К черту! Но если ты сделала все эти глупости… (СИ) - Ручей Наталья - Страница 57

Зеленые луга, аккуратные домики улыбчивых горожан напоминали застывшую картинку в фильмоскопе, а перед глазами все еще мелькали кадры, вырванные из воспоминаний ведьмы.

Бездыханное тело Дона, полуразложившееся, с жующими белыми личинками, свободно путешествующими от высохших ног к лысому черепу. Рука с согнутыми пальцами, которые вдруг шевельнулись, но не разжались, пряча нечто важное, что он пытался удержать и в смерти. Желто-коричневые глаза, распахнувшиеся после длинного заклятья-монолога и теперь хищником следившие за ритуалом ведьмы и кем-то, кто оставался за кадром.

Чужеродный дух, со скрипом старых пружин входящий в сопротивляющееся вторжению тело. Крик, застывший комом горечи и непонимания, и шепот, едва различимый, повторяющий одно слово.

Вилла…

Он звал ее. Помнил даже тогда, когда памяти не могло быть, разве что на ментальном уровне, будь они связаны отныне и навеки.

Но когда он был жив, она была пятнадцатилетним подростком, и ни о какой связи не могло быть и речи. Дон встречался с другими, взрослыми и красивыми корри, Вилла позволяла соседским мальчишкам изредка украсть ничего не значащий поцелуй. Что-то мелькало между ними, что-то, похожее на искру — протяни спичку и вспыхнет. Но он не протягивал, а она боялась вспыхнуть, боялась, что новые отношения разрушат их дружбу.

А потом он умер. Отныне и навеки.

Но своевольное желание Виллы вторглось за тяжелые кулисы смерти. Тогда она не знала, что приходится дочерью императору, как не знала, что он постарается воплотить ее желание, прибегнув к помощи одной из самых сильных ведьм империи.

Не вина Дуаны, что Дон из корри превратился в могущественного монстра, пожирающего не только город и все, что его окружает, но в первую очередь — самого себя. Осталось ли что-то от него прежнего?

Прежнего?…

Глупо, глупо!

А она просто трусиха!

Он прежний! Он настоящий! И он жив!

Вилла встала с плетеного кресла, проследив взглядом, как оно по инерции качается — так и Ристет вполне себе будет успешно существовать и без нее. Вышла из комнаты. Длинный коридор чуть слышно озвучивал ее шаги. Дойдя до угла, обернулась: расстояние между ней и жителями левого крыла увеличилось, а вскоре Лэйтон и Уна вовсе вздохнут с облегчением. Их опасения, что она захочет остаться, написаны на лицах, несмотря на маски безразличия, но это смешно: задерживаться там, где ты не нужна.

Дверь распахнулась за секунду до стука. Вилла машинально отметила, как плохо выглядит ведьма: потухшие глаза, съедаемые раскаянием, да и мятая юбка смотрелась хуже, чем белый халат черта, преодолевший сумбурный перелет из одного города в другой. Улыбка, мелькнувшая при виде гостьи, стыдливо спряталась.

— Можно войти?

Ведьма кивнула, отошла вглубь комнаты. Вилла закрыла за собой дверь.

— Вилла, я хотела сказать…

— Кто был с тобой рядом?

Ведьма не уточняла, о чем речь. Побледнела, закрыла рукой рот, будто страшась проговориться, и тем самым выдала ответ.

— Император?

Она закрыла глаза на секунду, едва заметно кивнула.

— Это для тебя он отец… — сказала, перейдя на шепот.

Отец, который двадцать пять лет не напоминал о себе. Отец, который позволил маленькой девочке думать, что ее папа — королевский шут и ни разу не вступился, когда над ней и матерью потешался весь Анидат. Отец, который знал о смерти Дона, — не мог не знать по статусу, — но даже выполнив ее необдуманную просьбу и оживив его, позволил десять лет считать, что он мертв. А теперь запрещал даже думать о Доне в его присутствии.

— Да. Мой брат — принц. Мачеха — императрица. Моя мать — бывшая любовница императора. А я… А кто я, Дуана? Ты знаешь? Не очень похоже, что я — плод любви.

Ведьма что-то сдавленно пробормотала, но Вилла отмахнулась ото лжи, которой пропиталась не только комната, но и большая часть ее жизни.

— Ты могла оживить Дона так, чтобы он… был как прежде?

— Нет.

Правда.

— Ты могла отказаться его оживить?

— Нет.

Правда.

— Ты можешь сделать так, чтобы он стал прежним? Таким, как до смерти?

— Нет.

Повеяло ложью.

Холодный поток иглой ударил ведьму в позвоночник, вызвал протяжный стон.

— Нет! Я не могу! — крикнула ведьма, обиженно сверкнув глазами: то ли потому, что ложь не прошла, то действительно что-то ей было не под силу. — Но я знаю того, кто может.

Ведьма откинула мысленный блок, предлагая прочесть ответ, не сканируя комнату на эмоции. И Вилла прочла… Свое имя.

Ноги ослабели, проснувшаяся зевота требовала впасть в спячку, несмотря на солнечные лучи, пронзающие комнату и особые свойства города. Вилла покачнулась, и если бы не ведьма, подхватившая под руку и подтолкнувшая к дивану, возможно, упала на пол.

— Ты уверена?

В голосе Виллы ведьма прочла ту же наивность, доверчивость и ожидание, как раньше, до того, как она узнала правду о воскрешении Дона. И потянулась к ней ментально, показывая, как она дорога ей, как много для нее значит. Отсутствие блока позволит прочесть все эмоции, прощупать чувства на прочность. Пусть знает, как она скучала по ней. По вечерам, которые Вилла безбоязно проводила с ведьмой. По долгим задушевным разговорам, когда делилась своими представлениями об идеальном мужчине. По доверчивости, с которой выпила отвар и шагнула навстречу к своему будущему. Без оглядки и без страховки, не сомневаясь, что Дуана найдет ее, не позволит случиться чему-то непоправимому.

И ведьма не подводила. Она была рядом, когда Вилла разбила лбом зеркало в замке Ризгора, и когда ее едва не разорвал дракон; когда падала с немыслимой высоты, из Наб в ГЗЖ, а после боялась спуститься с огромного дерева, на которое не помнила как приземлилась. Это не скромно, говорить о том, что ты сделал для того, кто тебе дорог. Но если хватаешься за последний шанс удержать, скромность несется прочь галопом бешеной лошади, как и гордость, которой наступаешь на горло и молчишь, не оправдываясь, пока тебя обвиняют.

— Теоретически, да, ты можешь сделать его прежним, — ответила ведьма, прочистила горло и добавила: — Но я не знаю, что будет, если ты попробуешь, и у тебя не получится. Это не так просто, как кажется. Дон… тот, кем он сейчас является… В общем, его сущность практически бессмертна, и никто, даже император, не может его убить… если… кхм… если захотел бы, да? Я знаю, что никто не желал бы той жизни, которую вынужден вести Дон, но я исполняла приказ, а другого способа оживить твоего друга не было. Прости.

Вилла безуспешно сдерживала слезы. Это ее вина, если бы она только знала… Внутренний голос едко поинтересовался: «И что? Если бы знала, и что? Загадала другое желание вместо приятеля-монстра?» Нет, она бы сформулировала желание четче, чтобы ведьма и император вывернулись ужами, сбросили кожу, но Дон был прежним, а они встретились не через десять лет, которые он провел без нее, а сразу.

— Что мне нужно сделать?

Они смотрели глаза в глаза, вытирая друг другу слезы. Ладонь Виллы нежно прошлась по щекам ведьмы. Ладонь Дуаны стерла влагу с потемневших веснушек Виллы.

— Это не просто и ты… я повторяю, что не знаю, какими будут последствия…

— Что мне нужно сделать?

Ведьма на секунду спрятала взгляд, набрала в легкие побольше воздуха и выпалила, решившись:

— Тебе нужно сделать так, чтобы он согласился умереть. Сам. Добровольно. Сделать так, чтобы он перестал тянуться к источнику жизни, перестал надеяться, перестал верить. А потом… — ведьма вытянула из-под юбки ритуальный нож. — Тебе нужно убить его.

Сердце Виллы пропустило два удара, едва не остановившись. Убить?! Дона?!

— И я повторяю, что это ничего не гарантирует. Это только шанс. Вилла, этот шанс…

Ведьма не закончила фразу, но подтекст читался легко: этот шанс не гарантировал ничего, но он был единственным.

— Мне нужно подумать.

— Да, конечно.

Уходя, Вилла взяла нож, и Дуана, наконец, перевела дыхание и откинулась удовлетворенно на подушках. Голова раскалывалась от двойных усилий: накручивать радужные теплые мысли на реальные, да еще так, чтобы они не пересеклись, и после от них можно было бы избавиться, не повредив рассудок. Тяжело, скажу я вам, и Ант бы точно не справился. Здесь мало таланта, которого у придворного мага сроду не наблюдалось. Здесь нужно мастерство с примесью волшебства, и чуть-чуть везения.