Чайная книга - Фрай Макс - Страница 5
- Предыдущая
- 5/64
- Следующая
— Почему на лающего? — обижается Дита. — На смеющегося уж тогда.
Роза успокаивается, бледными пальцами вытирая слезящиеся глаза.
— Бульдоги не умеют смеяться. Они собаки.
— Собаки, Роза, всё умеют, — нравоучительно говорит Дита, снова берясь за спицы. — У тебя просто никогда не было собак.
— Не было, — соглашается Роза. — Но зато у нас была собственная лягушка. Она жила в саду.
— Так, всё, с меня хватит. — Дита машет рукой. — Сейчас ты скажешь, что эта лягушка умела разговаривать, а через пять минут я поверю, что ты ее поцеловала и она превратилась в принца. Иди спать.
— Иду, — соглашается Роза. — Но лягушка у нас действительно была.
— А что с ней стало потом? — с подозрением спрашивает Дита и косится на Менаше. — Ты же не хочешь сказать мне, что он…
Роза останавливается в дверях и тоже смотрит на Менаше.
— Я бы с радостью тебе это сказала, — говорит она неожиданно грустно. — Но она жила у нас через шестьдесят два года после того, как мы с Менаше поцеловались в первый раз.
В десять — обход. Дежурит доктор Фаина — подтянутая, прямая, с красивым немолодым лицом. С ней ходят высокая размашистая Иланит и Нили, у которой на груди, над кармашком белого халата, вышито «Нили» зеленым мулине.
— Доброе утро, — здоровается доктор Фаина.
— И тебе, — басом соглашается Дита, шевеля спицами и губами считая петли.
— Что ты вяжешь? — спрашивает доктор, приближаясь к кровати, на которой лежит Менаше.
— Свитер, — неохотно отвечает Дита и сворачивает вязанье. — Проверь, что там с ним, ладно? Роза говорила, ночью температура была.
Доктор Фаина кивает и приближается к Менаше.
— Пролежни лечим, — подходит Иланит, — но пока безуспешно.
— Вижу, — вздыхает доктор Фаина, открывая Менаше и разглядывая ярко-красные пятна у него на боку. — Не помогает. Ладно. Я выпишу ему другую мазь.
Она диктует, Иланит записывает, Дита слушает, приоткрыв рот. Доктор Фаина прикрывает Менаше простыней и поворачивается к двери.
— А что мне ей сказать? — останавливает ее Дита. — Она же спросит.
— Скажи… — доктор Фаина мнется. — Скажи, чтоб зашла ко мне. Она когда придет?
— Днем должна. Я ее спать отправила, она не спит совсем.
— Не спит — это плохо, — задумчиво говорит доктор Фаина, глядя мимо Диты, — может, ей снотворное выписать? Чтоб спала?
Дита сокрушенно качает головой:
— Ты, конечно, можешь выписать. Но пить его она не будет.
— Почему?
— А я знаю? — Дита пожимает обширными плечами. — Она не верит в таблетки. Говорит, пока жив Менаше, я не умру. А потом — какая разница?
Нили негромко вздыхает. Зеленое вышитое «Нили» поднимается и опускается на ее груди.
— Передай ей, пусть зайдет ко мне, — повторяет доктор Фаина и выходит.
Стоит ей зайти за угол коридора, к ней подходит Роза, тяжело подволакивая ноги.
— Доброй утро, — осторожно говорит она.
— Доброе утро, — здоровается доктор. — Ты почему не спишь?
— А почему я должна спать? — кротко удивляется Роза. — Я же не сова, чтобы спать днем.
Доктор Фаина берет Розу под локоть.
— Ты как себя чувствуешь в последнее время?
— Отлично, — заверяет ее Роза, — а вот Менаше ночью, ты знаешь…
— Знаю, да. Я видела. У него пролежни не проходят, уже начали образовываться пузыри.
— Ты не видела, какие пузыри были у моего дяди Яцека, — оживляется Роза, — я как сейчас их помню. Он двадцать лет лежал в постели, у него был диабет и не было обеих ног. Так вот, таких пузырей, какие были у него, я никогда в жизни не видела. И на боках, и на животе, и…
— Роза, — мягко говорит доктор Фаина, — это очень нехорошие пузыри.
— А я что говорю, хорошие, что ли? Я и говорю тебе, двадцать лет у моего дяди Яцека были такие вот нехорошие пузыри, и все двадцать лет…
— Ты таблетки пьешь, которые я тебе выписала? — спрашивает доктор Фаина.
Роза с готовностью кивает, смотрит на доктора секунду и отвечает:
— Нет.
— Вот за что я тебя люблю, Роза, — говорит доктор Фаина, — это за то, что ты никогда не врешь.
— Выпиши ему какую-нибудь другую мазь, — просит Роза. — У него температура, ему больно. Из-за этого ему снятся плохие сны.
— Я не думаю, что ему снятся плохие сны. Но мазь выпишу, хорошо. А ты все-таки иди поспи.
— Пойду, ага, — соглашается Роза.
— Правда?
— Кривда.
Доктор Фаина смеется:
— В этом доме только от тебя и услышишь такие слова.
— Ужас, да? Меня Менаше всю жизнь за язык ругает. Роза, говорит, ты со своим языком когда-нибудь доберешься до ада. А знаешь, что я ему отвечаю?
— Что?
— Что уж в аду-то мне точно найдется с кем поговорить…
У Ханы боли с утра, и она лежит в постели. Рядом Стив, читает ей вслух английский детектив. Он, как обычно, сидит с прямой спиной и держит книгу далеко от глаз.
— Хорошо знать иностранные языки, — говорит Мири, ввозя тележку с лекарствами и поправляя волосы при виде Стива. — Я вот даже французского толком не знаю, хотя мои родители и пытались меня научить. А уж английский, так вообще…
— А у меня с ивритом до сих пор проблемы, — извиняющимся тоном говорит худощавый Стив. — И еще у меня акцент. Сразу видно, что я — американ.
— Американец, — смеется Мири. — «Американ» звучит как «орангутан».
— Что такое «орангутан»? — интересуется Стив.
Хана открывает глаза.
— Стив, орангутан — это такая обезьяна, — говорит она и закрывает их снова.
— Большая? — интересуется Стив.
Мири задумывается.
— Да, довольно-таки большая.
— Тогда ладно, — соглашается Стив. — В конце концов, все мы более или менее большие обезьяны.
— Я — нет! — Мири встряхивает пышными волосами.
— Ты — маленькая обезьяна, — не спорит Стив. — И хорошенькая.
Мири меряет Хане давление и делает укол.
— Боли с утра ослабевали? — спрашивает она вполголоса у Стива.
— Нет, — говорит Стив прежним извиняющимся тоном. — И обезболивающего осталась последняя ампула.
— Я скажу врачу.
Мири выкатывает тележку. Стив смотрит на часы и наклоняется к лежащей Хане.
— Хана… Мне пора.
Хана опять открывает глаза.
— Ты так часто сюда приходишь, Стив. Ты устал.
— Я не устал, — протестует Стив. — Это не работа — приходить и читать тебе английский детектив. Это удовольствие. Кайф.
— Тоже мне кайф — сидеть с умирающей старухой.
— Хана, перестань. Когда ты станешь умирающей старухой, я приду и скажу тебе об этом. А пока ты просто болеешь, в этом нет никаких трагик.
— Трагедий.
— Трагедий тоже нет.
Мири катит тележку по коридору. Нили идет за ней.
— Мири, а этот американец — кто он нашей Хане? Она же не американка.
— Приемный сын, — машинально отвечает Мири, занятая своими мыслями.
— Как интересно! — изумляется Нили. — Он сирота?
Мири качает головой. Волосы у нее снова растрепались.
— Нет, просто, когда ему было семнадцать лет, он приехал один учиться и жить в Израиль. Это было в семьдесят втором году. Вся его семья осталась в Америке, а Хана с мужем жили в кибуце и стали ему «усыновляющей семьей». Ты же понимаешь, когда парень один живет в стране, это тяжело. Ему некуда ездить на субботу из университета и все такое. Стив ездил к Хане. Вот так и ездит, как видишь, до сих пор.
— А другие родственники у нее есть?
— Муж умер, есть сестра. Да ты ее видела — Мириам.
— Это та, что все время рыдает, что ли? — неодобрительно уточняет Нили. — Та зануда?
— Родственники разные бывают, — уклончиво отвечает Мири. — Ты укол Шварцман делала?
— Которой? Доре делала, Гите нет.
— Пойди сделай. Надо до пяти.
— Слушай, а почему у них одна фамилия, у Доры и у Гиты? Родственницы?
— Да нет, просто однофамилицы. Они, по-моему, даже не знакомы. Ты идешь?
— Иду, иду, — отмахивается Нили, оставаясь на месте.
- Предыдущая
- 5/64
- Следующая