Выживает сильнейший - Келлерман Джонатан - Страница 44

• Предыдущая
• 44/97
• Следующая

– В общем-то да, но mazal - это не совсем удача. Скорее, это судьба – как карма. Корни уходят в астрологию. У евреев – выходцев из Йемена – очень прочные астрологические традиции, хотя я вовсе не являюсь их ярым приверженцем. Для меня все сводится к необходимости честно выполнять свой долг и то, что назначено Господом.

– Господь назначил вам расследовать это дело?

– Я же здесь. – Шарави пожал плечами.

– Как, должно быть, здорово иметь веру, – произнес Майло.

Отодвинув кресло от стола, Шарави опустил на подголовник левую руку.

– Как бы там ни было, я должен работать по делу Кармели, Майло. Ты позволишь мне заниматься им вместе с тобой или же у нас разные цели?

– О! – воскликнул Майло. – Кто я такой, чтобы спорить со Всевышним?

Мы покинули дом Шарави в начале четвертого утра, после того, как детально уточнили разделение обязанностей.

Майло отправится в Ньютон, сфотографирует кроссовки Ортиса и сделает запись о буквах DVLL в журнале учета вещественных доказательств. Затем сядет на телефон в поисках новых жертв с этой же меткой.

Шарави с помощью своих компьютеров обшарит по тому же вопросу все доступные ему базы данных.

– Да, вот еще, – добавил он, – я могу связаться с экспертами по преступлениям против инвалидов. В любой стране.

– Я и не подозревал, что такие эксперты есть, – отозвался Майло.

– Таких, может, и нет, но есть специалисты по неонацизму, расизму и подобным вещам.

– Ты думаешь, убийства все же связаны с политикой? – Не на все сто процентов, однако стремление уничтожать слабейших на чем-то основывается. Вдруг DVLL встретится в расистской литературе?

– Звучит здраво, – откликнулся я. – Истребление неполноценных как способ улучшить породу.

– После падения Берлинской стены расистская идеология получила возможность свободно циркулировать по всей Европе, – сказал Шарави. – По понятным причинам мы следим за этим, и у меня есть собственные источники информации. Если подобное преступление имело место, если убийца арестован, то это могло бы дать нам ключ к пониманию мотиваций личности, которую мы ищем. Не исключаю, что он гордится этими мотивациями.

– Гордится, – хмыкнул Майло. – Ну да, потому что в подоплеке убийств на самом деле лежит секс. – Он все же сделал глоток предложенного Шарави кофе, а израильтянин согласно кивнул.

– Этот дегенерат восторгается своим радением о чистоте генофонда... Давай, проверь, проверь.

Голос Майло звучал дружелюбно, но с некоторой натяжкой. То ли начинала сказываться усталость, то ли он был рад подкинуть Шарави новое задание.

– Что касается генетического фонда, – проговорил я, – никому не приходилось читать «Утечку мозгов»?

Оба отрицательно помотали головой.

– Это из научно-популярной литературы, книга вышла несколько лет назад. Основная идея заключается в том, что определяющим фактором в оценке личности является уровень интеллектуального развития, а люди недалекие – в основном это темнокожие – плодятся слишком интенсивно, что истощает хромосомные ресурсы человечества. Решение проблемы автор видит в государственном контроле над способностью личности к продолжению рода. Приплачивать умненьким, стимулируя их к самовоспроизведению, и приплачивать дуракам – исподволь подводя к мысли о необходимости и желанности стерилизации. Книжонка стала на время бестселлером, вызвав самые противоречивые отклики.

– Припоминаю, – подал голос Майло. – Был какой-то профессор. А сам ты читал ее?

– Нет. Но кто-то другой вполне мог.

– Считаешь, наш герой почитывает популярную психологию, чтобы найти оправдание собственным мерзостям?

– Оправдание своих поступков требуется каждому. Даже преступления на почве секса имеют под собой социальную основу.

– Разумно, – согласился Шарави. – Сексуальные убийцы довольно часто охотятся на проституток, поскольку те находятся на нижней ступеньке общества и тем самым не представляют собой никакой человеческой ценности, верно? Из виденного собственными глазами я сделал один вывод: каждый убийца – наемный киллер, солдат, садист – в своем представлении уличает жертву в потере человеческого облика.

– Вот он, социальный контекст, – вступил Майло, – в крошечном извращенном мозгу преступника поселилась идея о том, что он выполняет великую миссию по очищению мира от человеческого мусора. Отбор по Дарвину.

Майло сидел, подперев ладонью щеку и уставившись в пол.

– Это соотносится и с личностью, считающей себя выше других, – добавил я. – Он действует исходя из своих генетических фантазий, а вовсе не из низменного полового инстинкта. Поэтому оставляет тело жертвы в положении, свидетельствующем, по его представлениям, о непорочности.

– Только тело Айрит, – поправил меня Майло. – От Рэймонда на сегодняшний день мы имеем лишь кроссовки. Готов поклясться, что хищник тогда только вышел на охоту, ему требовалось отточить свое мастерство. Но как в таком случае быть с Латвинией? Она была убита после Айрит, ее повесили, то есть обошлись более жестоко.

– Не знаю, – ответил я. – Может, просто сменил стиль, чтобы избежать повторяющихся моментов.

Какое-то время в комнате стояло молчание. Шарави приканчивал уже третью кружку кофе.

– Но метать каждую жертву одними и теми же буквами убийца не боится, – произнес он.

– Давайте вернемся к униформе, – предложил Майло. – Помимо того, что она помогает завоевать доверие жертвы форма дает убийце ощущение принадлежности к миссии. Скажем, это бывший военный или всегда стремившийся стать таковым.

– Если он служил, то вполне возможно, что его с позором изгнали из армии за какой-то проступок, – поделился я своим соображением.

– Униформа – штука ценная, – слабо улыбнулся Шарави.

– Будучи израильтянкой, – обратился к нему Майло, – как Айрит реагировала бы на человека в форменной одежде?

– Трудно сказать, – ответил тот. – В израильской армии должен отслужить почти каждый гражданин, а потом он еще будет числиться в резерве, так что повсюду полно людей в униформе, и дети к ней привыкли. Фактически Айрит большую часть жизни провела вне Израиля, но приходя в посольства и консульства, она, конечно, тоже часто видела форму охранников... так я думаю. Я плохо представляю ее психологический портрет.

– Кармели ничего не рассказывал вам?

– В его словах не было ничего необычного. Очаровательный ребенок. Милый, невинный и очаровательный.

Молчание.

– Можно еще поинтересоваться теми, кто подавал заявления для работы в полиции, – подкинул идею Майло. – Помнишь Бьянки? Это Душитель из Хиллсайда, как его прозвали, – пояснил он Шарави.

– Да, я знаю. Бьянки обращался в различные подразделения, получал везде отказ, и в конце концов устроился охранником.

– А это уже совсем другое дело, – сказал Майло. – Охранников никто особо не просвечивает. Среди них попадаются отсидевшие срок, умалишенные, придурки. Ходят с надутым видом, причем многие с оружием.

– Здесь ты прав, – поддержал я Майло. – Несколько лет назад у меня был случай с мальчишкой – малолетним преступником. Отец работал охранником в крупной промышленной компании, в Вэлли. Оказался ярко выраженным параноиком – галлюцинации, слышал голоса. Компания выдала ему баллончик с газом, наручники, дубинку и пистолет...

– Хорошо, попробуем посмотреть, что мы имеем. – Майло не терпелось подвести итог. – Некий полувоенный тип, возомнивший себя интеллектуалом, одержимый идеей выживания сильнейшего, с неконтролируемыми всплесками сексуальных фантазий, возможно – экипированный фотоаппаратурой. Делая снимки своих жертв и укладывая их тела в картинных позах, он получает наслаждение и...

Майло оборвал себя на полуслове, поднял на нас полный боли взгляд и потер лицо. С силой, до красных пятен. Плечи его поникли.

– Что-нибудь еще?

Шарави покачал головой.

– Могу посмотреть материалы по евгенике в университете, – предложил я, – проверить, нет ли в психиатрической литературе упоминаний об убийствах на этой почве. Глядишь, наткнусь где-нибудь на DVLL.

• Предыдущая
• 44/97
• Следующая