Избранная - Рот Вероника - Страница 33

• Предыдущая
• 33/70
• Следующая

Мне кажется, что я лишилась плоти, лишилась веса. Болото впереди выглядит огромным, его бурые лоскуты простираются дальше, чем достигает взгляд, даже с такой высоты. Воздух настолько холодный и быстрый, что лицу больно. Я набираю скорость, и из груди рвется радостный крик, который сдерживает только ветер, наполнивший рот, стоило губам разомкнуться.

В надежном коконе ремней я раскидываю руки в стороны и представляю, что лечу. Я мчусь к улице, потрескавшейся, пятнистой улице, которая безупречно повторяет каждый изгиб болота. Здесь, наверху, наконец получается вообразить, каким было болото, когда было озером, – в нем отражалось небо, превращая воду в расплавленную сталь.

Мое сердце бьется так сильно, что больно, и я не могу кричать, не могу дышать, но зато чувствую все, каждую жилку и каждую мышцу, каждую кость и каждый нерв; все ожило и гудит в моем теле, как будто заряжено электричеством. Я – чистый адреналин.

Земля растет и выгибается подо мной, и я вижу крошечных людей на мостовой внизу. Мне следовало бы вопить, как любому разумному человеку на моем месте, но когда я открываю рот, я лишь радостно гикаю. Я кричу громче, и фигурки на земле потрясают кулаками и кричат в ответ, но они так далеко, что я их почти не слышу.

Я смотрю вниз, и земля расплывается под мной, сплошь серое, белое и черное, стекло, асфальт и сталь. Завитки ветра, мягкие, словно пряди волос, обвивают мои пальцы и тянут руки назад. Я пытаюсь снова прижать руки к груди, но мне не хватает сил. Земля становится все больше и больше.

Я не снижаю скорость еще по меньшей мере минуту, а лечу параллельно земле, будто птица.

Когда скорость падает, я провожу пальцами по волосам. Ветер завязал их узлами. Я вишу футах в двадцати над землей, но теперь эта высота кажется ничтожной. Я тянусь за спину и пытаюсь расстегнуть ремни, которые удерживают меня на месте. Пальцы дрожат, но мне все равно удается ослабить ремни. Толпа членов фракции стоит внизу. Они держат друг друга за руки, образуя подо мной сеть.

Чтобы спуститься, я должна им довериться. Должна признать, что эти люди принадлежат мне, а я им. Это более отважный поступок, чем соскользнуть по канату.

Я ползу вперед и падаю. Сильно ударяюсь о руки. Кости запястий и предплечий впиваются мне в спину, а ладони обхватывают плечи и помогают встать. Не знаю, чьи руки держат меня, а чьи – нет; я вижу улыбки и слышу смех.

– Ну как? – Шона хлопает меня по плечу.

– Мм…

Члены фракции глядят на меня. Ветер поиграл с ними, как и со мной; в их глазах – адреналиновая лихорадка, волосы растрепаны. Я знаю, почему мой отец называл лихачей кучкой сумасшедших. Он не понимал… не мог понять чувства локтя, которое возникает, лишь когда рискуешь жизнью вместе с другими.

– А когда можно будет повторить? – спрашиваю я.

Мои губы расплываются в улыбке. Окружающие смеются, и я смеюсь вместе с ними. Я вспоминаю, как поднималась по лестнице с альтруистами, как наши ноги топотали в унисон, как мы были одинаковыми. Сейчас все иначе. Мы не одинаковы. И все же мы едины.

Я смотрю на небоскреб Джона Хэнкока, до которого так далеко, что я не вижу людей на крыше.

– Глядите! Вот он! – Кто-то указывает мне за плечо.

Я слежу за пальцем и нахожу маленькую темную фигурку, которая скользит по стальному тросу. Через несколько секунд я слышу вопль, от которого кровь стынет в жилах.

– Спорим, он заплачет?

– Брат Зика заплачет? Да ни за что! Ему изрядно достанется.

– Он молотит руками!

– Он кричит, будто кошка, которую душат, – замечаю я.

Все снова смеются. Я испытываю укол вины за то, что насмехаюсь над Юрайей за его спиной, но я сказала бы то же самое, если бы он стоял рядом. Надеюсь.

Когда Юрайя наконец замирает, я вместе с членами фракции иду его встречать. Мы выстраиваемся внизу и заполняем пустое пространство руками. Шона хватает меня за локоть. Я цепляюсь за чью-то руку – не знаю, кому именно она принадлежит, здесь слишком много переплетенных рук, – и поднимаю взгляд на Шону.

– Будь уверена, мы больше не станем звать тебя Сухарем, – кивает Шона. – Трис.

Входя в столовую тем вечером, я все еще пахну ветром. Мгновение я стою в толпе лихачей и чувствую себя одной из них. Затем Шона машет мне, толпа рассыпается, и я иду к столу, где Кристина, Ал и Уилл глядят на меня, разинув рты.

Я не думала о них, когда приняла приглашение Юрайи. Отчасти мне приятно видеть их ошеломленные лица. Но расстраивать друзей не хочется.

– Где ты была? – спрашивает Кристина. – Что ты с ними делала?

– Юрайя… ну, помнишь, прирожденный лихач, который был в нашей команде по захвату флага? Он покидал лагерь с членами фракции и упросил их взять меня с собой. Они не очень-то хотели это делать. Одна девушка по имени Линн наступила мне на ногу.

– Может, они и не хотели тебя брать, – тихо говорит Уилл, – но, похоже, ты им понравилась.

– Да. – Я не могу отрицать очевидное. – Но я рада вернуться.

Надеюсь, они не смогут раскусить, что я лгу. Или смогут? Я видела свое отражение в окне на обратном пути в лагерь, и мои глаза и щеки горели, а волосы были спутаны. Я выгляжу так, как будто испытала нечто потрясающее.

– Что ж, ты пропустила, как Кристина едва не избила эрудита, – бодро замечает Ал.

Кто, как не Ал, всегда разрядит напряжение?

– Он проводил опрос о лидерстве Альтруизма, и Кристина сказала ему, чтобы занялся более важными вещами.

– И была совершенно права, – добавляет Уилл. – А он на нее разозлился. Большая ошибка.

– Огромная, – киваю я.

Если побольше улыбаться, возможно, удастся развеять их зависть, обиду или что там кроется в глубине глаз Кристины.

– Ага, – подтверждает она. – Пока ты развлекалась, я занималась грязной работой: защищала твою бывшую фракцию, улаживала межфракционный конфликт…

– Да ладно, тебе же понравилось. – Уилл толкает ее локтем. – Если ты не собираешься рассказывать всю историю, я сам расскажу. Он стоял…

Уилл приступает к рассказу, и я время от времени киваю, как будто слушаю, но думать могу лишь о том, как смотрела вдоль стены небоскреба Джона Хэнкока и воображала болото, полное воды, возрожденное в своей былой славе. Я смотрю через плечо Уилла на членов фракции, которые бросаются кусочками еды при помощи вилок.

Мне впервые по-настоящему хочется стать одной из них.

А значит, я должна преодолеть следующую ступень инициации.

Глава 18

Судя по всему, вторая ступень инициации включает ожидание в темном коридоре с другими неофитами и гадание, что происходит за закрытой дверью.

Юрайя сидит напротив меня, Марлин слева от него, Линн справа. Неофиты-лихачи и переходники были разделены на первой ступени, но с настоящего момента мы тренируемся вместе. Так сказал Четыре, прежде чем скрыться за дверью.

– Ну что? – Линн ковыряет пол ботинком. – Кто из вас первый по рангу?

Сперва ее вопрос встречает тишина, но затем Питер прочищает горло.

– Я, – отвечает он.

– Спорим, я тебя побью, – небрежно произносит она, поворачивая колечко в брови кончиками пальцев. – Я вторая, но спорим, любой из нас побьет тебя, переходник.

Я с трудом сдерживаю смех. Будь я по-прежнему альтруисткой, ее замечание показалось бы грубым и неуместным, но в Лихости, по-видимому, принято бросать вызов. И это начинает мне нравиться.

– Я бы на твоем месте не был так уверен. – Глаза Питера блестят. – Кто первый?

– Юрайя, – отвечает она. – И я совершенно уверена. Знаешь, сколько лет мы готовились к этому?

Если она хочет запугать нас, ей это удается. У меня уже холодок по коже.

Прежде чем Питер успевает ответить, Четыре открывает дверь и произносит:

– Линн.

Он подзываeт ее жестом, и она идет к двери; бритая наголо голова мерцает в голубоватом свете в конце коридора.

– Так значит, ты первый. – Уилл обращается к Юрайе.

Юрайя пожимает плечами.

• Предыдущая
• 33/70
• Следующая