Спасение - Ласки Кэтрин - Страница 2

• Предыдущая
• 2/30
• Следующая

— Иди-ка спать, малыш, — прошелестела Октавия. — Я чувствую солнце. Рассвет стареет, начинается день.

— А комету вы тоже чувствуете? — ни с того ни с сего ляпнул Сорен.

— Ох-х-х… — не то простонала, не то ахнула змея. — Не знаю!

Но Сорен уже понял, что это неправда. Октавия чувствовала комету, и это ее почему-то пугало. Совенок знал, что невежливо приставать к старшим с расспросами, но все-таки не удержался:

— Вы тоже полагаете, что это дурное предзнаменование?

— Что значит — тоже? — вопросом на вопрос ответила змея. — Лично я не слышала, чтобы кто-то говорил о каких-то там предзнаменованиях…

— А вы? — не унимался Сорен. — Вы же сами только что сказали! Октавия долго молчала.

— Послушай, Сорен… Я всего-навсего старая толстая змея из Северных Царств, что лежат возле Ледяных Проливов. Тамошний народ всегда отличался излишней недоверчивостью, это у нас в крови. А теперь живо отправляйся спать!

— Да, мадам, — ответил Сорен, чтобы еще больше не огорчить старую змею.

По дороге в дупло, где они обитали вместе с сестрой, Гильфи, Сумраком и Копушей, Сорен успел заметить, как облака на горизонте налились кровью, а над морем встало зловещее багровое солнце. Недоброе предчувствие охватило амбарного совенка, и его желудок задрожал от тревоги.

Копуша! Почему же он не догадался поделиться своими сомнениями с Копушей?! Спрыгнув в дупло, где царил полумрак, Сорен сначала зажмурился, а потом обвел взором спящих друзей.

Копуша был очень странным совенком. Начать с того, что прежде чем осиротеть, он всю жизнь прожил в норе. Не на дереве, не в дупле, а в самой настоящей земляной норе! Кроме того, у него были очень длинные, мускулистые и совершенно лишенные перьев лапы. Когда друзья только познакомились, Копуша бегал гораздо лучше, чем летал. В поисках своих пропавших родителей он даже собирался бегом пересечь пустыню, и Сумраку, Гильфи и Сорену стоило огромного труда отговорить его от этой безумной затеи.

Нервный и болезненно чувствительный, Копуша постоянно чего-то опасался, но при этом обладал острым аналитическим умом и часто задавал странные вопросы. Борон утверждал, что у Копуши «философский склад ума», но Сорен не совсем понимал, что это означает. Зато он знал, что если сказать Копуше: «Мне кажется, Октавия что-то знает об Эзилрибе», то пещерный совенок его отлично поймет. Не будет придираться к словам, как Гильфи, и не станет орать: «Ну, и что нам теперь делать?!», как Сумрак. Сорен едва удержался, чтобы не растолкать Копушу, но побоялся разбудить остальных. Надо было дождаться Первой Тьмы.

Сорен юркнул в угол дупла, где его ждало уютное гнездышко из пуха и мха, но перед этим покосился на пещерного совенка. Тот, в отличие от остальных, спал не сидя, а стоя в какой-то невероятной позе, опираясь на короткий хвост и раскинув в стороны лапы.

«Великий Глаукс, да он даже спит чудно!» — успел подумать Сорен, прежде чем провалиться в сон.

Вечерняя заря истекала кровью.

Сорен с Копушей летели рядом сквозь черно-алую мглу.

— Странно, правда? — сказал пещерный совенок. — Даже ночью эта комета не меняет своего цвета… Ты только взгляни на искры ее хвоста, вон там, под самой луной. Великий Глаукс, сегодня даже она кажется красной!

— Помнишь, я рассказывал тебе про Октавию? Она считает это дурным предзнаменованием, только не хочет в этом признаваться… — заметил Сорен.

— Почему? — спросил Копуша.

— Понимаешь, Октавия родом из Ледяных Проливов и почему-то очень болезненно относится к своему происхождению. Она сама сказала, что у нее на родине все излишне недоверчивы и подозрительны… Не знаю, может, она боится, что другие будут смеяться?

Внезапно Сорену стало трудно лететь.

Невероятно! Он еще никогда не испытывал такого рода затруднений. Совенок отлично летал и не раз с легкостью нырял за углями в горящие лесные заросли. Но сейчас искры хвоста кометы словно жгли ему перья. Казалось, раскаленные капли с шипением скатываются с них, опаляя сильнее самого сильного пожара.

В поисках спасения Сорен спланировал вниз. Неужели он тоже чувствует комету, как слепая Октавия? Но этого не может быть! Комета отсюда в сотне тысяч миллионов миль! Нет, тут что-то другое… Внезапно искры хвоста кометы рассыпались, превратившись в блестки — тысячи сверкающих, серебристо-серых блесток.

«Крупинки! Крупинки! Крупинки!» — не помня себя от ужаса заухал Сорен.

— Проснись, Сорен! Проснись!

Огромный серый совенок яростно тряс его за крыло.

Эглантина слетела со своего насеста и, пища от страха, наблюдала, как ее брат мечется и кричит во сне. А маленькая Гильфи порхала над самой его головой, яростно взбивая воздух в надежде, что прохладное дуновение успокоит страхи и поможет Сорену очнуться от кошмара.

И только Копуша моргнул и спросил:

— Крупинки? Те, что вы собирали в Сант-Эголиусе? Тут в дупло вползла миссис Плитивер.

— Сорен, дитя мое!

— Ох, миссис Пи! — судорожно сглотнул совенок, окончательно проснувшись. — Великий Глаукс, неужели я разбудил вас своими воплями?

— Нет, мой милый, я просто почувствовала, что тебе снится кошмар. Ты же знаешь, мы, змеи, очень чувствительны к таким вещам.

— А вы чувствуете комету, миссис Пи?

Слепая змея помедлила, задумчиво свернувшись в тугое колечко. — Трудно сказать… Да, я заметила, что с ее появлением все стали как-то беспокойнее. Но кто знает, по какой причине? Может быть, все дело в приближении зимы?

Сорен вздохнул и попытался вспомнить свой сон.

— А у вас никогда не было ощущения, будто вас осыпают маленькие горячие искры?

— Нет, милый. Ничего подобного я не испытывала. Но я ведь змея, а не сипуха.

— Но тогда… — задумался Сорен. — Тогда почему небо истекает кровью? — Он невольно содрогнулся, выговорив эти страшные слова.

— Глупец, никакая это не кровь! — раздался высокомерный голосок, и в отверстии дупла возникла голова пятнистой совы. Разумеется, это была Отулисса. — Это всего лишь красный оттенок, вызванный соприкосновением влажного атмосферного фронта с теплым воздухом. Я читала о таком феномене в книге Стрикс Миральды, родной сестры знаменитой предсказательницы погоды…

— Стрикс Эмеральды, — подсказала Гильфи.

— Да… А откуда ты знаешь?

— Потому что ты только и делаешь, что цитируешь Стрикс Эмеральду.

— И нисколько этого не стыжусь! Знаешь, мне кажется, мы с ней родственные души, хоть она и жила много столетий тому назад. А сестра Эмеральды, Миральда, специализировалась на спектографии и составе атмосферы.

— Проще говоря, всему виной горячий воздух, — проухал Сумрак. — «Великий Глаукс! Она меня с ума сведет!» — подумал он про себя, по понятной причине решив не высказываться вслух.

— Все гораздо сложнее, Сумрак.

— Зато ты проста, Отулисса, — огрызнулся Сумрак.

Так, молодежь, перестаньте препираться! — рассердилась миссис Пи. — Сорену только что приснился кошмар. Лично я очень серьезно отношусь к снам. Если ты хочешь поделиться с нами, Сорен, мы будем только рады.

Но Сорену вовсе не хотелось ни с кем делиться. Более того, он уже передумал рассказывать Копуше о странном поведении Октавии. В голове у него царила такая каша, что он не решался кому-то поверять ее. Повисло напряженное молчание.

Потом Копуша тихо спросил:

— Сорен, при чем тут «крупинки»? Почему ты кричал — «крупинки»?

Сорен увидел, как вздрогнула Гильфи. И даже Отулисса вдруг примолкла.

Когда Сорен с Гильфи были пленниками страшной Академии Сант-Эголиус, их на какое-то время поставили работать в Погаднике, где десятки маленьких пленников-совят раскалывали клювами совиные погадки.

Здесь нужно сказать несколько слов об уникальной пищеварительной и выделительной системе сов. У этих птиц есть особый мускульный желудок, в котором непереваренные остатки пищи — кости, зубы, шерсть и перья проглоченной ими дичи — отделяются и прессуются в аккуратные катышки, называемые погадками. Через несколько часов после еды сова отрыгивает погадки через клюв.

• Предыдущая
• 2/30
• Следующая