Манюня, юбилей Ба и прочие треволнения - Абгарян Наринэ Юрьевна - Страница 40

• Предыдущая
• 40/59
• Следующая

Ба вытащила из сахарницы щипчики и принялась остервенело колоть сахар. Мама молча заваривала чай – ждала, когда гостья сама разговорится. Ведь подгонять расстроенную Ба себе дороже – она может распалиться до такого состояния, что придется потом отпаивать ее валерьянкой. Чайник шумно закипал на плите – мама сдернула его с огня буквально за секунду до того, как заверещал свисток. Залила крутым кипятком заварку, накрыла чайничек полотенцем. Вытащила темно-синие чашки с золотистой каемкой. Красиво сложила салфетки.

– Шлимазлы! – выдохнула Ба.

– А то! – поддакнула мама.

Наши женщины завели себе удивительную привычку – ругали мужчин «оптом». То есть не имело значения, кто именно отличился на этот раз, дядя Миша или папа. Любой проступок автоматически распространялся на обоих мужчин и обсуждался во множественном числе. Сегодняшний день, конечно же, исключением не стал. Поэтому Ба начала с традиционных «шлимазлов» и только потом перешла к конкретике. Притом сразу пошла с козыря:

– Повел ребенка в гости!

– Та-а-а-а-ак! – напряглась мама.

– Ну! А я что говорю? – Ба вытащила из кармана платок и протерла выступившие над верхней губой мелкие капельки пота. Сложила платок, но убирать в карман не стала. Накрыла им конфету, оставленную на краешке стола. Немножко подумала, украсила конструкцию салфеткой, а сверху приноровила кусочек сахара.

Мама следила за ее манипуляциями с нескрываемым беспокойством. Если Ба взялась выкладывать из подручных средств футуристические фигуры, значит, дело плохо. Значит, она не только рассержена, но и крепко расстроена.

– Тетя Роза, ну чего вы! – Она села рядом и обняла Ба за плечи.

– Надя-джан, я все понимаю. Не можешь по бабам не шляться – черт с тобой. Шляйся за счет своего здоровья. Но ребенка зачем впутывать?

– А к кому он ее повел?

– Вот! – резко выпрямилась Ба. – Вот видишь?

– Чего… вижу?

– Ты просто к своему вопросу прислушайся! «К кому он ее повел»! Это со сколькими бабами надо одномоментно встречаться, чтобы люди сидели и гадали, к которой из них ты повел свою дочь?

Мама смешалась. Дядю Мишу она искренне любила и ни в коем разе не хотела подливать масла в его изнуренные пылким материнским диктатом будни.

– Тетя Роза, – поспешила она исправить ситуацию, – вы меня не так поняли. Я имела в виду…

– Надя! – встопорщилась Ба. – Давай мы с тобой на этом берегу договоримся. Пока я в расстройстве, ты Мишу не выгораживаешь. Понятно?

– Понятно, – сдалась мама.

– Лучше чаю налей, небось заварился.

Пока мама разливала чай, Ба присовокупила к футуристической конструкции чайную ложку. Поддела указательным пальцем – она стала раскачиваться. Ба подставила ладонь, но ложка падать не собиралась, несколько раз качнулась и замерла на кусочке сахара.

– Тётя Роза, вот как оно у вас получается? – Мама села напротив, придвинула к себе чашку. – Вроде держится на честном слове, а падать не собирается.

– Во мне умер великий архитектор, Надя, вот как оно у меня получается! Мне надо было идти учиться на архитектурный. А я на филологический пошла.

– Зато благодаря филологическому образованию мы можем позволить себе перекидываться фразами на французском. Никто не понимает, зато нам хорошо, – хихикнула мама.

– Это да, – расплылась Ба в улыбке.

Она отпила большой глоток горячего чая, громко булькнула на глотке и уставилась на маму:

– А теперь давай к делу. Кто такая эта Софа?

Мама поперхнулась вареньем.

– Тетя Роза, вы бы еще в лучших традициях следователей НКВД посветили мне в лицо лампой!

– Надя, не юли!

Мама тяжело вздохнула. Сохранить нейтралитет между Ба и дядей Мишей у нее никогда не получалось. Если папа спокойно мог, сославшись на мужскую солидарность, не отвечать на расспросы, то мама под натиском всегда тушевалась. И не только потому, что козырем в виде мужской солидарности она не располагала, но еще и по-женски очень хорошо понимала Ба. Одно дело, когда ты заводишь амурные дела, и совсем другое, когда водишь к своей пассии десятилетнюю Маньку!

– Софа – старшая сестра нашей химички.

– Подожди. Они на Маштоца живут? Амиряны?

– Да.

– Эта черная сорока с длинным носом и кривыми ногами?

– Ну почему сорока, тетя Роза! И ноги у нее вполне себе красивые.

– Надя! Да если ее выпустить из дома после девяти, в сумерках ее не заметишь, до того она смуглая! И ноги у нее кривые, не спорь со мной! Сама видела!

Мама очень хотела спросить, где это она видела ноги Софы, но не решилась. Положила на тарелочку несколько ягод черешни, придвинула к Ба:

– Попробуйте, очень вкусно.

Ба зачерпнула ложкой варенье, пожевала ягодку. Расплылась в довольной улыбке: «Мммм, вкуснятина!»

– Тетя Роза, вы зря так переживаете. Софа – очень хорошая, воспитанная девушка. Я бы на вашем месте ее пожалела.

– Это почему?

– Вы же знаете легкомысленную натуру своего сына. Через месяц он ее разлюбит и бросит. А бедной девочке страдать.

Ба побарабанила пальцами по столу. Допила в молчании чай. Встала, чтобы налить себе еще.

– Умеешь ты меня утешить, дочка.

Мама зарделась, как школьница.

– Ну что вы, тетя Роза.

– Не спорь со мной, я тебе дело говорю.

– А знаете, как она меня называла? Барышня. Вот так и говорит – барышня, проходите, пожалуйста. Чувствуйте себя как дома!

Манька глядела на меня круглыми вишневыми глазами. На левой щечке по ходу разговора то появлялась, то исчезала смешная ямочка. Почему смешная, потому что, мало того что она находилась не как у нормальных людей – по центру щеки, а практически под скулой, так ещё имелась в единственном числе. Второй ямочки почему-то не было, хотя мы с Манькой всячески ее искали и даже пальцем тыкали в то место на правой щеке, где, по идее, эта ямочка должна появляться. Как бы подсказывали щеке, как надо себя правильно вести. Но тщетно – правая щека вести себя аналогично левой не желала, и поэтому Манька щеголяла одной-единственной ямочкой на все свое круглое улыбчивое личико.

– А она чего? – прокряхтела сверху Каринка. Сестра взобралась на тутовое дерево и слушала нас, распластавшись на широкой ветке, как ленивый кот, – свесив вниз руки и ноги и смешно выглядывая то с одной, то с другой стороны. Мы с Манькой тоже хотели вскарабкаться на дерево, но никакой другой подходящей для такого лежания ветки не обнаружили, поэтому остались сидеть на деревянной скамейке. С этой скамейкой у нас связаны самые прекрасные и самые душедробительные воспоминания – именно здесь Ба обрила нас наголо и нанесла на голову знаменитую маску из синьки, бараньих катышков и желтков [12], мотивируя свой странный поступок тетей Фаей, которая Жмайлик, и тем, что теперь у нас пойдут густые и вьющиеся волосы. Самое смешное, что после этой маски у меня действительно стали виться волосы, и, если после мытья не расчесываться, можно превратиться во вполне себе кудрявую девочку. А Манька кучерявится в любое время года и в любую погоду, потому что она с рождения кучерявая, вся в дядю Мишу и Ба.

Под этой приснопамятной скамейкой мы остервенело копали клад. К сожалению, ничего не выкопали, зато сделали великое открытие – копать яму можно очень долго, аж до посинения, зато забросать ее землей ничего не стоит, раз-два – и готово. На этой скамейке часто играют в шахматы или в нарды наши папы, а потом с победителем сражается Ба. И тут надо затыкать уши, потому что ор стоит просто нечеловеческий – Ба редко кто может обыграть, и наши махровые до мозга костей мужчины с пеной у рта отстаивают каждый свой ход. Что, впрочем, не мешает им раз за разом проигрывать Ба.

А еще на этой скамейке, вернувшись с дачи, мы обнаружили в тридцатиградусный жаркий день дядю Мишу в облике воина отступающей наполеоновской армии – в красной Маниной шапке, в крест-накрест повязанном на груди пуховом платке и брюках, заправленных в вязаные носки. Так Ба лечила от ангины свою кровиночку.

• Предыдущая
• 40/59
• Следующая