Ангел для сестры - Пиколт Джоди Линн - Страница 61

• Предыдущая
• 61/82
• Следующая

– Погодите, – перебила его Сара. – Я должна кое-что сказать. – Она повернулась ко мне. – Вы думаете, что все это можно выразить словами, разделить на черное и белое, будто это так просто. Но если вы, мистер Александер, представляете только одну из моих дочерей и только в этой комнате, то я представляю их обеих одинаково всегда и везде. Я люблю их одинаково всегда и везде.

– Но вы признаете, что, делая выбор, думали о здоровье Кейт, а не о здоровье Анны, – заметил я. – Как же вы можете говорить, что любите их обеих одинаково? Как вы можете говорить, что не отдавали предпочтение одному ребенку, принимая решение?

– А разве вы не просите меня сейчас сделать именно это? – спросила Сара. – Только на сей раз в пользу другого ребенка?

У детей существует свой собственный язык, который мы, в отличие от изучаемого в школе французского или испанского, в конце концов забываем. Каждый, кому нет семи лет, свободно разговаривает на языке «А что, если» – погуляйте с человеком ниже трех футов ростом, и вы увидите. А что, если огромный паук, живущий в дымоходе, упадет тебе за шиворот и укусит за шею? А что, если единственное противоядие спрятано в тайнике на вершине горы? А что, если ты выживешь после укуса, но у тебя будут двигаться лишь веки и ты сможешь объясняться только одним способом – мигая? Не важно, как далеко ты можешь зайти в этот мир нескончаемых возможностей. Дети смотрят на мир широко раскрытыми глазами, а, взрослея, люди медленно слепнут.

Во время первого перерыва Кемпбелл отвел меня в комнату переговоров и купил теплую колу.

– Ну, – начал он, – что ты теперь думаешь?

Во время пребывания в зале суда у меня было странное ощущение. Будто я привидение – могу наблюдать за происходящим, но даже если мне захочется что-то сказать, меня все равно никто не услышит. К тому же мне приходилось слушать, как другие говорили о моей жизни, словно не замечая моего присутствия, и от этого все казалось еще более нереальным.

Кемпбелл открыл баночку для себя и сел напротив. Он налил немного сладкой воды в бумажный стакан для Судьи, а потом сделал большой глоток.

– Комментарии? – спросил он. – Вопросы? Искренние комплименты по поводу моего блестящего выступления?

Я пожала плечами.

– Я ожидала совсем другого.

– То есть?

– Когда все начиналось, я была уверена, что поступаю правильно. Но когда моя мама была там, а вы задавали ей все эти вопросы… Все не так просто. Она права.

«Что, если бы это я была больна? Что, если бы это Кейт попросили сделать то, что просят сделать меня? Что, если бы одна из процедур – пересадка мозга или переливание крови – действительно помогла, и на этом все закончилось бы? Что, если бы я смогла оглянуться однажды назад и не чувствовать себя виноватой в том, что сейчас делаю? Что, если судья считает, что я неправа?

Что, если он думает, что я права?»

Я не могла ответить ни на один из этих вопросов и поэтому поняла, что независимо ни от чего я взрослею.

– Анна! – Кемпбелл встал и сел рядом со мной. – Сейчас не время что-то менять.

– Я ничего не меняю. – Я повертела жестяную банку в ладонях. – Просто хочу сказать: даже если мы выиграем суд, мы все равно проиграем.

Когда мне было двенадцать лет, я присматривала за соседскими близнецами. Им было всего шесть лет, и они боялись темноты. Поэтому я обычно сидела между ними на стуле без спинки, он был в форме ноги слона – серой, с ногтями, как настоящая. Меня все время удивляло, как быстро маленькие дети умеют переключаться: они носятся по потолку, а потом – бац! – через пять минут уже спят. Неужели я тоже когда-то была такой? Я не могла вспомнить, и оттого чувствовала себя старой. Иногда один из близнецов засыпал раньше другого.

– Анна, – говорил мне другой, – через сколько лет я смогу водить машину?

– Через десять, – отвечала я.

– А через сколько лет ты сможешь водить?

– Через три.

Потом разговор плелся дальше, как паутина: какую машину я куплю, кем стану, когда вырасту, надоедает ли мне каждый день делать школьные домашние задания. Он всеми способами пытался оттянуть время, чтобы не ложиться спать. Иногда я поддавалась на его уловки, но чаще просто заставляла укладываться в постель. Я могла рассказать ему о том, что ждет его дальше, но боялась, что это прозвучит как предупреждение.

Вторым свидетелем, которого вызвал Кемпбелл, был доктор Берген, председатель комиссии по этическим вопросам провиденской больницы. У него были волосы с проседью и лицо, похожее на картошку. Он оказался ниже ростом, чем можно было ожидать, особенно если учесть бесконечный список всех его полномочий.

– Доктор Берген, – начал Кемпбелл, – что такое комиссия по этическим вопросам?

– Это группа, в которую входят врачи разных специальностей, медсестры, священники и ученые, она рассматривает истории болезни отдельных пациентов с целью защитить их права. В западной биоэтике существует шесть принципов, которые мы стараемся соблюдать. – Он начал загибать пальцы. – Автономия. Это значит, что пациент старше восемнадцати лет имеет право отказаться от лечения. Правдивость – то есть у больного есть право на получение полной информации. Обязательства – лечащая страна должна выполнить свои обязательства. Четвертый принцип состоит в том, что все действия совершаются для пользы больного. Пятый принцип призывает отказываться от того, что принесет больше вреда, чем пользы… например, смертельно больному пациенту, которому сто лет, не будут делать сложную операцию. И наконец, шестой принцип гласит: все пациенты имеют равные права на получение лечения.

– Чем занимается комиссия?

– Обычно мы рассматриваем те случаи, где присутствует конфликт интересов. Скажем, врач считает, что интересы пациента требуют принятия крайних мер, а члены семьи против, или наоборот.

– То есть вы не рассматриваете дел всех пациентов, которые попадают в вашу больницу?

– Нет. Только в том случае, если поступает жалоба или врач обращается за консультацией. Мы рассматриваем данный случай и даем рекомендации.

– Вы не принимаете окончательного решения?

– Нет, – ответил доктор Берген.

– А если пациент, подавший жалобу, является несовершеннолетним? – спросил Кемпбелл.

– Разрешение ребенка до тринадцати лет необязательно. До этого возраста мы предоставляем родителям право принимать решение.

– А если они не могут?

Он моргнул.

– Вы хотите сказать, если они физически не могут этого сделать?

– Нет, я хочу сказать, если у них есть другие интересы, мешающие принять решение в пользу этого ребенка?

Мама встала.

– Протестую, – заявила она.

– Протест принят, – откликнулся судья Десальво.

Не обращая внимания, Кемпбелл задал свидетелю следующий вопрос.

– Контролируют ли родители решения детей моложе восемнадцати лет?

На этот вопрос я могла бы ответить сама. Родители контролируют все, если вы, конечно, не Джесси и не разочаровали их настолько, что им легче не обращать на вас внимание.

– По закону, да, – ответил доктор Берген. – Тем не менее, по достижении подросткового возраста, несмотря на то что формально они не могут принимать решения, согласие детей необходимо при любом медицинском вмешательстве, даже если родители уже дали письменное согласие.

На мой взгляд, это правило похоже на закон, запрещающий переходить улицу в неположенном месте. Все знают, что этого делать нельзя, но никого запрет не останавливает.

Доктор Берген продолжал говорить:

– В редких случаях, когда существует конфликт между подростком и родителями, наша комиссия обращает внимание на следующие моменты: необходимость процедуры для здоровья пациента, соотношение риска и пользы, возраст и зрелость подростка, а также аргументы, которые он выдвигает.

• Предыдущая
• 61/82
• Следующая