Серебряная корона - Янсон Анна - Страница 42

— Я думаю, ужина из трех блюд мне хватит. В «Готландском погребке». — Эк не особо интересовался архитектурой. — Не пойти ли нам туда?

— Ты видела Бургомистерский дом в начале Береговой улицы? — спросил Марию Арвидсон. — Там внутри потрясающая стенная роспись. Работы знаменитого Юхана…

— Думаю, в «Погребке» подают готландское пиво, — перебил Арвидсона Эк и встретил его сердитый взгляд. Но чего не сделаешь, чтобы избежать лекций по истории искусства?

Биргитта сидела за столиком одна. Перед ней стоял бокал с пивом. Она слегка откинулась назад и следила взглядом за официантами. Мария сделала своим коллегам знак держаться на расстоянии и подошла к ней. Биргитта жестом пригласила ее присесть. Мария села. Долговязый мужчина за соседним столиком, собиравшийся встать, когда Мария приблизилась, сделал новую попытку. Верхняя часть его длинного тела подозрительно покачивалась. Наконец он перегнулся через Биргиттин столик, так что кончик его галстука угодил в ее бокал.

— Мы с вами раньше не встречались? — спросил он Биргитту, пытаясь сфокусировать на ней взгляд. Его лицо вдруг оказалось слишком близко.

— Почему вы так думаете? — спросила она без всякого интереса.

— Красивое лицо забыть нельзя. Можно присесть?

— Нет.

— Где вы работаете? Мне кажется, я вас знаю. У вас сиськи красивые!

— Она работает в отделении кожно-венерических заболеваний! — сказала Мария.

— Чего?

— Ими можно заразиться, если макать галстук в бокал. Оставьте нас в покое!

Биргитта взглянула на Марию с благодарностью:

— Черт, вот ведь достали!

— Метод проб и ошибок, но больше ошибок. Поучился бы сперва кадрить умных девушек. — Мария заказала стакан белого вина и салат.

— А для начала попробовал бы протрезветь. Трезвый-то он и рот открыть боится. Знаю таких. Ты ведь из полиции?

— Да. Приехала на временную работу. Собирались приехать всей семьей, да вот не получилось.

— Семейные проблемы? Дело пахнет разводом?

Мария ошарашенно посмотрела на Биргитту и не сразу нашла что ответить:

— Возможно. Иногда полезно разъехаться на время и подумать, что тебе нужно. Какими ты видишь дальнейшие отношения. И сколько готов за это заплатить. Последние недели я много об этом думала.

— Ты его любишь? — спросила Биргитта с интересом.

— Да. Но мне не нравится, что он думает сперва о себе, а уж потом о семье. С ним не так-то просто. Думаю, он меня тоже любит. Но свою свободу — больше. — Мария сама удивилась собственной откровенности.

— Я, наверно, такая же. — Биргитта повертела свой бокал и отпила глоток. — Мне кажется, мне нужна большая свобода, чем Арне может мне позволить.

— В каком смысле?

— Он не дает мне встречаться с друзьями-мужчинами. Звонит моим друзьям и проверяет, где я. Иногда он заявляется ко мне, хотя должен быть на работе. Когда я пытаюсь с ним об этом говорить, он отмалчивается.

— Между твоей потребностью в свободе и поведением Кристера есть большая разница. — Мария подперла голову руками. — Мой муж хочет свободы без ответственности за семью, хочет следовать своим импульсам, приходить и уходить когда ему нравится. А то, что ты описываешь, это гипертрофированная ревность. Вы поэтому перенесли свадьбу? — Мария перевела дух. Наверно, она слишком поторопилась.

— Что, Вега рассказала?

— Она о вас переживает! Так это правда?

— Дело не только в этом. — Биргитта прикусила нижнюю губу и опустила глаза. — Тут и другие вещи тоже. Раньше моим парнем был Улоф. Два дня назад я узнала, что Улоф и Арне — кровные братья. Разве я не имела права узнать это раньше? Сама не знаю, почему это важно, но это действует на меня. Я как-то растерялась. Я думала, что знаю Арне, но я его совсем не знаю. И вообще, странная у них семья. На той неделе я встретила Улофа на турнире. Он изменился, стал веселее, чем раньше, и разговорчивей. Почти таким же, как тогда, когда мы с ним встретились в первый раз. Улоф сказал, что ему тяжко пришлось. По-настоящему, у него была депрессия. Когда мы с ним встречались, я не замечала этого. Просто иногда он умолкал и задумывался. А иногда напивался и засыпал прежде, чем мы успевали с ним поговорить. Я считала, что это из-за меня, что он больше меня не любит.

— Что ты собираешься делать теперь?

— Не знаю. Это ужасно, что произошло с Вильхельмом. Арне теперь только об этом и думает. Он встревожен и раздражен. Он многое хотел сказать Вильхельму, но теперь никогда не сможет. В любом случае мы не можем играть свадьбу до похорон. Все-таки облегчение среди всего этого ужаса.

— Ты хорошо знала Вильхельма?

Биргитта устремила взгляд в окно.

— Он обращался со мной как с родной дочерью. Вильхельм очень хорошо ко мне относился. Поначалу немного стеснялся, но со временем все больше раскрепощался. Он был на самом деле занятный. Когда я оставила Улофа, с Вильхельмом мы продолжали общаться. Он сначала расстроился, что все так получилось, а потом сказал: «Зачем все усугублять?»

— Когда вы с ним разговаривали в последний раз?

— По телефону, вечером накануне его предполагаемого отъезда.

— Сказал он что-нибудь особенное?

— Он собирался на рыбалку. Перед этим он просидел весь день в кабинете и хотел на свежий воздух, проветриться.

— Ты уверена, что он собирался вечером на рыбалку?

— Да. Он хотел подумать в тишине и покое о своей жизни. Я думаю, он хотел продать усадьбу и выплатить Моне ее часть. «С ней спать — все равно что с трупом», — сказал он мне однажды, когда мы собирали лисички и я спросила, каково им вместе. Было заметно, что им не очень-то хорошо вдвоем. Она его все время шпыняла своими намеками и никогда не смотрела ему в глаза. Никогда не улыбнется, никогда не поддержит. Они жили рядом друг с другом, как два двухлетних ребенка в одной песочнице.

— Не знаешь, он не собирался с кем-нибудь встретиться на рыбалке?

— Похоже на то. Он собирался поехать туда в определенное время. И сказал что-то в том духе, что жизнь коротка, пора платить по счетам и прощаться. Я не знаю, что он имел в виду. Мона тогда была дома, во всяком случае. Я слышала, что он сказал ей подвинуться, чтобы он мог сесть. Он тяжело дышал, как будто бежал к телефону. Это я сама позвонила.

— Ты сказала, он собирался развестись. Он стал встречаться с другой женщиной?

— Нет. Тогда он был бы радостным. Такие вещи сразу чувствуются. Нет. В последнее время он грустил. Говорил обычные слова, но голосом, падающим в конце каждой фразы. Понимаешь, о чем я? Когда берешь уроки пения, начинаешь замечать мелодику речи. У некоторых она настолько явная, что можно записать нотами. Вообще-то я бы поняла его, если бы он заглядывался на других женщин. Мона ведь никогда не заботилась о том, чтобы кому-нибудь нравиться. Если на ней блузка, то это огромный бесформенный балахон, застегнутый на все пуговицы и с длинными рукавами. Она не красится, а волосы закалывает в пучок, вместо того чтобы потратиться на красивую стрижку. Она никогда Вильхельма не погладила, никогда ласкового слова не сказала. Не скудновато ли для семейных отношений? Я бы первая его поздравила, найди он кого-нибудь, кто полюбил бы его таким, какой он есть. Знаешь, по-моему, Мона смотрела на него сверху вниз. И он это чувствовал.

Арвидсон ждал Марию у выхода из ресторана. Мария просияла при виде его и стала оглядывать площадь, ища глазами Эка.

— Он ушел час назад с рыжей девушкой-акупунктурщицей из центра по борьбе с курением, — объяснил Арвидсон. — Никогда не видел, чтобы он так стремился бросить курить. Он, наверно, рассчитывает на индивидуальный курс. Например, провести целую ночь на коврике с иголками. Можно, я провожу тебя до Восточных ворот?

— Я хотела прогуляться до порта, мне кажется, я сразу не усну. Мысли мешают. Разговор с Биргиттой меня что-то встревожил. — Увидев в его лице разочарование, Мария добавила: — Пошли вместе, если хочешь.

Ночь была теплой, в переулках кипела жизнь. Порывы легкого ветра доносили смех, звуки танцевальной музыки и соблазнительные запахи из ресторанчиков. Цветы плетистых роз на фасадах сияли, подсвеченные уличными фонарями. Арвидсон остановился и обхватил ладонями распустившийся желтый цветок.