Жертва мистификации - Константинов Владимир - Страница 32

• Предыдущая
• 32/77
• Следующая

— Вот как! Это уже интересно! — рассмеялся Михаил Дмитриевич. — Мне кажется, Валера, ты заморочил голову и себе и нам.

— Нисколько. И я это сейчас попробую доказать, — ответил тот. В Истомине крепла уверенность, что он на правильном пути.

— Попробуй, — Краснов обвел взглядом присутствующих, как бы приглашая их в свидетели предстоящего позора Валерия. — Попытка — не пытка.

— Хорошо, — кивнул тот. — Я предлагаю вернуться к исходному. Будем считать, что никакой записной книжки не было.

— Как это не было?! — удивился Краснов. — Когда она была.

— Михаил Дмитриевич, вы меня сбиваете с мысли! — искренне возмутился Валерий. — Выслушайте до конца, а тогда и задавайте вопросы.

— Хорошо-хорошо, не буду. Продолжай.

— Я ведь не говорю, что её не было. Я лишь предлагаю считать, что её будто бы не было. Мы допрашиваем соседей и знакомых Заикиной и Литвиненко, устанавливаем круг их знакомых и приходим к мысли, что к убийству причастна наркомафия. Такое возможно?

— Допустим? — пробормотал сбитый с толку Михаил Дмитриевич. — А при чем тут записная книжка?

— Как при чем?! — воскликнул Истомин, все более возбуждаясь. — Милостиво предоставив нам записную книжку, преступники, казалось, были заинтересованы, чтобы мы как можно быстрее пришли к мысли, что за этими убийствами стоит наркомафия. Спрашивается — зачем это им было нужно?

— Вот именно, — хмыкнул Краснов. Спросил ехидно: — И ты знаешь ответ на этот вопрос?

— Думаю, что знаю. Во всяком случае, догадываюсь.

— Ну-ну, это уже интересно. И зачем же?

— Чувствуется, что наши оппоненты — люди весьма опытные и о следствии знают не понаслышке. Они были уверены, что рано или поздно, но следователь проведет почерковедческую экспертизу и тогда все выяснится. Возможно, они не предполагали, что это произойдет так быстро. Но это произошло.

— Валера, ты молоток! — воскликнул Сергей Колесов. — Общение с Ивановым тебе пошло явно на пользу. Я бы до такого ни в жизнь не додумался.

Краснов недоуменно посмотрел на Колесова, затем на меня.

— Молодые люди, вы может быть объясните по поводу чего такие восторги? Пока-что я, кроме интересных, но очень спорных домыслов, ничего такого не услышал.

— Сейчас услышите, — пообещал Валерий, все более себе удивляясь. Он чувствовал, что в нем что-то изменилось. Был сейчас слишком самоуверен, и, не сказал бы, что это ему не нравилось. Продолжал: — Итак, они были убеждены, что мы раскроем их аферу. Для чего же им это было нужно? Они очень расчитывали, что обнаружив это, мы поймем, что наркомафия — ложный след, что причины убийства нужно искать в другом. И они не ошиблись в своих расчетах — мы уже и решили было так сделать. Объективно это действительно звучит абсурдно — мафия заинтересована, чтобы на неё вышли милиция и прокуратура. Вот почему я сейчас даже больше чем раньше убежден, что за этими убийствами стоит именно наркомафия. Примерно так обстоят дела. Я все сказал.

После довольно эмоционального выступления Истомина воцарилось многозначительное молчание.

— Да уж, — нарушил его Михаил Дмитриевич. — Наговорил ты тут, Валера, три короба. Не сразу «пережуешь».

Вскочил экспрессивный Ветлужский и замахал, будто мельница, руками.

— А я согласен с Валерием Спартаковичем! На все сто согласен! Наркомафия это! Точно! Это она все организовала. Носом чую, что она.

— Где же был твой нос, когда ты соглашался оставить мафию в покое? — насмешливо спросил Краснов.

— Поддался общему паническому настроению, — тут же отреагировал Андрей.

— Ну-ну. — Краснов в задумчивости почмокал губами, посмотрел на Колесова и Панова. — Будут ещё какие мнения?

— Я также согласен с Истоминым, — сказал Сергей. — Считаю его версию наиболее перспективной. Но, считаю также, что мы не должны повторять ошибки и увлекаться лишь ею. Необходимо разрабатывать и другие.

— У вас есть конкретные предложения? — спросил его Краснов.

— Надо подумать.

— Что ж, думайте. — Михаил Дмитриевич повернулся к Панову. — А вы что скажите, Леонид Максимович?

Валерий уже отметил довольно странное поведение Панова. Среди общей эйфории он сидел, как в воду опущенный, был хмур, даже мрачен.

— Не знаю, — пожал он плечами. — Но только, как мне кажется, Валерий Спартакович все слишком усложняет, считая, что преступники могли до всего этого додуматься. Очень я в этом сомневаюсь. Но если все же они такие умные, то почему бы им не предвидеть и этот вариант?

— Какой вариант? — не понял Истомин.

— Тот, о котором ты сейчас говорил. Может быть, преступники как раз и рассчитывали, что обнаружив фальсификацию записной книжки, мы ещё более укрепимся в уверенности, что убийство Зайцевой и Крылова — дело рук наркомафии?

Все озадаченно переглянулись.

«Вещество на ватном тампоне, представленном на экспертизы, является ружейной смазкой. Эта смазка идентична смазке, которой смазаны представленные на экспертизу стволы от охотничьего ружья двенадцатого калибра» — читал Беркутов, все более вдохновляясь. Вот она — минута торжества сыщика! Ради неё можно терпеть массу неудобств, как то: задержка зарплаты, ночные бдения, ворчание жены, косые взгляды сограждан, когда вы «достаете из широких штанин, свою краснокожую» «ксиву», мордобой, наконец. Все, все можно стерпеть ради такой вот минуты. Определенно. На душе у Беркутова пели соловьи, а слова сами собой складывались в прекрасные поэтические строки: «Будто я весенней гулкой ранью проскакал на розовом коне!» Впрочем, это уже где-то было. А, не важно! Все равно красиво!

Беркутов хотел было уже вприпрыжку бежать к Рокотову и как следует врезать по мозгам начальству потрясающей новостью, но тут вспомнил, что не прочитал второго акта. Раскрыл и стал читать с заключения:

«На основании вышеизложенного, прихожу к выводам: 1. В представленных на экспертизу металлических опилках отсутствует ружейное, машинное и иные виды масел, применяемых для смазки огнестрельного оружия. 2. В металлических опилках обнаружены продукты от сгорания бездымного пороха».

Все! Маэстро, туш! Мы открыли человечеству ещё одну страшную тайну и уже за одно за это залуживаем прощения Всевышнего за все свои былые прегрешения!

Беркутов встал из-за стола, с хрустом в суставах потянулся, зычно пропел:

— "А я парень молодой! А я весь такой крутой!" — Вот теперь можно идти и к начальству на доклад.

Рокотов молча прочитал один акт. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Принялся за второй.

«Ну и выдержка, ешь твою за ногу! — невольно подумал Дмитрий, наблюдая за полковником. — Ни нервы — канаты! Определенно».

Владимир Дмитриевич закончил читать второй акт. Отложил в сторону. Внимательно взглянул на Беркутова. Спросил:

— И что все это значит?

— Как, вы ничего не поняли?! — изумился Дмитрий.

— А что я должен был понять?

И только тут Беркутов вспомнил, что все то, что он обнаружил в мастерской художника, он хранил в глубокой тайне не только от начальства, но даже от Сережи Колесова — боялся как бы кто не сглазил, или, как говорила его бабушка, — "несурочил. Идиот! Хорошо же он сейчас выглядит.

— Извините, Владимир Дмитриевич, я, кажется, не сказал вам главного. Это, — он кивнул на акты, — я изъял при дополнительном осмотре мастерской Шмыгова.

— Ну и что?

— Если верить следователю прокуратуры Советского района Слепцову, то художник застрелился из обреза. Если же верить заключениям экспертов, то он должен был после своего «самоубийства» отпилить ствол ружья, смазать его, а уж потом умереть насовсем. Что в тех условиях представляется мне маловероятным.

— Это кажется называется черным юмором? — недовольно поморщился Рокотов.

— Вы о Слепцове? — сделал невинное лицо Дмитрий. — Это называется определенно разгильдяйством.

— Ну ты и пижон, майор! — рассмеялся Рокотов. — Научился отрабатывать, нечего сказать.

• Предыдущая
• 32/77
• Следующая