Ящик водки. Том 1 - Кох Альфред Рейнгольдович - Страница 13

• Предыдущая
• 13/57
• Следующая

— Нет, это прелюбодеяние. Ты со мной по поводу христианских добродетелей-то не спорь…

— Я с тобой, будучи примерным семьянином, спорю чисто теоретически. И довожу до абсурда. Для ясности.

— Ты мне лучше скажи, как семья перешла от полигамной к моногамной. Читаешь, читаешь Священное Писание — ничего там нет про моногамию.

— А Христос?

— Христос вообще был холост.

— Ну он же не был девственником.

— Это неизвестно. Единственное, что он по этому поводу говорил — что если ты в мыслях прелюбодействовал, значит, ты и на самом деле прелюбодействовал. Я цитирую: «Вы слышали, что сказано древним: „Не прелюбодействуй“. А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем» (Матф. 5:27 — 28).

— То есть он не видел разницы между реальным сексом и виртуальным.

— Вот проходит красивая попка. Ты думаешь — вот бы… И все, ты уже согрешил. Но если ты так не думаешь, то это уже проблема не этическая, а медицинская. Потому что тогда ты либо импотент, либо гомик. А вот дальше он говорит, на мой взгляд, важную вещь, которую многие не понимают. И которая снимает это противоречие. «Учитель! Какая наибольшая заповедь в законе?» Иисус сказал ему: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею, и всем разумением твоим». Сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя»; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки…» (Матф. 22:36 — 40). Вот весь закон и все правила.

— То есть ты е…шь свою жену — и его жену можешь вые…ть. В смысле возлюби ближнего твоего как самого себя…

— Ну да, ты договоришься до того, чтоб и его самого поиметь, еще и онанизм приветствуется. Только не надо богохульствовать! То, что ты сказал, мы вычеркиваем. Нет, он просто считает, что, если человек любит людей, делает им добро, то это значительно важней, чем возжелал он кого-то, не возжелал… Это все так… Моисеево изобретение. Помнишь знаменитый анекдот, когда Моисей на гору взобрался. Еврейский народ ждет внизу, в Синайской пустыне. Он там чего-то боролся, тыры-пыры, сполохи, дым… Возвращается и говорит: «Я принес вам завет от Господа. В нем, значит, сто двадцать заповедей». И начинает их зачитывать. Евреи слушали, слушали и говорят: «Моисей, иди ты знаешь куда. Иди опять с Богом договаривайся. Что-то нам не нравится. Раздвинул море — делов-то куча, и за это столько условий выкатил, что мы лучше обратно в Египет уйдем». Вот.

— И таки ведь вернулись в Египет. В ходе шестидневной войны.

— Моисей, значит, опять пошел, опять боролся. Вернулся и говорит: евреи, у меня две новости, хорошая и плохая. Хорошая такая — осталось всего десять заповедей. А плохая вот: прелюбодеяние осталось.

— Это очень жесткий анекдот… А вот же еще мормоны! И вдруг выясняется, что мормоны в ходе широкой дискуссии внутри себя начали на тот момент склоняться к отказу от многоженства.

Ну так вот. Поехал мой товарищ со своими женами в тайгу. Да что ж ты смеешься! Тебе палец покажи и ты смеешься… Так вот, сперва одна жена от него уехала, потом другая, потом он поехал в бывшую союзную республику и там еще родил кого-то… Он серьезно к этому подходил. Е…ться, искать правду, любить Христа — все он хотел совместить.

— Со второй-то заповедью, возлюби ближнего — что-то у него не очень. Все женщины от него несчастны.

— Но он-то хотел как лучше.

— А получилось как всегда… То есть не годимся мы для многоженства, так?

— Да?.. Значит, 82-й год. Что же касается карнавала в пединституте; то я пошел туда на закрытие — в марте 83-го.

— Ты уже в 83-й год залез!

— Так я на карнавал шел в 82-м, а дошел в 83-м.

— Об этом мы поговорим в следующий раз.

— А в Калуге, несмотря на продовольственную программу, в продаже были яйца и копченая мойва, и плавленые сырки…

— Коренные калужские продукты.

— Водка была всякая… Это меня с точки зрения haute cuisine вполне устраивало.

— Haute cuisine, это что такое?

— Высокая кухня это. По-французски. Как вот бывает haute couture.

— Ага!

— Ну, это то, чего, Лисовский жалуется, в Москве совершенно нет. И ему, чтоб покушать прилично, приходится переться в Париж… Или Лондон. А вот в Москве и Вене жрать просто нечего.

— Он в Берлине не был…

— Говорит, даже в Дар-эс-Саламе и то есть хорошая кухня, индусы завезли. А в Москве нету ничего.

— И Жечков то же самое.

— Да ладно!

— Да, он всегда говорит: дерьмо, жрать нечего. Нажрется, отвалится и, тонко-тонко икая, заявляет — дерьмо, жрать нечего. Ха-ха. Негде жрать. И в Питере. В Питере негде жрать вообще абсолютно.

— Щас я тебя подловлю: чревоугодие — смертный грех!

— Где это написано? Это монахи написали! Господь об этом не говорил.

— Да ладно! Тебя послушать, Господь вообще только имел в виду, чтоб ты пил, курил, по бабам бегал и вообще ни в чем себе не отказывал.

— Про курение он точно нигде ничего не говорил.

— Ну да, вот, по-твоему, так делай что хочешь, стой на голове…

— …только люби людей — и все. И Господа своего не забывай. И все!

— Ну-ну… Однако вернемся к 82-му году.

— Есть анекдот хороший про Брежнева. Сталин, совсем дряхлый, идет по коридору ЦК, его под ручки ведут. Михал Андреич Суслов ведет, молодой такой, сухой язвенник, а навстречу по коридору Брежнев. Сталин спрашивает: «Это кто такой?» — «Ну как же, Иосиф Виссарионович, это первый секретарь ЦК КП Молдавии». — «Какой красивый молдаванин!» — отвечает Сталин. А еще замечательный анекдот про Брежнева, один из моих любимейших. Брежнев собрал Политбюро и говорит: «Товарищи, должен вам сказать страшную новость: у Арвида Яновича Пельше — старческий маразм». — «Господь с вами, Леонид Ильич, что ж вы такое говорите!» — «Точно, точно! Иду я сегодня по коридору, говорю: „Здравствуйте, Арвид Янович“. А он мне говорит: „Здравствуйте, Леонид Ильич! Только я не Арвид Янович“. А это еще анекдот про Брежнева. Он говорит: „Господа, вы все жуткие свиньи, невоспитанные животные. Мне стыдно находиться в вашем обществе. Вчера на похоронах М.А. Суслова, когда заиграла музыка, я единственный пригласил даму на танец“. Ха-ха-ха.

— Так. Раз уж мы говорим об окончании эпохи Брежнева, то что же это за страна, где вот такой начальник, такие порядки — а все нормально себя чувствовали и были довольны.

— Довольны. Я своей молодостью очень доволен. Это была моя молодость, она была веселая, хорошая, глубокая. Она была насыщенная. Мне не о чем пожалеть, вспоминая свою молодость, хотя она в брежневско-андроповско-чернен-ковские времена проходила.

— Я о другом. Если страна могла вот так управляться — практически никак. Одна шестая часть суши и сверхдержава. И все говорят — это нормально. Так, может, сейчас это просто временный такой всплеск воли, который быстро угаснет? И снова будут танцевать на могиле Пельше, то есть Суслова, извините. Вот если ты сидишь с утра — ни хера не делаешь, пьешь пиво, икаешь. А потом вдруг пятнадцать минут поработал, причем эти пятнадцать минут ничего не значат, и опять за пиво. Ну, какой ты работник? Так и тут. Жили при Брежневе, всем все по барабану. А сейчас вон какой начальник строгий, умный. Всех строит, включая вертикаль. Но это ж может пройти, пролететь, как пятнадцать минут работы, — и опять все сядут пить пиво и на все ложить. И закусывать плавлеными сырками. —Ну.

— Так, может, опять все вернется?

— Ну и что? Как нам рассказывают наши друзья коммунисты…

— У людей черти лучше, чем у вас друзья.

— Ха-ха. Они говорят знаешь как? Русский народ уникальный, то да се, а потом они говорят историческую фразу: он — единственный из народов, который довольствуется малым. Очень-очень скромные потребности у этого народа…

— Да, потребности очень низкие.

— У кого, у тебя или у меня?

— У русского народа.

— А. Ты-то какое отношение имеешь к русскому народу?

— Я живу среди него.

— А у меня мать русская. Я еще и кровью повязан.

• Предыдущая
• 13/57
• Следующая