Толстая тетрадь (журнальный вариант) - Кристоф Агота - Страница 5

• Предыдущая
• 5/22
• Следующая

Пес возвращается, несколько раз нюхает Заячью Губу между ног и начинает лизать ее там. Заячья Губа раздвигает ноги и прижимает голову пса к своему животу. Он тяжело дышит и как бы извивается.

Член пса удлиняется, вытягивается, он тонкий и красный. Пес поднимает голову и пытается забраться на Заячью Губу. Заячья Губа поворачивается, встает на четвереньки, подставляет псу зад. Пес кладет передние лапы на спину Заячьей Губы. Его задние лапы начинают трястись. Он елозит по заду Заячьей Губы, придвигаясь все ближе. Наконец он, стоя между ног Заячьей Губы, как бы вдавливается между ее ягодиц. Теперь он быстро двигается вперед-назад. Заячья Губа вскрикивает и немного погодя падает на живот.

Пес медленно отходит в сторону.

Заячья Губа некоторое время лежит на земле, потом встает, видит нас и краснеет. Она кричит:

— Грязные шпики! Что вы тут видели?

Мы отвечаем:

— Мы видели, как ты играешь с нашим псом.

Она спрашивает:

— Я все еще ваша подруга?

— Да. И мы разрешаем тебе приходить и играть с нашим псом так часто, как ты захочешь.

— И никому не расскажете о том, что видели?

— Мы никогда и ничего никому не рассказываем. Можешь нам поверить.

Она садится на траву и плачет:

— Только животные меня и любят!

Мы спрашиваем:

— А правда, что твоя мать сумасшедшая?

— Нет. Просто глухая и слепая.

— Что с ней случилось?

— Ничего. Ничего особенного. Просто однажды она вдруг ослепла, а потом и оглохла. Она говорит, что и со мной то же будет. Видели мои глаза? Когда я утром просыпаюсь, у меня ресницы склеены. Полные глаза гноя.

Мы говорим:

— Несомненно, это болезнь, которую можно вылечить при помощи лекарств.

Она говорит:

— Может быть. Но как пойти к доктору без денег? Да и нет их, врачей-то. Все на фронте.

Мы спрашиваем:

— А что у тебя с ушами? Болят?

— Нет, с ушами у меня все в порядке. И я думаю, у матери тоже. Она только притворяется, что ничего не слышит: не хочет отвечать ни на какие вопросы.

Один из нас притворяется слепым, второй — глухим. Сначала — для тренировки — слепой завязывает глаза одним из бабушкиных платков, а глухой затыкает уши травой. Платок пахнет плохо, как бабушка.

Мы беремся за руки и выходим на улицу после сигнала воздушной тревоги, когда все попрятались по погребам и подвалам и улицы совсем опустели.

Глухой описывает все, что видит:

— Улица длинная и прямая. По сторонам улицы стоят низкие одноэтажные дома. Они покрашены в голубой, серый, розовый и белый цвет. В конце улицы — парк и фонтан. Теперь я вижу самолеты. Пять бомбардировщиков. Летят очень низко.

Слепой говорит медленно, чтобы глухой мог читать по губам:

— Я слышу самолеты. Они гудят очень низко и тяжело, моторы на полной мощности — значит, они загружены бомбами. Вот они прошли над нами. Улетели. Я опять слышу птиц. Больше никаких звуков.

Глухой читает по губам, что говорит слепой, и отвечает:

— Да, улица совсем пустая.

Слепой говорит:

— Ненадолго. Я уже слышу чьи-то шаги в переулке слева.

Глухой говорит:

— Правильно. Идет мужчина.

Слепой спрашивает:

— Как он выглядит?

Глухой отвечает:

— Как все: бедный и старый.

Слепой говорит:

— Я догадался. Он шаркает, как старик. И он босой — значит, бедный.

Глухой говорит:

— Он лысый. В старой солдатской куртке. Штаны у него слишком короткие, а ноги грязные.

— А глаза?

— Не вижу. Он смотрит себе под ноги.

— А рот?

— Губы слишком втянуты… наверно, он совсем беззубый.

— А руки?

— Он их держит в карманах. Карманы большие и чем-то набиты, сильно оттопыриваются. Это картошка или грецкие орехи — судя по форме… Вот он глядит на нас. Но цвет глаз я не разберу.

— Еще что ты видишь?

— Морщины на лице. Глубокие. Как шрамы.

Слепой говорит:

— Я слышу сигнал отбоя воздушной тревоги. Налет кончился, пошли домой.

Через некоторое время нам уже не нужно завязывать глаза и затыкать уши. Тот, кто изображает слепого, просто смотрит внутрь, а глухой заставляет себя ничего не слышать.

В лесу мы находим человека. Живого, молодого и без формы. Он неподвижно лежит за кустом и смотрит на нас.

Мы спрашиваем:

— Почему вы тут лежите?

Он отвечает:

— Я не могу идти. Я перешел границу. Шел две недели, днем и ночью. В основном ночью. У меня больше нет сил. Я не ел три дня.

Мы спрашиваем:

— А почему вы без формы? Все молодые мужчины носят форму — они все в армии.

Он говорит:

— Я больше не хочу быть солдатом.

— Вы больше не хотите сражаться с врагом?

— Ни с кем я не хочу сражаться. У меня врагов нет. Я хочу домой.

— А где ваш дом?

— Еще далеко… Если я не добуду еды, мне туда не дойти.

Мы спрашиваем:

— Так почему вы не пойдете и не купите еды? У вас что, денег нет?

— И денег нет тоже, а главное — нельзя, чтобы меня видели. Я должен прятаться. Меня никто не должен увидеть.

— Почему?

— Я покинул полк без позволения. Я удрал. Я дезертир. Если меня поймают — повесят или расстреляют.

Мы спрашиваем:

— Как убийцу?

— Да. Как убийцу.

— А ведь вы никого убивать не хотите. Просто хотите домой…

— Да, я только хочу домой…

Мы спрашиваем:

— Какой еды вам принести?

— Все равно. Любой.

— Козий сыр, крутые яйца, хлеб и фрукты. Пойдет?

— Да, да! Все что угодно!

Мы спрашиваем:

— Может быть, еще одеяло? Ночи теперь холодные, часто идет дождь…

Он говорит:

— Да, только так, чтобы вас не заметили. И ведь вы никому не расскажете, правда? Даже своей матери?…

Мы отвечаем:

— Нас никто не заметит, мы никогда никому ничего не рассказываем, а матери у нас нет.

Когда мы возвращаемся с едой и одеялом, он говорит:

— Вы очень добрые.

Мы отвечаем:

— Мы не хотим быть добрыми. Мы принесли все это просто потому, что эти вещи вам совершенно необходимы. Вот и все.

Он говорит:

— Я не знаю, как вас благодарить. Я вас никогда не забуду.

Его глаза полны слез.

Мы говорим:

— Знаете, плакать нет смысла. Слезы никому не помогают. Вот мы никогда не плачем. Хотя мы еще не взрослые, как вы.

Он улыбается и говорит:

— Вы правы. Простите меня — я больше не буду плакать. Это все просто потому, что я так устал…

Мы говорим бабушке:

— Сегодня и завтра мы ничего не будем есть. Только пить воду.

Она пожимает плечами:

— Мне-то что! Но работали чтоб как положено.

— Конечно, бабушка.

В первый день она убивает курицу и жарит ее в печке. Днем она зовет нас:

— Идите есть!

Мы идем на кухню; пахнет очень вкусно. Мы голодные, но не очень. Мы смотрим, как бабушка разрезает курицу. Она говорит:

— У-мм, а пахнет-то как! Чуете? Ну что, дать вам по ножке?

— Нет, бабушка, мы ничего не хотим.

— Жаль, жаль… Курочка-то удалась.

Она ест курицу руками, облизывает пальцы и вытирает их о фартук. Она обгладывает и обсасывает кости.

Она говорит:

— Молоденькая курочка-то, нежная. Ну бывает ли что вкуснее?

Мы говорим:

— Бабушка, за все время, что мы здесь живем, вы ни разу не готовили нам курицу.

Она говорит:

— Ну вот сегодня и сготовила. Ешьте, радуйтесь.

— Вы же знаете, что мы ничего не едим ни сегодня, ни завтра.

— А при чем тут я? Очередная ваша дурость.

— Это одно из наших упражнений. Мы учимся терпеть голод.

— Ну вот и терпите. Никто вам не мешает.

Мы выходим из кухни и принимаемся за работу в саду. К концу дня мы начинаем по-настоящему чувствовать голод. Мы пьем много воды. Ночью нам трудно заснуть. А когда мы все же засыпаем, нам снится еда.

• Предыдущая
• 5/22
• Следующая