Мари - Хаггард Генри Райдер - Страница 40
- Предыдущая
- 40/67
- Следующая
Почти со слезами на глазах я начал объяснять почтенному старику, что их ужасная судьба совершенно не зависит от меня. Я объяснил ему, что меня заставили остаться здесь, чтобы я попытался на лету подстрелить грифов и тем самым спасти моих белых товарищей от гибели, подобно уготованной им, бедным людям. Он внимательно слушал меня, задавая ряд вопросов, а когда понял мои объяснения, сказал со спокойным достоинством:
— Сейчас я все понял, белый человек, и я рад узнать, что ты не такой жестокий, как я думал перед этим. Мои дети, — добавил он, обращаясь к остальным, — не будем больше беспокоить этого Инкооси. Он делает всего лишь то, что должен делать, чтобы спасти жизнь своих братьев при помощи своего искусства. Если мы будем дальше побуждать его сердце к милосердию, переполнившая его печаль может вызвать дрожь его руки и тогда они все тоже умрут, и их кровь падет не только на его голову, но и на наши… Дети мои, это воля короля, что мы должны быть убиты! Так подчинимся королю, как всегда делали мужчины нашего рода. Белый Вождь, мы благодарим тебя за твои добрые слова. Живи долго, и пусть счастье почивает в твоей хижине до самого конца твоего. Желаю тебе стрелять точно твоим волшебным оружием и выиграть жизни всех твоих товарищей, вырвав их из рук короля. Прощай, Инкооси, — и поскольку он не мог поднять свои связанные руки для приветственного салюта, он поклонился мне, что сделали и другие.
Затем они отошли на небольшое расстояние и, усевшись на землю, начали беседовать друг с другом, а через некоторое время запели в унисон какую-то странную песню. Палачи и охрана также уселись недалеко от них, хохоча, непринужденно болтая и передавая из рук в руки рог с нюхательным табаком. Между прочим, я заметил, что офицер охраны даже дал немного нюхательного табака жертвам, держа его в собственных пальцах под носами осужденных, в то время как они втягивали его ноздрями и вежливо благодарили капитана в промежутках между чиханьями…
Что касается меня, то я закурил трубку и глубоко затягивался ароматным дымом, ибо понимал, что мне необходимо возбуждающее, или, вернее, успокаивающее средство. Это занятие прервал Ханс, который занимался лечением своих царапин, натирая их месивом из пережеванных листьев, внезапно закричав:
— Смотри, баас, они идут сюда, белые люди с одной стороны, а черные с другой, точно так, как козы и овцы в Судный день в Библии!
Я посмотрел и увидел, что справа идут буры, во главе с фру Принслоо, державшей над головой остатки старого зонта. Слева же появилась группа зулусской знати и советников, впереди которых шел, переваливаясь, как жирная утка, Дингаан, одетый в разукрашенный бусами костюм для танцев. Его поддерживали два дюжих телохранителя, а третий держал у него над головой щит, предохраняя от солнца, четвертый же тащил большое кресло, в котором король должен был восседать. Сзади каждой группы я также заметил изрядное количество зулусов в боевых нарядах, вооруженных копьями с широкими лезвиями.
Обе группы почти одновременно подошли к камню, на котором сидел я, и остановились, глядя друг на друга, словно это было предусмотрено заранее. А я продолжал сидеть и спокойно курить.
— Всемогущий! Аллан, — закряхтела фру, которая запыхалась от пешей прогулки на холм, — так ты здесь! А когда ты не вернулся, я подумала было, что ты удрал и бросил нас, подобно вонючему коту Перейре!
— Да, тетушка, я здесь, — ответил я довольно мрачно, — но я желал бы, чтобы небеса унесли меня куда-нибудь в другое место.
Как раз в этот момент Дингаан, всадив свой объемистый корпус в кресло и отдышавшись, позвал Холстеда и сказал:
— О, Тоо-маас, спроси своего брата, Макумазана, готов ли он попытаться стрелять грифов. Если нет, что было бы прекрасно, то я отпущу ему еще немного времени, чтобы он мог получше проделать свое колдовство.
Я сердито ответил, что всегда готов.
Тогда фру Принслоо, поняв, что перед нею находится король зулусов, выступила вперед, размахивая своим зонтом. Уставившись в Холстеда, понимавшего по-голландски, она заставила его переводить свои разглагольствования, адресованные Дингаану.
Если бы Холстед переводил точно все то, что исходило из уст фру, то в течение пяти минут все мы были бы умерщвлены, но, к счастью, этот неудачливый молодой человек набрался змеиной хитрости за время пребывания среди зулусов и радикально изменял ее энергичные выражения. Сущность ее речи сводилась к тому, что он, Дингаан, является злодеем с черным сердцем и кровавым разумом, с которым Всемогущий рано или поздно расправится (что, действительно, ОН и сделал!), и что если он посмеет коснуться хотя бы одного волоска на ее голове или к ее товарищам, буры, ее соотечественники, докажут, что они являются слугами Всевышнего в этом отношении (что они и доказали)!
Холстед же перевел это так, якобы она сказала, что Дингаан — величайший король во всем мире, что никогда не бывало такого могущественного короля, такого мудрого и такого красивого, и что, если она и ее товарищи должны умереть, то вид его славного великолепия утешит их перед смертью.
— Что, в самом деле такие слова говорила эта женщина-мужчина? — с подозрением спросил Дингаан. — Ведь ее глаза, получается, говорили одно, а губы другое! О, Тоо-маас, не лги больше! Переводи правильно ее слова, чтобы я не узнал их истинный смысл другим путем и не отдал тебя самого на расправу моим палачам…
Холстед поклялся и покаялся, объяснив, что он не совсем точно пересказал все сказанные ему слова, ибо она, по его утверждению, действительно является большой женщиной среди голландцев. И вот, якобы, она сказала, что, если он, могучий и славный король, потрясатель земли, пожиратель всего мира, убьет ее, или любого из ее подданных, то ее народ отомстит за них тем, что убьет его, Дингаана, а также и весь его народ.
— И она действительно говорит это? — спросил Дингаан. — В таком случае, как я и думал, эти буры опасны, а не такие уж невинные люди, за каких себя выдают, — и он поразмышлял некоторое время, уставившись глазами в землю. Затем он поднял голову и продолжал:
— Ладно! Пари есть пари, и поэтому я не уничтожу эту кучу белых, как сделал бы немедленно в другом случае. Скажи этой старой корове, что несмотря на ее угрозы, я придерживаюсь своего обещания. Если маленький сын Георга, Макумазан, сможет застрелить трех грифов из пяти при помощи своего волшебства, тогда и она и ее слуги смогут уйти свободно. Если же нет, грифы, по которым он промахнется, будут кормиться ими, а после этого я поговорю с ее людьми, если они придут мстить за нее. А теперь довольно болтовни! Приведите сюда тех злодеев, чтобы они могли поблагодарить и восславить меня, который дарит им такой милосердный конец.
И вот деда, отца и сына вытолкнули перед Дингааном солдаты, приветствовавшие своего короля королевским салютом.
— О король, — сказал старик, я и мои дети — невинны. Однако, если это доставляет тебе удовольствие, о король, я готов умереть, а также и мой сын. Но мы умоляем тебя, пощади нашего мальчика. Он ведь всего лишь мальчик, который может вырасти и сослужить тебе хорошую службу, как это делал я на протяжении многих лет.
— Помолчи, ты, белоголовая собака, — свирепо зарычал Дингаан. — Этот парень — колдун, как и все вы остальные, и вырос бы, чтобы заколдовать меня и вступить в заговор с моими врагами. Знай, что я вырвал с корнем весь твой род, так зачем же мне оставлять этого щенка, чтобы разводить другой род, который ненавидел бы меня? Убирайся в Мир Духов и расскажи им, как Дингаан поступает с колдунами.
Старик пытался говорить еще, ибо, видимо, очень любил своего внука, но солдат ударил его в лицо, и Дингаан крикнул:
— Что? Ты не доволен? Я говорю тебе, что если ты еще раскроешь пасть, я заставлю тебя убить мальчишку собственной рукой. Уберите их!
Тогда я отвернулся и спрятал лицо, как сделали и все белые люди. И в тот момент я услышал старика, которому только и осталось, став свидетелем смерти своих потомков, крикнуть громовым голосом:
- Предыдущая
- 40/67
- Следующая
