекли рубеж.

Он закончил вытирать стаканы, поставил их на полотенце на стойку.

— Это многое означает. Не помню, когда я чувствовал себя таким усталым.

Она улыбнулась.

— Забавно, но я была уверена, что нынче на Рождество останусь совсем одна. А теперь у меня полон дом народу. Как все изменилось!

— В жизни такое часто случается, — скупо улыбнулся он. — Это не дает нам расслабляться.

Они как раз закончили с посудой, когда в дверь постучали. Нест обменялась взглядами с Россом и пошла к двери открывать. Он остался в кухне еще несколько минут, прислушиваясь к разговору, потом подошел к окну и выглянул на улицу.

Там стояла машина шерифа округа.

Беннетт Скотт вышла со двора дома Фримарков и направилась в Синиссипи-парк, опустив голову, щурясь от яркого солнца. Иней покрывал сухую траву, которая похрустывала под ногами. Беннетт смотрела, как Харпер бежит вприпрыжку перед ней, тихо напевая себе под нос, потерявшись в собственном детском мире, куда взрослым вход воспрещен. Она вспомнила себя в детстве, которое было не так уж давно, чтобы стереться в памяти. Она частенько скрывалась в этом мире, ища в нем убежища от Мамаши и неприятностей реальной жизни. Наверное, и Харпер делает то же самое. От этой мысли на глазах у нее выступили слезы.

— Мамочка, птичики! — воскликнула девчушка, указывая на пару темных теней, вспорхнувших между деревьев.

— Малиновки, — подсказала Беннетт, улыбнувшись дочери.

— Ма'иновки, — повторила Харпер и начала быстро оборачиваться, пытаясь поймать собственную тень.

Беннетт откинула назад волосы и подставила лицо солнцу. Пожалуй, здесь все-таки лучше, подумалось ей. Лучше, чем на улицах, где она привыкла проводить время. Лучше, чем в приютах, где ей приходилось одной рукой прижимать к себе Харпер, а в другой — прятать пружинный нож. И даже чем в реабилитационном центре. Там она всегда ощущала себя беспомощной и используемой, а, кроме того, даже пройдя сквозь очищение и восстановление, Беннетт продолжала ощущать страстное желание уколоться. Она пыталась защитить Харпер, но по-настоящему все дело в ней самой. А если девочку заберут у нее, она ничего не сможет поделать. Такого ей не вынести.

Но это уже случалось несколько раз, иначе ей было просто не выжить. Теперь эти страшные дела уже позади, но Беннетт даже подумать не могла о том, что подобное может случиться снова. Правда, ей приходилось оставлять малышку в таких местах и с такими людьми, каким не стоит и собаку доверять, и чудо, что все закончилось нормально. Возвращение в Хоупуэлл, к Нест было попыткой все уладить, предотвратить возможные инциденты и не оставлять больше Харпер в сомнительных местах. Мужчины, секс, болезни, наркотики — вся жизнь Беннетт закрутилась одним большим водоворотом зла, который неуклонно тащил ее вниз, к гибели, если она не решит покончить с этим.

«С меня хватит, — решила Беннетт. — С меня хватит».

Они пересекли бейсбольные площадки и вышли на дорогу, ведущую к холмам, прошли к вершине склона, чтобы взглянуть оттуда на излучину реки. Харпер нашла палочку и теперь копалась в твердой, замерзшей земле, пытаясь рисовать. Беннетт вытащила сигарету, зажгла ее, жадно затянулась и вздохнула. Она — пропащая. Сейчас она не употребляет наркотики, но здоровье у нее подорвано, а голова пухнет от сражений, которые постоянно приходится вести — между желанием принять дозу и запретом сделать это, отчего сны ужасны и зловещи. Потом Беннетт подумала о своей матери — надеясь, что та горит в аду — но тут же пожалела об этом, вырвавшемся у нее, пожелании. Глаза наполнились слезами. Она ведь любила мать, любила всем сердцем — так, как, похоже, и Харпер любит ее. Но мать бросила ее, наполнила сердце разочарованием, отказывалась от Беннетт снова и снова. И что ей оставалось, кроме попытки сбежать и тем самым спасти свою жизнь? Да, жизнь она спасла, но чего это стоило? Пришлось пожертвовать детской невинностью, чувством собственной значимости, а повторения жизни матери-алкоголички ей все равно не избежать.