Матушка Готель - Подгорный Константин - Страница 20

• Предыдущая
• 20/68
• Следующая

Тот же корабль, те же три дня шел в обратный путь через средиземное море. С появлением на горизонте Марселя, Готель встала поближе к носу корабля и пристально всматривалась в приближающийся город. Она истосковалась по его светлым улицам, устало поднимающимся в гору и быстро сбегающим вниз. Она хотела вдохнуть запах цветов на разогретом балконе и уснуть в прохладной постели, а затем проснуться к вечеру и с еще ленивым ото сна телом, завернувшись в платок, спуститься по остывшей дороге в оранжевых лучах к набережной, где последние торговцы собирают в ящики оставшийся на лотках товар. И закатное солнце, такое спелое и большое, садится все ниже, как налитое яблоко на ветке не в силах более держать собственный вес. Но более всего она хотела увидеть Его, удостовериться, что её мучительное расставание с Сибиллой не было лишь эгоистическим детским капризом, прикрытым сомнительной рациональностью, а было шагом зрелым, ответственным перед человеком любящим и мучающимся в ожидании. И чем ближе был порт, тем старательнее Готель высматривала этот желанный силуэт; а потому, когда корабль полностью остановился, когда настал момент сходить на берег, а Раймунда так и не было видно, Готель почувствовала, как сердце её сжалось. Она спускалась по качающемуся трапу, и вся её душа каялась горькими слезами перед Сибиллой; той, кому она действительно была сейчас нужна. Готель сделала лишь несколько неторопливых шагов по причалу, как услышала за спиной знакомый голос:

- Прекрасные серьги.

Она обернулась и смотрела на Раймунда какое-то время, не шевелясь, пока на её глазах не выступили слезы:

- Вы меня когда-нибудь с ума сведете, маркиз, - с трясущимся от обиды подбородком проговорила Готель и бросилась от него прочь.

Раймунд нашел её уже через несколько минут. На берегу. Где они гуляли прежде.

- Простите, мой милый друг, - обратилась она к маркизу, - я совершенно разбита расставанием с Сибиллой, и если бы я знала, что вы меня не ждете, то не оставила бы её так скоро, - объяснила Готель.

- Но я ждал вас, - искренне признался тот.

- Я знаю, знаю, мой дорогой Раймунд, и потому прошу вас, не играйте так со мной более.

Наступило несколько минут тишины, в течение которых Готель и Раймунд косились то друг на друга, то на подбегающие к берегу волны.

- Констанция де Франс прислала вам письмо, едва вы уехали, - вспомнил вдруг маркиз, надеясь завязать разговор.

Готель прошла вдоль берега, преследуемая своим молчаливым спутником:

- Вы были в Палермо, маркиз? - спросила она и, увидев как тот отрицательно повел головой, сразу продолжила, - он очень похож на Марсель, он также залит солнцем и дышит морем.

Они сели на пляже и Готель принялась водить по песку пальцем без желания что-либо изобразить:

- О чем пишет Констанс?

- Я не имел смелости читать, сеньорита.

Готель посмотрела на него и улыбнулась:

- Письмо при вас?

- Да, сеньорита.

- Читайте же, мой друг, - сказала она, набирая в кулачок песок и наблюдая затем, как он оттуда высыпается.

Раймунд достал из внутреннего кармана небольшой сверток, развернул его и принялся читать:

"Доброго Вам дня, моя дорогая Готель.

Простите за нетерпение, но, несмотря на то, что минуло лишь две недели с момента Вашего отъезда, меня одолевает неизмеримая тоска по Вашему обществу. И я искренне переживаю за Вас; всё ли у Вас устроилось в Марселе. Потому прошу Вас по возможности непременно мне о том написать.

Тремя днями назад я имела короткий разговор с сестрой Элоизой, которая единственная, пожалуй, остаётся спокойной за благополучие "своей воспитанницы", считая, что у Вас "есть в руках ремесло, в голове трезвый ум, а в груди большое сердце". И я бы никогда не осмелилась с этим спорить. Сколько я Вас знала, меня никогда не переставала удивлять Ваша деликатная прямота. И я все чаще ловлю себя на том, что стараюсь следовать тому же примеру.

Здесь очень кстати заметить, что Мария, глядя на вас, увлеклась шитьем. При этом она извела несчетное количество материала, которого бы хватило на мундиры гвардии солдат и еще осталось бы на парадные ленты их лошадей, но в итоге получилась лишь пара платьев для кукол, которые теперь придают им вид измученных тягостями всякого рода сирот. Генрих шутит, что "они терпят это исключительно из уважения к Короне". Возможно, если Вы будете еще в Париже, Вы дадите Марии несколько уроков дисциплины вашего мастерства, поскольку, не далее как вчера, я нашла в столовой дворцового кота, мучающегося в горле обрезком ткани, который он пытался есть.

Меня почти оставил сон, и последние ночи я провожу перед окном своей спальни. В Париж пришло лето, и днём всё вокруг цветет, так буйно и ярко. И скоро прибудет мой брат, который по возвращении обязательно примется что-либо менять в стране или в семье. Я снова стану придерживаться его распорядка, что, возможно, пойдет мне на пользу.

Вы напишите мне чем заняты ваши будни, и так ли хороши южные закаты, как о них писал Раймунд. И напишите о свадьбе Сибиллы, если решите её посетить. Я буду ждать от Вас весточки, хоть в пару строк.

С любовью, всегда Ваша Констанция де Франс".

Готель проснулась от очередного удара волны о прибрежные камни. Слегка приоткрыв глаза, она обнаружила, что её голова лежит на плече у маркиза, и они накрыты каким-то теплым одеялом, появившимся неизвестно откуда. Небо только начинало светлеть, а звезды гаснуть. Маркиз спал. Готель повернула голову оглядеться и увидела охранников в двадцати метрах, которые повесив головы, дремали на камнях; она улыбнулась, вспомнив, как стража Сибиллы на Сицилии ежедневно прыгала со своим снаряжением по таким же валунам вдоль берега, пытаясь догнать веселую компанию их высочества. То давно желанное спокойствие, которое шло из строк читаемых маркизом, похоже, оказало свое благотворное воздействие, и она заснула, так и не дослушав всё письмо до конца. Готель осторожно выскользнула из-под одеяла и подошла к воде умыться. Еще холодная с ночи, она набегала на серый песок густой пеной и сразу таяла, едва касалась ног; Готель увидела, как поднялся маркиз, и махнула ему рукой:

- Доброе утро, мой дорогой друг. Вы проводите меня домой?

Они шли молча, еще сонные и все еще уставшие, ежеминутно зевали и иногда улыбались, видя себя со стороны. Подойдя к дому, Раймунд поцеловал у Готель руку и обещал посетить её вечером сего дня, после того, как она отдохнет после своего путешествия.

Их встречи были так же легки, как и прежде. Маркиз был кроток и молчалив, а Готель жива и приветлива. Ей нравилось видеть, каким спокойным огоньком в душе её юного друга горит его любовь, не обуреваемая внезапной страстью и холодными отливами. Они могли просмеяться несколько часов к ряду, а затем заснуть обессиленными на том же месте; или промолчать весь вечер, глядя на мерцающий огнями Марсель, а на следующее утро, едва проснувшись, уже стучать в двери, чтобы услышать любимый голос. Их чувства росли не торопливо, как молодой росток, не знающий большего счастья, чем тот единственный лучик солнца, предназначенный для него одного.

Спустя много месяцев они еще не были физически близки, несмотря на то, что провели не одну ночь вместе. Их сексуальное влечение поглощалось постоянным общением, что со стороны можно было подумать, будто они были братом и сестрой; и лишь иногда, когда скопившееся напряжение требовало немедленного выхода, они затихали от смущения и обменивались долгими и нежными поцелуями. "Вечное лето", - произнесла как-то Готель, выходя на балкон. Время для них словно остановилось. Даже когда Раймунд отбывал с делами в Тулузу, Готель не могла отделаться от ощущения их общего единения. Порой она не выдерживала столь сладкого бремени и нагружала себя излишней работой, чтобы после иметь возможность вновь ощутить прилив сил и удовлетворения от жизни. Она даже думала завести детей, у которых был бы дом и родители. Они не просыпались бы от холода в трясущейся повозке, а засыпали в своих кроватках под ласковые песни их матушки.

• Предыдущая
• 20/68
• Следующая