Вор (Журналист-2) - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 34

• Предыдущая
• 34/92
• Следующая

Конечно, радоваться было еще рано, на человека нужно сначала посмотреть, послушать его, попробовать разными вопросами с подковырками, снять реакцию и только потом уже можно будет решать — довериться ему или нет… И все-таки Михеев почувствовал огромное облегчение — он знает, кого назвать Колбасову… Облегчение было настолько сильным, что Юрий Александрович даже не заметил, как уснул прямо на пачке газет, которые перелистывал полулежа на койке… Старик проспал глубоко и спокойно несколько часов — он был в такой уважухе, что другие зэки не осмелились тревожить его сон даже для того, чтобы вытащить из-под него смятые газеты…

Под вечер Барона все-таки разбудили — в больницу заявился Колбасов, который срочно требовал к себе Михеева на разговор. Юрий Александрович пошел на эту встречу отдохнувший и собранный, он знал, что дело идет к финалу, и концентрировался для решительного броска.

Старик отметил, что ведут его не в оперскую часть, а во врачебный кабинет, и усмехнулся, поняв, что Колбасов боится утечки информации на сторону.

Известное дело, в оперчасти ушей на стенах — как тараканов на солдатской кухне, все друг друга контролируют, кто же в таких кабинетах о сокровенном говорить начнет?

Владимир Николаевич явно волновался. Увидев Барона, он засуетился, подскочил к старику, отечески хлопнул по плечу, потом отбежал к зарешеченному окошку, потом начал шарить сигареты по карманам — в общем, сделал массу лишних и ненужных движений, выдававших его нервное напряжение.

— Ну что, Михеев? Как ты? Выглядишь — так просто огурцом… Юрий Александрович кивнул и усмехнулся:

— Вашими молитвами, начальник…

Повисла пауза, которая, впрочем, была недолгой — Колбасову настолько не терпелось, что он, казалось, поглупел и стал забывать простейшие оперские аксиомы: противнику никогда нельзя показывать своей большой личной заинтересованности в чем-либо, потому что тем самым показываешь свое уязвимое место, ахиллесову пяту, подставляешь. Но Ващанов так накачал Владимира Николаевича, что ему уже было не до красивых психологических игр.

Впрочем, Барон о Ващанове ничего не знал, но то, что кто-то Колбасова теребит сверху, было видно невооруженным глазом…

— Ну так что, Саныч, начитался газеток-то? Кормят нормально? Мы все свои обязательства выполнили. — Опер с усилием сглотнул слюну; видно было, с каким напряжением движется кадык по горлу. — Теперь дело за тобой… Ну… Куда ты картину-то запрятал?

Юрий Александрович не спеша уселся на стул, закинув ногу на ногу, и, отметив про себя, что Колбасов впервые обратился к нему по отчеству, сказал:

— Кормят неплохо и врачи хорошие… Газетки я посмотрел, спасибо…

— Ну так «Эгина»-то где, «Эгина»?

— Опять вы торопитесь, начальник, — улыбнулся старик. — А куда вам спешить — у вас еще вся жизнь впереди… Это вот мне надо спешить — потому что я, как Хрущев когда-то сказал, уже с ярмарки еду. И почти доехал уже…

— При чем тут Хрущев? — начал заводиться Колбасов. — Что ты мне зубы заговариваешь? Где картина?!

— Вы меня извините, начальник, — покачал головой Барон, — но я хоть и старый совсем стал, а разговор наш последний хорошо помню… И не было меж нами такого уговору, чтобы я за больничку и газеты вам картину сдавал… Дело было не так. Речь шла о том, что если вы со своей стороны два этих пустяка для меня делаете, то мы разговор продолжим, нет — закрываем тему навсегда… Я за свои слова всегда ответить мог, поэтому разговаривать на интересующую вас тему готов…

Колбасов несколько раз прокатил желваки по скулам и, сунув руки в карманы брюк, начал говорить негромко, но с явной угрозой:

— Слушай, Михеев… Хватит ваньку валять! Давай лучше по-хорошему и по-честному! Больница — она ведь очень быстро опять в Кресты превратиться может… И пойдешь в крытку как симулянт, понял?! Не надо со мной шутить! Не советую!!

— А я вовсе и не шучу, — пожал плечами Юрий Александрович. — С чего вы взяли, начальник? «Эгина» вам нужна? Нужна… Я это понял. Тайник мой я вам назову — найдете его быстро, он недалеко от Питера, из центра на машине за час доехать можно…

— Где? — подался вперед Владимир Николаевич, горящий взгляд которого показывал, что он не только ехать — на своих двоих бежать туда готов.

— В надежном месте, — спокойно ответил старик. — И я вам его назову. Только у меня два условия.

— Какие? — Колбасов нервно облизнул усы и ощерился. — Ты, Михеев, надеюсь, понимаешь, что я не Господь Бог и не…

— Не волнуйтесь, начальник, — махнул рукой Барон, — Я не собираюсь выставлять вам что-то невыполнимое. Все реально и конкретно. При желании в три дня управиться можно… А желание у вас, по-моему, есть, не так ли?

— Так ли, так ли, — раздраженно кивнул опер. — Чего ты хочешь? Говори, не тяни кота за яйца.

— Первое. — Юрий Александрович устроился на стуле поудобнее и сцепил пальцы на колене. — Дело мое вы закрываете вчистую и меня выпускаете…

— Слушай, ну что мы воду в ступе толчем?! — Колбасов от возмущения даже чуть не подпрыгнул на месте. — Я ж тебе уже говорил: сдашь «Эгину» — считай, что ты на воле… Ты что, мне не веришь?

— Вера — это нравственная категория, начальник, — уклончиво ответил Барон. — Не будем об этом. По-всякому бывает. Одно дело, когда интерес в человеке есть — тогда ему и горы золотые пообещать можно, а когда интерес удовлетворен — тогда у многих память слабеет…

— Да я… — начал было Колбасов, но старик перебил его:

— Так вот, чтобы память вас не подвела, я хочу о себе статью в газете увидеть. Большую статью. Скажем, это может быть интервью или очерк там… В конце концов, жизнь у меня была долгая и интересная, почему бы про меня и не написать? У нас в газетах про каких только мудаков не пишут, что плохого будет, если о нормальном человеке расскажут?

— Это ты-то нормальный?! — Колбасов явно развеселился и даже хлопнул себя ладонями по ляжкам. — Михеев, ты же вор! Что про тебя писать?

— Профессия может быть какой угодно, — упрямо сжал губы Барон. — Важно — какой человек… А мне никто никогда никакого блядства предъявить не мог… Что же касается рода моих занятий, то я вам так скажу, начальник: дело мое было поинтереснее многих, а нравственных аспектов мы затрагивать не будем… У нас самые главные воры наверху сидят, и вы это не хуже меня знаете. А я никогда ни одной копейки у простого труженика не взял. Да и насосы, что от меня пострадали, ненадолго беднели… Опер фыркнул и покрутил головой.

— Ага, тебя послушать, так ты у нас прям Робин Гуд какой-то… Тебе что, славы захотелось? Ну ты даешь, Саныч, ей-богу, не ожидал…

Юрий Александрович с удовлетворением отметил, что первая реакция Колбасова на просьбу о встрече с журналистом была вполне положительной, опер явно не заподозрил подвоха, он просто потешался над «тщеславным» старым вором, и Барон решил ему немного подыграть: скроил труднопередаваемое выражение на лице, дескать, задела за живое насмешка:

— Славы или не славы, а и мне есть что рассказать людям… Мне жить-то осталось… Могу я напоследок хоть память о себе оставить?

— На нас небось жаловаться будешь?… — Владимир Николаевич заломил бровь и прищурился. — Дескать, менты поганые тебя, невинного, в темницу заточили? На помощь прессы надеешься? Юрий Александрович вздернул подбородок и сузил глаза.

— Я всю жизнь надеялся только на самого себя! И жаловаться тоже не в моих привычках, с кем надо — сам разбирался, начальничек…

Желтоватые стариковские глаза смотрели на опера так люто, что Колбасов вдруг с удивлением ощутил легкую дрожь, пробежавшую вдоль хребта. Владимир Николаевич повел плечами, стряхивая наваждение (показалось ему на мгновение, что дикий лесной зверь-оборотень на него глядит), и с неестественным смешком спросил:

— Да ты никак грозишься, Михеев?

— Куда мне… — опустил взгляд в пол Барон. Перед опером снова сидел усталый, больной старик. Чего такого бояться: ткни его кулаком посильнее — развалится… Вор зашелся в кашле и только через минуту, когда жуткий клекот в его груди унялся, смог продолжить разговор. — Так вот — я даю большое интервью, расскажу, как оно интересно в лагерях сидеть было… А потом вы, начальничек, тоже пару слов про меня журналисту скажете…

• Предыдущая
• 34/92
• Следующая