Выживает сильнейший - Келлерман Джонатан - Страница 45

• Предыдущая
• 45/97
• Следующая

Из факса на столе выполз лист бумаги. Шарави передал его нам.

– Теперь все ясно, – с иронией произнес Майло, увидев строки на иврите.

– В штаб-квартире хотят знать мой распорядок дня на неделю. Точный расчет времени по часам, – пояснил Шарави.

– Непослушный мальчишка? – осведомился Майло.

– Рассеянный, – улыбнулся в ответ Шарави. – Которому нужно указывать на приоритеты. Наверное, придется смотаться в Диснейленд, чтобы привезти шефу в подарок кепочку с Микки-Маусом.

Он скомкал лист и метко отправил его в корзину для мусора.

– Два очка, – заметал Майло. – В Израиле играют в баскетбол?

Шарави кивнул, улыбка на этот раз получилась вымученной – он тоже устал, глаза совсем запали.

– Баскетбол, значит, у вас есть, а сексуальных убийц нет? Заимствуете у нас лишь то, что вам по вкусу?

– Хорошо бы так, – ответил Шарави. – Боюсь, что в этом нам ловкости еще не хватает.

– Жучков я сковырну сам, – Майло поднялся, – если их только четыре, как ты сказал.

– Четыре.

– Управлюсь. – Он смотрел на хрупкую фигуру сверху вниз. – Останешься здесь, Даниэл, и будешь общаться с Интерполом, с охотниками за наци – с кем сочтешь нужным.

Даниэл закрыл за ушедшими дверь, включил охранную сигнализацию и прошел в спальню, где уселся на край постели.

Он позволил себе ненадолго отдаться внезапно подступившему чувству одиночества и мыслям о Лауре и детях. Всего несколько минут.

Было ясно, что Стерджис не доверяет ему ни на йоту, и все же общая ситуация складывалась не так уж плохо – принимая во внимание совершенные идиотские ошибки.

Психиатр. Ну и глаза...

Конечно, следовало бы сразу сообщить Зеву о том, что его раскрыли, но Кармели повел себя в высшей степени порядочно. Да и мысли Зева заняты другим – после убийства Айрит все говорят, что он стал совершенно иным человеком.

Даниэл знал, к чему устремлены все помыслы Кармели.

Есть ли у них шанс воплотиться в реальность?

Прослушивание Стерджиса и Делавэра дало по крайней мере один хороший результат: отпали сомнения в том, что детектив умен и собран. Он являет собой как раз тот тип, работа с которым приносит настоящее удовлетворение. Таких парней немного. Один из них, знакомый Даниэла, следователь с блестящим будущим, погиб жуткой и совершенно бессмысленной смертью...

От Стерджиса – его личное дело в Управлении полиции полно жалоб и взысканий – можно было в любое мгновение ждать какой-нибудь неконтролируемой вспышки. Но пока все обошлось без фейерверка.

Делавэр сохранял полное спокойствие, только глаза его находились в постоянном движении.

Истинный психоаналитик. И он вступал несколько раз в разговор.

Интересовался акцентом, расспрашивал о семье.

Как будто беседовал с пациентом, пришедшим на консультацию. После первого ранения, когда Даниэла поместили в центр реабилитации «Рехаб», ему пришлось некоторое время общаться с психотерапевтами, и впечатление от этого осталось более благоприятное, нежели можно было предположить. Годами позже, уже в процессе работы, он еще несколько раз прибегал к их услугам, а в деле Мясника доктор Бен Давид оказал ему весьма серьезную помощь.

Но все это уже в прошлом.

Пытливый, оценивающий взгляд синих глаз – вовсе не холодных, какими они наверняка могут быть.

У детектива глаза зеленые, и блестят почти болезненно. Интересно, что испытывает подозреваемый, когда Стерджис смотрит на него в упор?

Двое таких разных людей, и все же у них приличный опыт работы в одной упряжке, да еще с очень неплохими показателями.

Друзья, если верить информации.

Приверженец однополой любви и обыкновенный гетеросексуал.

Интересно.

До него Даниэл знал только одного полисмена-гея, и то не слишком хорошо. Тот занимался центральным регионом страны. Ничего женственного в нем не было, никаких специфических ужимок – но он ни разу не был женат, не общался с женщинами, а сослуживцы, знавшие его еще по армии, рассказывали, что как-то ночью он отправился на пляж в обществе другого мужчины.

Полицейский из него был так себе, не лучше, но и не хуже других. Никто особенно его не допекал, но коллеги все же заметно сторонились. Даниэл понимал, что карьеры тому не сделать.

Как и Стерджису.

Подобные аспекты жизни человека для Даниэла были весьма абстрактными, лишенными какой-либо морально-нравственной или религиозной подоплеки.

Свои отношения с Богом Даниэл считал делом глубоко личным, а поэтому его нисколько не беспокоило поведение окружающих, если только оно не ущемляло его собственную свободу или свободу его семьи.

Семья... В Иерусалиме сейчас утро, но еще слишком рано, чтобы тревожить Лауру телефонным звонком. Как многие люди искусства, она вела преимущественно ночной образ жизни, долгие годы борясь со своими, внутренними часами, чтобы выкроить время для воспитания детей и общения с мужем. Теперь, когда дети уже подросли, Лаура берет реванш: до рассвета набрасывает эскизы, пишет, читает, потом спит и поднимается с постели только к восьми-девяти вечера.

И при этом мучается комплексом вины: иногда Даниэлу с трудом удается убедить ее в том, что он с удовольствием сам приготовит себе кофе.

Поджав колени, Даниэл закрыл глаза и представил себе белокурые волосы, мягко обрамлявшие прекрасное лицо спящей жены. Последний раз он поцеловал ее уже на ходу, торопясь в штаб-квартиру.

Ох... Я чувствую себя такой лентяйкой, милый. Мне же нужно приготовить для тебя завтрак.

Я никогда не завтракаю.

Ну – все равно, помочь тебе собраться.

Она потянула к себе его голову для поцелуя и тут же оттолкнула ее.

Я так и не почистила зубы, изо рта пахнет.

Я люблю твой запах.

Губы прижаты к губам, ее рот уступает, поддается, язык касается языка.

Открыв глаза, Даниэл обвел взглядом пустую комнату.

Квартира в Иерусалиме выглядит совсем иначе, там буйство красок – картины Лауры, яркие бантики, рисунки ее друзей.

Друзей-художников, с которыми так редко удавалось перекинуться словом.

Кисть, обмакнутая в кровь...

Что бы о такой живописи сказала Лаура?

Кроме самых общих фактов, он никогда ей ничего не рассказывал.

И это прекрасно себя оправдало за двадцать лет их совместной жизни.

Двадцать лет. По сегодняшним меркам – вечность.

Растворить свое "я" в чужом, слить два в одно.

Сделать должное.

Хорошо бы знать, что в этом деле является должным.

Утром по дороге в университет я вспомнил, что звонка от Хелены так и не было.

Ладно, самоубийство можно на время отложить в сторону. Работы и так хватает.

Я включил компьютер и проверил все доступные базы данных. Нашел достаточно информации, но в ней евгеника никоим образом не соприкасалась с убийством.

В библиотеке, набрав кипу журналов, попробовал отыскать «Утечку мозгов», числившуюся под рубрикой «Оценка интеллекта». Из трех имевшихся в фонде экземпляров на полке остался один, зажатый сборниками психологических тестов. На соседнем стеллаже я заметил тонкую брошюру под названием «Наука наизнанку: правда об „Утечке мозгов“» и прихватил ее тоже. Уселся в тихий угол, принялся листать страницы в надежде увидеть хоть какое-то упоминание о DVLL.

Ничего.

Не нашел я и ни одной статьи, в которой бы евгеника оказалась связанной с серийными убийствами. Но то, что я узнавал из мелькавших перед глазами строк, заставляло продолжать переворачивать страницы.

Потому что идея пестовать одних и лишать жизни других во имя блага всего общества брала свое начало вовсе не в Третьем рейхе с его программой борьбы за чистоту расы.

И не погибла вместе с ним.

Мысль об искусственном отборе человеческих существ с целью создания совершенной расы привлекала умы интеллектуальной элиты на протяжении столетий, но лишь в конце девятнадцатого века она получила в Европе и Америке респектабельные научные одежды – благодаря усилиям весьма уважаемой фигуры английского психолога и антрополога Фрэнсиса Гальтона.

• Предыдущая
• 45/97
• Следующая