Свое имя - Хазанович Юрий Яковлевич - Страница 27

• Предыдущая
• 27/84
• Следующая

«Ничего, — думал Митя, — сейчас — картонка, а со временем тут повесят железный жетон с фамилией Черепанова, сначала желтый, зеленый, потом и синий. Обязательно так будет…»

Сделав гвоздиком аккуратную дырочку в картонке, Вера повесила ее на доску.

— Вот и все, — миролюбиво и деловито сказала она, не глядя на Митю. — Выезжать завтра, в двадцать десять. Поезд номер сто восемь. Постарайтесь не забыть.

Выйдя из наряднической, Митя встретился в коридоре с Максимом Андреевичем, и машинист затащил его в соседнюю комнату.

Она была немного больше той, где сидела Вера. Вдоль стен вытянулись коричневые массивные диваны, какие можно увидеть на каждом вокзале. Посредине — длинный стол, покрытый листами захватанного картона с загнутыми и ветхими краями.

Четверо парней за столом забивали «козла» и, как это обычно бывает, отчаянно стучали костяшками. Несколько человек сгрудились перед стенной газетой.

Сизые волны табачного дыма колыхались над столом. Когда открывалась дверь, они вздрагивали и тянулись к распахнутым окнам.

— Это, чтоб знал, и есть дежурка, — говорил Мите Максим Андреевич, закуривая трубочку и посмеиваясь. — А по-нашему — «брехаловка». Почему, спросишь? Люди на досуге любят тут языки поточить. Все, брат, узнаешь в «брехаловке»: что нового на дороге, кто какой рекорд поставил, сколько картошки сняла со своего огорода Глафира Ивановна, какую новую пакость высказал про нас в палате какой-нибудь лорд. Верно я говорю? — обратился он к подошедшему Чижову.

— Сущая правда. Просвещаешься, Черепанов?..

— Так вы, стало быть, уже познакомились? Вот и хорошо…

Поговорив с помощником о делах, Максим Андреевич присел на диван, показал Мите на место рядом.

— Ну вот, Димитрий, завтра твой первый маршрут. — Старик положил сухую теплую ладонь на Митино колено. — Первый маршрут! Это, я скажу, все равно, что первый шаг. Ползало, ползало дитё на всех четырех, потом, глядишь, поднялось с полу и шагнуло, пошло… Ты уж не серчай за такое сравнение. Одна только разница есть: никто не помнит, как он сделал свой первый шаг, а первый маршрут никогда не забудешь. Я уже до старости дожил, а первую поездку помню, ровно вчера было…

В самом деле, Митя даже не подумал об этом. Ведь завтра он первый раз в жизни поднимется на паровоз не для игры, не как мальчишка, которого отец берет с собой в поездку, — он поднимется на паровоз как рабочий…

Взяв Митю за локоть, Чижов наклонился, сказал негромко и загадочно:

— Веревку не забудь прихватить, Черепанов…

Прищурив один глаз, старик посмотрел на своего помощника и отчаянно задымил трубкой.

— Это еще зачем? — удивился Митя. Он никогда не слышал, чтобы железнодорожники тащили с собой на паровоз веревки.

— Скорости не учитываешь, дорогой товарищ. Знаешь, на каких скоростях мы сейчас ездим? Не привяжешь себя — вылетишь с тендера, как уголек…

Конечно, Чижов пугает его. Слыханное ли дело, чтобы человека ветром с паровоза сдуло!

— В нашем роду все были паровозники, и никто еще не слетал, — сказал Митя, глядя прямо в водянисто-голубые лукавые глаза, прикрытые рыжей сеточкой ресниц.

— Вот это отбрил! — Максим Андреевич восторженно хлопнул Митю по колену. — Съел, товарищ Чижов? Знай наших! — и обернулся: — Верно, Димитрий. На батю будешь похожий, никогда не слетишь…

Чижов размашисто протянул руку кочегару:

— Хвалю! Новый член бригады у нас что надо!

Из депо на улицу Красных Зорь можно было выйти двумя дорогами: сразу напротив конторы пересечь пути и подняться в гору или по путям, вкруговую, через станцию. Это была наиболее интересная, но запретная дорога: как известно, хождение по путям не разрешается. Прежде Митя чувствовал себя здесь не очень уверенно. В любой момент тебя мог остановить солдат железнодорожной охраны и попросить удалиться отсюда. Но сейчас он шел по путям независимо и степенно. Между тем никто и не собирался останавливать его: железнодорожники — удивительно приметливый народ, они видят, где обыкновенный прохожий, а где свой работник.

На станции было, как всегда, суматошно и шумно. Приходили и уходили длинные тяжеловесные поезда. Те, что двигались на восток, были нагружены ржавыми глыбами руды, углем, янтарно-желтыми бревнами, автомашинами; на запад двигались эшелоны с людьми, с танками, с орудиями.

Провожая неутомимые гулкие поезда, Митя почему-то вспомнил рассказ отца о том, как на паровоз к Тимофею Ивановичу прислали однажды нового кочегара и как после первой же поездки машинист потребовал сменить его… Но почему лезут такие мысли?

Навстречу Вова Черепанов гнал звонкое колесо.

— А у тебя Алешка гостит! — крикнул он. — Его нашли и привезли обратно…

Митя вбежал в дом.

— Алешка!

Они пожали друг другу руки да так и остались стоять посреди комнаты. Трудно сказать: радость или смущение были в лице Алеши, в каждом его движении.

— Вот и встретились, — приветливо улыбнулась сквозь очки Марья Николаевна. — А то Митя совсем стосковался без дружка…

Митя боялся, как бы мать не сказала чего-нибудь лишнего, что могло бы еще больше смутить Алешу, и повел его в свою комнату.

— Я тогда нахамил тебе, — глядя в пол, проговорил Алеша, — Очень глупо все вышло…

— Да я забыл давно, — отозвался Митя. — Садись. Рассказывай…

— Вернулся, как видишь, — невесело усмехнулся Алеша. — Доставили вроде преступника, Верке под расписку сдали…

— Под расписку? — рассмеялся Митя. — Теперь сестренка заест тебя…

Вспомнив о Вере, он нахмурился.

— Выследили? — с сочувственным интересом спросил Митя.

— Верка и мама заявили коменданту, ну и накрыли… А ты на работу поступаешь?

— Завтра в наряд. Да я-то что, ты о себе…

Алеша говорил о себе неохотно и вяло, без обычного огонька, был угрюм, подолгу молчал. Как все это было не похоже на него!

Митя не выдержал и возбужденно заговорил о своих делах.

— Может, пойдешь тоже? — спрашивал он, тряся Алешу за плечи. — Давай. Вместе будем. Решай быстрее, каникулы-то идут…

— Что-то не тянет, — пожал плечами Алеша. — Посмотрю сначала, как у тебя получится…

Старая отцовская тужурка так приятно пахла машинным маслом, огнем и железом… Это была настоящая рабочая спецовка, но имела она один огорчительный недостаток: была велика. Подкатав рукава и оглядев себя, Митя снял с вешалки такую же старую фуражку с потрескавшимся лакированным козырьком, с маху надел ее, причем фуражка повисла на ушах, и отправился на кухню.

Марья Николаевна, увидев сына, заулыбалась, вокруг глаз залучились тонкие сухие морщинки. Но в следующее же мгновение лицо матери сделалось задумчивым и строгим.

— Повесь все на место, — тихо приказала она. — Был бы отец дома — другое дело. А раз человек на войне — нельзя трогать его вещи…

С детства Митя привык к порядку, раз и навсегда заведенному в доме: отцовское место за столом никто не занимает. Если отец в поездке, его место пустует. Митя никогда не нарушал этого порядка. Но почему сейчас нельзя было надеть старую отцовскую спецовку? В чем же прикажете ехать? Неужели в том же, в чем ходил в школу? И сколько у них, у пожилых людей, всяких примет, поверий!

Марья Николаевна прошла в столовую и уже оттуда позвала:

— Пойди сюда!

Повесив в прихожей тужурку и фуражку, он с чувством досады пошел в столовую.

— А ну, посмотри, что я приготовила. — Марья Николаевна держала в руках синюю тужурку, по виду совсем новую. — Примерь-ка.

Куртка была замечательная: с отложным воротом, маленькими остроугольными лацканами, а самое главное — с четырьмя карманами и жестяными пуговицами. Белые металлические пуговицы с малых лет трогали Митино сердце. Правда, повзрослев, он стыдился признаться в этой своей слабости, усматривая в ней что-то мальчишеское. А вот мать угадала…

— Какая ты у меня!.. — Митя порывисто обнял ее.

• Предыдущая
• 27/84
• Следующая