Охотники за головами - Креспи Мишель - Страница 30

• Предыдущая
• 30/50
• Следующая

Вот, значит, куда Шарриак клонил. Он подвел нас к выводу о неизбежном прекращении деятельности. Пристально взглянув на него, я широко улыбнулся.

– Шарриак, вы не очень хорошо изучили доску. У вас есть тридцать три процента, не больше. Я предлагаю кандидатуру мадам Карре и прошу ее приступить к голосованию.

Он в отчаянии воздел руки:

– Это абсурд! Не вижу смысла поддерживать ее на искусственном дыхании. Она уже проиграла, Карсевиль. Будь у нее хоть немного совести, она бы подала в отставку и укладывала сейчас чемоданы. Вы хотите, чтобы она пребывала здесь в коме?

Лоранс залилась краской. Я встал на ее защиту:

– Она имеет право играть до конца…

– Она проигралась в пух и прах, – запротестовал Шарриак. – С нее нечего больше взять. Все, что она выиграет, если она еще в состоянии что-либо выиграть, пойдет на пополнение наших ресурсов. Но вероятнее всего, она продолжит руководить спустя рукава, а мы будем подсчитывать убытки. Как вы поступаете с трупами? Бальзамируете? А я их сжигаю. Меньше места займут.

Было видно, что эта грубая речь специально предназначена Лоранс. Унижая, Шарриак пытался ее сломить, но она держалась. С каменным лицом, Лоранс делала вид, что дискуссия ее не касается.

Шарриак бросил в нее последний булыжник.

– Признаем ее несостоятельной. А там посмотрим.

– Вот как! – взорвался Мастрони. – И вы покупаете ее дело за символический франк! Бессмыслица! Это предприятие не убыточно. У него нет долгов. Просто изменения в акционерном капитале.

Шарриак на лету подхватил мяч.

– Ничего себе пустяк! Да вы решительно ничего не поняли! Перечитайте инструкцию, Мастрони! Цель игры – добыть деньги. Не важно где и как, любыми способами. Мадам Карре – особа милая и симпатичная. В той жизни я был бы счастлив пригласить ее в ресторан, если бы она доставила мне такое удовольствие, и поболтать с ней. Здесь же мне с ней нечего делать!

Возмущенному Мастрони не удавалось сохранять спокойствие.

– Любыми способами? А почему вы не ввозите наркотики?

– Кто вам сказал, что я ими не занимаюсь? Через десять лет это будет легальный бизнес. Наркотики, уважаемый господин Мастрони, – это пять процентов мировой экономики. Нельзя пренебрегать пятью процентами торгового оборота всей планеты только потому, что ФБР решило: алкоголь – это хорошо, а наркотики – нет. Если есть рынок наркотиков, значит, когда-нибудь они займут свое место. А рынок есть. Запрет не продержится и двадцати лет. Ополчись на них все сыщики мира, наркотики не остановить. Это вопрос времени…

– Сменим тему, – прервал я его. – Нам начинают надоедать ваши разглагольствования. Я требую перейти к голосованию.

– Я отвечаю вашему оруженосцу, – возразил Шарриак. – Это он завел разговор. Голосуйте на здоровье, если вы в это верите. У меня минимальная возможность блокировать, но могу вас парализовать, результат будет тот же самый. Послушайте, Карсевиль, не будем же мы сидеть тут всю ночь. Делаю последнее предложение: Шаламона в президенты, а вы и я – вице-президенты, если уж вам так хочется сохранить эту лавочку.

– Будем голосовать, – повторил я упрямо.

Шарриак встал:

– Без меня. Вы думаете о деле или о романе в фотографиях с розовой водичкой? Надеюсь, вы пригласите меня на свадебный пир. Я так вам напакощу, что вы не уснете. – Идя к двери, он остановился перед Лоранс. – Скажите правду, мадам Карре: мой крем после бритья вам никогда не нравился, а? Я так и знал. Хотел поменять его, да забыл.

– Нет, мне не нравится ваша дурацкая морда, – отчеканила Лоранс.

Шарриак не смутился:

– Ах, до чего я люблю сердечную обстановку административных советов! – воскликнул он. – Сплошь друзья, откровенная беседа! Обожаю. Естественно, я вчиню вам десяток исков. Когда сила сломлена, остается право…

Шарриак вышел. Несколько секунд все молчали. Потом собрали свои бумаги, Мастрони – с очень недовольным видом.

Я сидел, пока все выходили. У двери Лоранс повернулась ко мне и спросила:

– Вы не идете? Чего вы ждете?

– Ну, к примеру, благодарностей, – насмешливо ответил я.

Она медленно подошла ко мне.

– Великий Боже! За что?

– Хотя бы за то, что я вас спас…

Она присела на край стола.

– Вы меня не спасли. Он прав. Я сгорела. Остаюсь здесь только из любопытства. Хочется увидеть окончание партии.

– Я сделал все, что мог.

Она протянула руку к моей груди, словно пытаясь удержать меня на расстоянии.

– Да. Для себя. Вы не могли согласиться на Пинетти, Шаламон – это катастрофа, и не хотели, чтобы меня прикрыли. У Шарриака появилось бы огромное преимущество, а вам нужно время, чтобы уладить дело с американцем.

– Надо же, вы и это знаете?

Ее глаза сузились. Пропала мягкость в очертаниях ее губ.

– Мне известно многое, Жером. Я раскусила Шарриака и вас. Шарриак много трубит и сотрясает воздух. Вы бережете силы. Но оба вы одной породы. Оба просчитывали одно и то же. Вы из одного теста и рассуждаете одинаково. Но вы, в частности, соблюдаете приличия. Это – единственное отличие. Попробуйте утверждать, что это неправда…

Я опустил голову.

– Такова игра, Лоранс. Думаю даже, что это жизнь такова…

– Жизнь!

Я поднял голову. Казалось, что Лоранс вот-вот расплачется. Но, взяв себя в руки, она продолжала:

– Жизнь! Что вы знаете о жизни? Бездарная философия, чушь, которую несут на похоронах… такова жизнь, надо ее принимать такой! Мне показалось, что вы другой. В минуту слабости или оптимизма. Но это длилось недолго. Так что разочарование не оказалось жестоким… Даже сейчас я надеялась, что вы дрогнете, будете протестовать, отрицать. Я дала вам последний шанс. Вы им не воспользовались. Если бы вы его заметили… Но вы его не заметили.

Я попытался пошутить:

– Лоранс, горе омрачило ваш рассудок…

Она раскрыла сумочку, вынула пачку сигарет.

– Вы не против, если я закурю?

– Нет.

– А если я сдохну, вам будет неприятно? Хоть чуточку, признайтесь, доставьте мне удовольствие. Шарриаку доставляет удовольствие убивать, он садист. А вас это огорчает. Вам и в самом деле неприятно, что я очутилась на линии огня. Но это не помешало вам открыть огонь.

– Какая несправедливость! Вы меня поражаете! Хотите правду? Я скажу. Да, не в моих интересах прикрыть ваше предприятие. Но положение, во всяком случае, стало менее опасным. Шарриак предлагал Шаламона. Я мог бы предложить эль-Фатави. Он бы согласился ради того, чтобы пойти со мной на мировую, или сделал бы вид. Про эль-Фатави вы сказали, что он ничто, но, в конце концов, он, может быть, не так уж плох. Я же бился за вас. Я мог бы выиграть время, договориться о перемирии. А теперь у нас с Шарриаком война. Начались боевые действия.

– В финале, – с усилием выговорила она.

– Да, в финале. Гораздо раньше, чем я предполагал. Я поступил так ради вас. Жаль, что вы этого не заметили и ваши упреки обрушиваются на меня, но я единственный, кто их не заслуживает. Направьте их на Шарриака, дель Рьеко, Де Вавра – на кого угодно, только не на меня. А впрочем, поступайте как знаете…

Лоранс закрыла лицо руками, опустила плечи. Нервное напряжение последних дней сломило ее. Послышался сдавленный всхлип. Я нерешительно погладил ее волосы.

– Вы не так уж плохо играли, Лоранс. Понимаю, вы сейчас на всех злитесь, но все не так страшно. Жизнь продолжается…

– Хватит о жизни! – взорвалась она. – Надоело! Не мелите чепуху! Жизнь здесь ни при чем! Я хотела победить у Де Вавра, по-настоящему хотела! Я была готова на все! На все, вы слышите?

Несколько раз мне приходилось видеть в своем кабинете женщин с задранной на бедрах юбкой и слышать от них те же слова. Мне стало грустно от того, что Лоранс уподобилась им. Я отнял руку.

– Не от меня зависит дать вам то, на что вы надеетесь, Лоранс. Есть только один человек – дель Рьеко. Он все может. На вашем месте я бы сосредоточился на нем.

Она насторожилась, вытерла глаза.

– А что я могу сделать?

• Предыдущая
• 30/50
• Следующая