Ангел для сестры - Пиколт Джоди Линн - Страница 58

• Предыдущая
• 58/82
• Следующая

– Лебедем, – решила я.

Кемпбелл рассмеялся.

– Из сказки о гадком утенке?

«Потому что они выбирают себе пару на всю жизнь». Но я скорее свалилась бы за борт, чем произнесла бы это.

– А ты?

Но он не ответил прямо.

– Когда я задал Анне этот же вопрос, она сказала, что хотела бы быть фениксом.

Я сразу представила эту мифическую птицу, возрождающуюся из пепла.

– Но их же не бывает.

Кемпбелл погладил собаку по голове.

– Она сказала, что это зависит от того, видит их человек или нет. – Потом он посмотрел на меня. – Что ты о ней думаешь, Джулия?

Вино, которое я пила, вдруг стало горьким. Неужели все это очарование: пикник, ходьба под парусом на закате, – было специально спланировано, для того чтобы склонить меня на свою сторону на завтрашнем слушании? Какие бы рекомендации я ни дала как опекун-представитель, они будут иметь большое влияние на решение судьи Десальво. И Кемпбеллу это было известно.

До этого я не знала, что человеку можно дважды разбить сердце и оба раза оно распадется на те же осколки.

– Я не скажу тебе, каким будет мое решение, – холодно проговорила я. – Ты сможешь все узнать, когда вызовешь меня в качестве свидетеля. – Я схватилась за фал якоря и попыталась его вытащить. – Отвези меня назад, пожалуйста.

Кемпбелл отобрал у меня веревку.

– Ты говорила мне, что пересадка почки не принесет Анне ничего хорошего.

– Я также говорила тебе, что она не способна принимать решения самостоятельно.

– Отец забрал Анну из дома. Он поможет ей принять решение.

– Ну, и долго он сможет ей помогать? А если придется опять решать, что она будет делать?

Все это выводило меня из себя. И то, что я согласилась на этот ужин, и то, что поверила, будто Кемпбелл хочет побыть со мной, а не использовать меня. Все, начиная от комплиментов моей внешности и заканчивая вином, которое стояло между нами на палубе, все это – холодный расчет, который должен был помочь ему выиграть дело.

– Сара Фитцджеральд предложила нам сделку, – сказал Кемпбелл. – Она пообещала, что если Анна отдаст свою почку, то ее никогда больше не попросят о чем-либо еще. Анна отказалась.

– Знаешь, я могу сделать так, что судья посадит тебя за это за решетку. Неэтично пытаться уговорить меня изменить свое мнение.

– Уговорить? Я только выложил все карты на стол. Я лишь облегчил тебе твою работу.

– Конечно, извини. – Я не скрывала сарказма. – Ты здесь совершенно ни при чем. И то, что мне предстоит писать отчет, в котором будет отображено мое мнение о твоей клиентке, здесь тоже ни при чем. Если бы ты был животным, знаешь, кем бы ты был? Жабой. Нет, ты был бы паразитом, живущим у жабы на брюхе, который берет все, что ему нужно, не отдавая ничего взамен.

У него на виске начала пульсировать вена.

– Ты все сказала?

– Честно говоря, нет. Ты хоть когда-нибудь говоришь правду?

– Я тебя не обманывал.

– Нет? Зачем тебе собака, Кемпбелл?

– О Господи, ты замолчишь наконец? – воскликнул Кемпбелл, притянул меня к себе и поцеловал.

Его губы двигались, как в немом кино. Я чувствовала вкус соли и вина. Не нужно было подстраиваться или вспоминать то, что было пятнадцать лет назад, наши тела знали, что делать. Он рисовал языком мое имя на моей шее. Он прижался ко мне так сильно, что вся боль, которая была между нами, испарилась, сблизив нас, вместо того чтобы разделять.

Мы наконец оторвались друг от друга, чтобы перевести Дыхание, и Кемпбелл взглянул на меня.

– Все равно я права, – прошептала я.

Когда Кемпбелл стащил с меня старый свитер, повозился с застежкой на бюстгальтере, все это было так естественно. Он встал передо мной на колени и положил голову мне на грудь, я почувствовала покачивание лодки на воде и подумала, что, наверное, именно здесь наше место. Наверное, есть целые миры, где нет заборов, где чувства накрывают тебя, как волна.

Мы спали в крошечной каюте, в тесноте, прижавшись к стенке. Но это ничуть не мешало нам: всю ночь она пыталась слиться с моим телом. Она сопит, совсем немножко. У нее кривой передний зуб. Ее ресницы такой же длины, как ногти на моем большом пальце.

Эти мелочи больше, чем что-либо другое, подтверждали, что мы не изменились за прошедшие пятнадцать лет. В семнадцать ты не думаешь, в чьей квартире будешь спать. В семнадцать не обращаешь внимания на жемчужину на ее бюстгальтере и на кружево внизу ее живота. В семнадцать думаешь только о сейчас, а не о потом.

Я любил в Джулии – тогда и сейчас – то, что ей никто не нужен. В Виллере, когда все обращали внимание на ее розовые волосы, камуфляжную куртку и военные ботинки, она никогда не оправдывалась. По иронии, сам факт моих отношений с ней вредил ее привлекательности. Когда она ответила на мои чувства, когда стала зависеть от меня, так же как я от нее, она уже не была по-настоящему независимой.

Я ни за что на свете не хотел лишать ее этого качества.

После Джулии у меня было не так много женщин. По крайней мере, таких, чье имя я бы потрудился запомнить. Было слишком трудно поддерживать видимость чувств, и вместо этого я малодушно выбрал жизнь с отношениями на одну ночь. В силу необходимости – медицинской и эмоциональной – я стал мастером в искусстве избегать нежелательных ситуаций.

На протяжении этой ночи было уже несколько моментов, когда я мог уйти. Пока Джулия спала, я даже подумывал, как бы это сделать: приколоть записку к подушке, написать что-то ее вишневой помадой на столе. Но желание уйти не шло ни в какое сравнение с желанием подождать еще одну минуту, еще один час. Судья, свернувшийся калачиком на кухонном столе, поднял голову. Он тихонько заскулил, и я сразу понял. Выпутавшись из роскошной сети волос Джулии, я выскользнул из постели. Она подвинулась на то место, где осталось мое тепло.

Клянусь, мне опять было тяжело.

Вместо того чтобы поступить так, как обычно поступают в подобных случаях – то есть позвонить и сказать, что подхватил ветрянку, и попросить судебного служащего перенести слушание на денек, – я натянул брюки и поднялся наверх. Мне хотелось быть в суде раньше Анны, а надо было еще принять душ и переодеться. До моего дома отсюда было недалеко, и я оставил Джулии ключи от своей машины. Уже когда мы с Судьей шли домой, я вспомнил, что, в отличие от всех тех бессонных ночей, когда, уходя, я бросал женщину одну, я не оставил никакого милого знака внимания, который смягчил бы разочарование от пробуждения в одиночестве.

Я подумал, случайно ли я об этом забыл. Или все это время ждал ее возвращения, чтобы наконец повзрослеть?

Когда мы с Судьей подъехали к зданию суда на слушание, нам пришлось пробираться сквозь толпу репортеров. Они начали тыкать микрофоны мне в лицо и наступать Судье на лапы. Анна только посмотрит на эту толпу и тут же сбежит. Я увидел за стеклянной дверью Верна и помахал ему рукой.

– Помогите нам выйти отсюда, пожалуйста, – попросил я. – Они же съедят свидетелей живьем.

И тогда я заметил Сару, которая уже ждала. На ней был костюм, лет десять провисевший в шкафу, волосы тщательно собраны в узел. Вместо портфеля в руках она держала рюкзак.

– Доброе утро, – спокойно поздоровался я.

Дверь с шумом распахнулась, и влетел Брайан. Переводя взгляд с Сары на меня, он спросил:

– Где Анна?

Сара шагнула к нему.

– Она не приехала с тобой?

– Я вернулся в пять утра с вызова, и ее уже не было. Она оставила записку. Написала, что встретит меня здесь. – Он посмотрел на стаю шакалов на улице. – Она точно сбежала.

Снова послышался звук ломающейся печати, и в здание суда под аккомпанемент выкриков и вопросов вошла Джулия. Она поправила волосы, одежду, но как только взглянула на меня, вся ее решительность испарилась.

• Предыдущая
• 58/82
• Следующая