Кровавый план египтянина - Бабкин Борис Николаевич - Страница 20
- Предыдущая
- 20/79
- Следующая
– Хватит! – зло оборвал его Масхадов. – Решения о террористических акциях принимаю не я. Что же касается наших кровников, то как мы должны поступать с врагами?
– Я не боюсь говорить тебе то, что думаю. А почему нельзя этого сказать о нас? Наши деды и отцы были кровно обижены Сталиным, но не предали свою родину и дрались с фашистами в Отечественной войне. А почему сейчас нам помогают арабы, турки, афганцы и прочая нечисть, для которых главное – деньги? Им глубоко плевать на наши традиции и обычаи. Ты знаешь, что я не трус, мне не будет прощения от федералов, и обвинить меня в измене ты не сможешь. Я уверен, если бы, получив власть, мы дали свободу остальному населению, простили бы тех, кто воевал против нас, то не было бы сейчас нам так плохо. И не было бы российской власти в Ичкерии. Ичкерии больше нет. Сейчас проведут выборы, и получится…
– Выборов не будет, – процедил Масхадов.
– Будут. Ну, взорвем что-нибудь с помощью шахидов, убьем кого-то, и что? Все равно выборы состоятся, и президент будет. Сейчас в Ичкерии, вернее, в Чеченской республике есть футбольная команда, которая, кстати, успешно выступает. Мальчишки Чечни сыграли в международном турнире и дошли до четвертьфинала. Люди работают, получают зарплату и даже детей рожают. А что дали чеченцам мы? Я, например, пришел к вам потому, что у меня проблемы с законом. А благодаря вам я заимел какую-то власть, рассчитался с теми, кто меня преследовал. И здесь много таких, как я. Мы с удовольствием убивали солдат Москвы и тех, кто, по нашему мнению, виноват. Не важно, кто это был. И мы грабили – предатель веры, пособник неверных, нарушил святой закон Ваххаба. А ведь многим, да и нам тоже, плевать на все эти законы. Во времена СССР каждый был доволен жизнью и высмеивал тех, кто молится. Басаев дважды пытался поступить в институт, и если бы ему это удалось, сейчас был бы бизнесменом. Что касается тебя, то…
– Я должен убить тебя, – процедил Масхадов, – и если бы не знал, что ты…
– Да всегда ты знал, что я бандит. Поэтому и приблизил к себе. А те, кто пришел к нам, чтобы защищать ваххабизм, – Ваха усмехнулся, – их в первую очередь интересуют деньги. Скажи, только честно, ты сам веришь в то, что дерешься за…
– Перестань, Ваха. Ты перегибаешь палку, и из нее не сделать лука, сломается.
– Угрожаешь?
– Таких, как ты, ничем не напугаешь. Да и зачем? Если уж таких, как ты, пугать, то… – Не договорив, он рассмеялся. – Но не вздумай это говорить Шамилю. В его окружении арабы, и они не поймут.
– Если бы мы победили, – вздохнув, мечтательно проговорил Ваха, – я бы лично пятерых арабов и одного афганца к Аллаху отправил. А этих русских собак – Кабана с его псами на куски разрезал бы. Ведь они насилуют…
– Сейчас именно такие, – перебил Масхадов, – как Кабан со своими людьми, помогают удерживать население от полного доверия федералам и их помощникам. Конечно, если они нам будут не нужны, мы сразу избавимся от них, как и от остальных помощников.
– Ты тоже, Аслан, понимаешь, что арабы со своим Ибрагим-шейхом…
– Но во многом и благодаря им, – вмешался Масхадов, – мы еще воюем. За эти три дня были обстреляны три контрольно-пропускных пункта. Подбит БТР и убито по крайней мере десять солдат и милиционеров. Федералы вывели большую часть армейских подразделений, и это нам дало возможность вновь напомнить о себе не только акциями террора, – напыщенно проговорил он. – К тому же пусть немногие из амнистированных ведут борьбу с неверными. Остается надеяться, что их разоблачат не скоро. Хорошо, что мы устроили множество тайных схронов с оружием и взрывчаткой. Иначе сейчас было бы тяжело. Кроме этого, нам здорово помогают неизвестные нам группы, созданные кровниками федералов. Одно из нападений на блокпост было совершено не нашими людьми. И знаешь, все-таки Россия помнит дату захвата моих отрядов в девяносто шестом Грозного. Даже милицию из предателей перевели на казарменное положение. И в самой России МВД и остальные службы работают в усиленном режиме. Это льстит моему самолюбию. Знаешь, все-таки я зря не вступил в предвыборную гонку. В конце концов, я бы доказал всем, что желаю Ичкерии свободы и делаю все для этого.
– Тебя бы сразу взяли. И ты мог сколько угодно доказывать, что…
– Потому я и не пошел, – перебил Масхадов, – испугался. Я мог бы сказать, что принесу больше пользы, продолжая вооруженную борьбу. Хотя мы, конечно, понимаем, что чеченцы устали от войны. И все наши прекрасно знают, что мы мало что можем изменить. Ну, взорвем что-нибудь, убьем кого-то, собьем вертолет. Но не пройдет и года, мы этого сделать не сможем. Кончается все у нас, да и, самое главное, мы кончаемся. За последние полгода к нам прибыло всего двадцать два человека. Потеряли мы сорок три. Вот и считай. Если так будет продолжаться, то нам придется примерять пояса шахидов.
– Хорошо, Шамиль не слышит или кто-нибудь из арабов. Ведь мы все вроде как верим в победу… – Ваха усмехнулся. – Хотя я тебе недавно то же говорил, а ты…
– Нужно деньги как-то забирать из Грузии, – не дал договорить ему Масхадов. – Во время выборов надо нанести несколько мощных ударов. Показать, что президент Ичкерии жив и, значит, жива свободная, провозглашенная Дудаевым Ичкерия.
– Слушай, Шамиль, – раздраженно проговорил рослый молодой чернобородый чеченец. – Я с группой уже трое суток хожу около границы. Четыре раза мы чудом не наткнулись на пограничников. Пришлось убрать двоих пастухов, они могли рассказать о нас. Долго еще?
– Сколько потребуется, – ответил Басаев. – Надо сидеть в схроне. Ведь специально для этого делали схроны у границы.
– У места встречи ничего нет.
– Жди у Вороньего Камня, – подумав, решил Шамиль. – Когда встречать, тебе сообщат. И вот что еще, Горец, деньги должны быть доставлены сюда. Даже если ты их принесешь один.
– Ты должна, – недовольно заявил чеченец средних лет, – понимаешь? Твои сестры…
– Рустам, – вздохнула молодая симпатичная женщина, – я не знаю, почему…
– Неужели ты не видишь, – раздраженно перебил он, – что сейчас все рушится? Аллах…
– Я жить хочу! – воскликнула она. – Я молода и хочу иметь семью, работать, воспитывать детей.
– Ты никак не можешь понять – наш отец, старший брат…
– Это ты не можешь понять! Жизнь изменилась.
– Твое счастье, – процедил чеченец, – что ты моя сестра. Скажи эти слова мне кто-то другой, голову бы отрезал. В общем, вот что, Раиса, у тебя есть одна возможность попасть в рай, искупить все свои грехи. Даю тебе три дня. И запомни, – угрожающе произнес он, – больше я не желаю говорить об этом. Ты моя сестра, и я не хочу для тебя плохого. Я приду через три дня. – Он вышел.
Женщина не отрываясь смотрела на дверь. Вздохнув, опустила голову.
– Сколько шахидок могут нанести удары в сентябре? – спросил Сулейман.
– Одна точно, – вздохнул сидевший на коврике со скрещенными ногами Учитель.
– А последние две? Ведь они изнасилованы и на глазах одной убили отца. По-моему…
– Пока в них живет страх, – не дал закончить ему Учитель, – и отчаяние. Необходимо время, чтобы на смену пришла ненависть, всепоглощающая и пожирающая изнутри. И тогда человек пойдет на все. Но для этого нужно время, – повторил он.
– А вот с этим, – недовольно заметил Сулейман, – как раз и проблема. Время поджимает, и необходимо поторопиться. Я обещал…
– Я и так делаю невозможное, – перебил Учитель. – В этих условиях сложно работать.
– Тебе за это платят немалые деньги, – раздраженно напомнил Сулейман, – так что работай. В сентябре мы обязаны напомнить неверным и всем, кто их поддерживает, что Аллах на нашей стороне, а с его помощью мы сильны и можем многое.
– Говорить хорошо, – провожая его взглядом, недовольно прошептал Учитель. – Но действительность гораздо хуже, чем можно себе представить. Постоянный страх, что вот-вот лагерь обнаружат и нанесут авиационный или ракетный удар. Постоянные неудобства. А эти перепуганные женщины!.. – Он плюнул. – Как хорошо было в Афганистане. А тут… Деньги? – Он погладил широкий пояс. – Как ни странно, но они сейчас раздражают. Сумею ли я выбраться отсюда? В это верится все меньше и меньше. Когда приехал, все было по-другому. А сейчас всеми движет отчаяние и страх расплаты за совершенное. Хотел я уйти полгода назад, не дали. Эти шахидки, – презрительно проговорил он. – Я вбиваю им в голову про рай, про получение неизведанных удовольствий. А сам не верю в это. Тело – это оболочка, как скафандр для души, – пробормотал он. – Избавься от оболочки, и душа получит истинную жизнь, неизведанные удовольствия. Но удовольствие получает тело. Когда больно, то больно телу. А душа – это просто красивая сказка для тех, кто надевает пояс шахида. Если бы знали эти воины Аллаха, – презрительно улыбнулся он, – что я просто нашел способ зарабатывать деньги на смерти других. Но не думал, что попаду в такую переделку. Приехал сюда на пять месяцев, а прошло уже почти семь, и, кажется, я здесь и останусь. Только бы никто не узнал, о чем думает наставник воинов-шахидов. – Он вздохнул. – Сейчас я в почете и уважении. Самое лучшее отдают мне. Оберегают, за меня готовы отдать жизнь. Хотя кто знает на самом деле, готовы ли?.. Конечно, я готовлю шахидок, это теперь самое действенное оружие Басаева и его сподвижников. Но надо отсюда как-то выбираться…
- Предыдущая
- 20/79
- Следующая
