Дни знамений - Керр Катарина - Страница 29
- Предыдущая
- 29/97
- Следующая
Китта рассмеялась, гортанно и добродушно, и смех ее был убедителен, как материнская ласка.
– Конечно же, не сказывается. А что? Чувствуешь себя виноватой маленько, а?
– Ну… теперь это глупо звучит.
– Хотя я тебя вполне понимаю, малышка. Ну, не суши душу из-за этого. Она шлепнулась, потому что поспешила, и все тут, – Китта глубоко вздохнула. – По крайней мере, мы заработали хоть что-то на хлеб…
– Но как же мы доберемся до дома? На этом гадком островке нет другого города, кроме дурацкой Лувилы, а тут народ не захочет снова любоваться, как скачет наша корова!
– Ох, девочка, что за язычок у тебя! Прямо жало!
– Но я же права!
Китта что-то проворчала себе под нос.
– Ты что? Разве нет?
– Насчет публики. Я бы не назвала Рими коровой. Верно сказал твой отец, всякий может упасть.
– Я никогда не падаю! За то она меня и ненавидит. Знаешь, чего я боюсь? Что она нажмет на отца, и тот продаст меня работорговцу. Тогда появятся денежки на переезд для вас всех. Думаю, за меня много дадут…
– Да уймись ты! Что за чушь ты несешь! Твой отец ни за что на такое не пойдет!
– Возможно. А вот она попробует.
Китта промолчала красноречивее целого свитка ответов.
Наутро Марха встала поздно. Она делила палатку с Киттой и Делией, но они обе уже давно проснулись и ушли. Их постели, аккуратно свернутые, были уложены в углу, и горячее солнце пробивалось сквозь полотно. Снаружи доносились голоса, смех и дружеские перебранки, обрывки песен и притворно-сердитой божбы – обычный шум циркового лагеря.
Девушка оделась, взяла костяной гребень и, выбравшись под открытое небо, принялась раздергивать спутанную массу своих кудряшек, жмурясь от яркого света. Все были на ногах и при деле, только отца и Оримы не видать. Почивать изволят, – подумала Марха и скорчила гримаску.
– А, вот и ты! – окликнула ее Китта. – Возле костра есть свежий хлеб в корзинке, поешь!
Они устроились на куче хвороста – Марха завтракала, а Китта рассказывала:
– Я поговорила с Винто. Его беспокоит отсутствие заработка. Твой отец намекал, что-де у него не хватит денег полностью расплатиться с акробатами.
У Мархи вдруг похолодело в животе.
– Но если он не выдаст им все жалованье, они нас оставят! У них хватит своей сноровки, чтобы прожить!
– То-то и оно. Я подумала, не замолвишь ли ты словечко перед отцом, ты-то ведь еще можешь на него повлиять!
– Если я что-то скажу, корова скажет прямо противоположное, лишь бы помычать!
– Марха! – возмущенно одернула ее Китта, но тут же горестно скривилась, признавая свою неправоту. – Ну, может тогда мне лучше поговорить? Мне как-то довелось сесть на мель с одной труппой, много лет назад, и я чертовски хорошо помню… Слишком хорошо. И не хочу… – она снова заколебалась. – А ну-ка погляди! Уж не наш ли это ловкач-варвар?
Жонглер подъехал к их стоянке на красивом – и, наверно, очень дорогом – сером мерине. Голова его была покрыта широкополой кожаной шляпой. Он спешился возле самого круга шатров, минуту постоял, осматриваясь, и повел коня прямо к кухонному костру; циркачи, сидевшие вокруг, повскакивали, приветствуя его. Сердце Мархи бешено заколотилось, когда он отвесил всем общий поклон, лениво и грациозно – так он был гибок и красив!
– Доброе утро всем вам, – провозгласил он с широкой усмешкой. – Меня зовут Саламандр, и я хотел бы переговорить с главою вашей труппы. У меня есть к нему деловое предложение.
– Хм… видите ли, он еще не выходил из шатра, – промямлила Китта. – Но вот-вот проснется!
Саламандр посмотрел на небо, видимо, проверяя положение солнца. Винто и Китта обменялись многозначительными взглядами, исподтишка оценивая стоимость его нарядной одежды и конской упряжи.
– Вообще-то я его дочь, – сказала Марха. – Может, изложите ваше дело мне?
– И впрямь, вы можете выручить меня. Я хотел бы выяснить, куда вы намерены далее отправиться, поскольку по всем признакам сей город более не представляет для вас изобильного поля деятельности.
Винто и Китта снова переглянулись, почти испуганные.
– Ну… Мы пока не определились. Скорее всего, вернемся на Главный остров, но точно не знаю.
– Понятно. Мы с моей спутницей также совершенно не представляем, куда двигаться дальше, понимаете ли, и я подумал, что…
Он умолк, завидев, что Хамиль вылазит из шатра. Поднявшись на ноги, он покачнулся и зашатался так сильно, что Марха кинулась к нему и поддержала, понимая, что он болен, и ужасаясь безжизненной тяжести его тела, привалившегося к ее плечу. Люди заговорили наперебой, но она не прислушивалась.
– Батюшка, что с тобой?
Вместо ответа он усмехнулся, лукаво, с намеком, и медленно перевел глаза на дочь, – осоловелые глаза, едва заметные под набрякшими веками. От него исходил смолистый запах, напоминающий ладан. Марха застонала, поняв, что это такое. Земля у нее под ногами качнулась и поплыла.
– Снова этот белый дым, да? Ох, отец, ты же обещал… – выкрикнула она, отталкивая его.
– Ого! – он покачнулся и осел на землю – Ты, злая зверушка!
– Как ты мог! О… это она, я понимаю, она тебя… Она доставала для тебя это зелье! Будь она проклята!
Люди уже бежали к ним. Марха вырвалась и нырнула в отцовский шатер. Рими, голая, стоя на четвереньках, отчаянно скребла землю в дыре на грязном полу, пытаясь засыпать торчащую из нее трубку. Марха вцепилась ей в волосы, приподняла и хлестнула по лицу. Женщина завизжала, как поросенок, и попыталась ответить тем же, но руки ее не слушались.
– Гадина! Ах ты, грязная помойная гадина! – Марха ударила ее снова. – Ты давала моему отцу дурман! Я потащу тебя к архону! Я тебя прикончу!
Скуля и ругаясь, Рими пыталась вырваться. Марха уже вцепилась ей в горло, когда Китта схватила ее саму сзади за локти. Из могучих рук богатырши вырываться не стоило.
– Делиа, пусть эта шлюшка оденется, и вышвырни ее отсюда! – распорядилась Китта, вытаскивая наружу Марху. – А ты, юная госпожа, пойдешь со мной.
Акробаты столпились вокруг Хамиля, засыпая его вопросами. Китта доставила Марху к костру, где стоял Саламандр, изучая потухшие угли так, словно они его и впрямь очень интересовали. Акробаты, по одному, по двое, высказав все, что думали о Хамиле, расходились в разные стороны. Марху сотрясали рыдания, от горя или от ярости, она не смогла бы сказать. Ледяной голос Китты подействовал, как холодный душ:
– С ним и прежде такое случалось, не так ли?
– Много лет назад. Но он обещал бросить, и держался. Ведь именно из-за этого моя мать ушла от него!
– И оставила тебя с ним? – не поверил Винто.
– Он меня не отдал. И обещал бросить, обещал… Она с трудом сдержала слезы и подняла взгляд.
Китта, подавленная, отвернулась, тряся головой. Винто, запустив руки в волосы, уставился в землю и замолчал.
– Ладно, – сказал он наконец. – Мне очень жаль тебя, малышка Марха, но мы с ребятами будем отделяться. Мы и сами по себе сумеем заработать на обратный путь до Главного острова, а там уж что-нибудь придумаем. – Он повернулся к Китте и добавил: – Вы с Делией, ежели хотите, присоединяйтесь!
Китта, покусывая губы, задумалась, потом посмотрела на Марху:
– Только если ты поедешь с нами, девочка. Я тебя здесь не оставлю!
Марха не в силах была сказать ни слова, словно язык у нее распух и прилип к небу, и только немо смотрела в лицо подруги.
– Ах ты, маленькая сука, гадюка ядовитая! – выкрикнула Рими, подойдя к ним, – уже одетая и облаченная невесть откуда взявшимся достоинством. – Лучше убирайся с ними! Думаешь, я соглашусь с тобой иметь дело после этого?
Марха не нашла слов для ответа.
– Заткнись, – вмешалась Китта. – Пусть ее отец сам скажет, что он думает.
– Отец будет петь под ее дудку, – еле выдавила Марха шепотом, не узнавая собственного голоса. – Если они вместе курят, он будет слушать только ее. Из-за этого он потерял первую жену, он это помнит…
Она снова заплакала, по-детски всхлипывая, презирая себя за слабость. Сквозь слезы она увидела, как Рими злобно пялится на нее, выпучив глаза, лицо ее плыло, словно темная луна. Марха вскинула руки и шагнула к мачехе; но тут кто-то крепко обхватил ее и удержал; это был варвар-жонглер.
- Предыдущая
- 29/97
- Следующая
