За языком до Киева - Успенский Лев Васильевич - Страница 48

• Предыдущая
• 48/56
• Следующая

Но вот столкновение сразу двух таких названий, отнесенных к двум смежным деревням, конечно, наводило на размышления.

Наводит оно меня на них и сейчас. И я думаю, что если кто-либо из моих читателей займется специально коллекционированием парных названий такого типа, то, подобрав их побольше, он сможет заметить какие-нибудь закономерности, доныне ускользавшие от невнимательного взора. Может быть, строгий ученый-топонимист и пожмет плечами: его сами названия интересуют больше, чем то, что происходило в голове у их изобретателя. Но я — болельщик топонимики. Меня внутренние процессы называния весьма привлекают и интригуют: в них выражается какая-то существенная сторона психологии человека, познающего мир.

…Я сделаю упущение, если не обращу внимания читателей на еще один разряд парных наименований. Я назвал бы его искусственным. У меня он представлен одним, но довольно показательным примером.

На границе Ленинградской и Псковской областей, чуть западнее красивого озера СЯБЕРСКОГО, — название озера очень старо и любопытно, оно, видно, связано с древним, но еще встречающимся на севере словом «себра», означающим «артельную рыбную ловлю», а также «два невода, сводимых при ловле навстречу друг другу», — имеются две малые речки с неожиданными названиями, явно составляющими своеобразную «спорышку»: ЛОШКА и СКОВРОТКА. Так они обозначены на старой десятиверстной карте района.

Об этих двух именах (речки, их носящие, составляют как бы продолжение одна другой, впадая и вытекая из одного маленького озерка) можно рассуждать по-разному.

Можно измыслить такую гипотезу. Раз озеро было когда-то местом «сяберной» или «сябреной» артельной ловли, могли случиться различные приключения, при которых кто-то потерял, оставил или, наоборот, нашел на одной из речек ложку, на другой — сковородку, откуда и названия. Удивляться не пришлось бы: вспомните остров Котельный, будто бы обязанный своим именем утерянному на нем медному котлу.

Но вот что вызывает некоторую настороженность. И «ложка» и «сковородка» — слова достаточно древние, однако все-таки как топонимы они выглядят много моложе своих соседей. Смотрите, какой глухой древностью веет от рядом лежащих на карте названий: озеро МУЖ, речка ЛЮБИЧА, рядом озеро ЛЮБИВО, озеро и деревня ВЕРДУГА, озеро ПЕЛЮГА, населенный пункт МУЖИЧЬ, деревня ИЗВОЗЬ… Рядом с ними Лошка и Сковротка производят сомнительное впечатление новообразований, совсем недавно появившихся в глухих древнерусских местах.

Может быть, путь, по которому они прибыли сюда, и на самом деле несравненно более поздний, чем я предположил.

Каждую карту составляли землемеры-топографы. На каждом планшете они встречали наряду с подлинными и всем окрестным жителям хорошо известными названиями множество урочищ безымянных. Бывало так, что «барин-топограф» сердито требовал, чтобы ему назвали ручей или болото, и сопровождавшие его мужики (а порой и мальчишки) выдумывали первое попавшееся имя, справедливо полагая, что «барин» в таких делах — темная бутылка и правды от кривды не отличит. Вспомните историю с «Наволоком, Еще-Наволоком, Еще-еще-Наволоком», появившимися на карте Имандры благодаря такому же недоразумению между старым саамом-проводником и ученым-географом, учитывавшим его сообщения. А возможен и иной поворот. Я уже цитировал искреннее огорчение И. Соколова-Микитова, горевавшего по поводу примитивизма тех лиц, которым падает на долю окрещивать «географию» в безымянных местах. Помните?

Мастер слова Соколов-Микитов относился критически к такому методу называния, а великое множество рядовых топографов ничуть не смущалось им. Уронил в воду ложку — назвал безымянную речку Ложкой, нашел старую сковородку — окрестил Сковородкой… Может быть, отсюда эти имена?

Может, но и не может… Достаньте, если удастся, в какой-нибудь библиотеке десятиверстную карту 1868 года, перепечатанную в августе года 1920-го, и всмотритесь в окрестности Сяберского озера.

Четко напечатано: «р. Лошка». «р. Сковротка». Если бы топограф сам выдумывал названия, он, конечно, написал бы «Ложка» и «Сковородка». А он, по-видимому, вслушивался в произношение местных жителей, может быть, наводил справки по кадастровым планам.

Значит, как же решить, на чем остановиться?

А я как раз и мобилизовал этот пример для того, чтобы лишний раз показать вам, что в самых простых названиях мест таятся презапутанные загадки. И еще для того, чтобы стало ясно: нет названий простых, все сложны, каждое требует для своего окончательного истолкования больших, часто непропорционально больших усилий.

Что же я скажу все-таки про эту пару топонимов? Конечно, перед нами еще один образчик спорышки. Но как образовалась спорышка и каков ее сокровенный смысл, я вам разъяснить не могу.

Да и каждому, кто решил полностью или отчасти посвятить себя вопросам топонимики, следует раз навсегда принять в расчет: только очень малый процент имен мест может быть бесспорно разъяснен и истолкован. Огромное количество их и сейчас остается нераскрытым, да, вероятно, никогда раскрыто не будет.

Так тем более следует торопиться, работать над теми, которые мы пока еще имеем возможность разгадать. Чем старше, тем они становятся таинственнее, речь их делается глуше, и, наконец, они могут онеметь навсегда.

1516 год. Над миром горит заря Возрождения. Лучи ее еще не везде с одинаковой яркостью освещают землю.

Только четверть века назад Колумб отплыл из Палоса в Неведомое. Только через три года продолжит его дело Фернандо Магеллан. Галилей родится через сорок восемь лет, Даниель Дефо — через сто сорок три и Джонатан Свифт — через сто пятьдесят один год.

Еще в далекой Московии сидит на великокняжеском престоле князь Василий, отец Иоанна Грозного, сын византийской царевны. Еще Мартин Лютер ревностно перепечатывает творения католиков-мистиков и мечет чернильницами в самого настоящего дьявола.

Но в швейцарском Базеле уже живет прославленный автор «Похвалы глупости», Герхард Герхардс, голландец, более известный под именем Эразма Роттердамского.

И он пишет письма в туманный Лондон, члену, а потом и председателю Палаты общин Томасу Мору…

В один спокойный вечер досточтимый Томас Мор сам садится к столу, обуреваемый стремлением написать книгу и изложить в ней свое, уже сложившееся кредо гуманиста.

Он берет в руку гусиное перо и выводит на чистом листе заголовок:

Рождается новое слово, и не просто слово, а топоним. Только не обычный, не из тех, о которых мы до сих пор говорили, а утопический.

Образованнейший человек своего времени, Мор захотел изобразить государственное и общественное устройство, которое представлялось ему идеальным.

Он отлично понимал, что в реальном мире в его время оно не может возникнуть нигде. Свою фантастическую страну он вынес на вымышленный остров, которого тоже нигде не существовало, и назвал его УТОПИЕЙ, умело и хитроумно связал в единое целое два греческих слова — отрицание «у» и существительное «топос». Первое значит «не», второе (оно же входит и в название науки, которой посвящена эта книга) — «место». Утопия, страна, не имеющая места, безместная. «Остров Небывалец» — вот что значило имя.

Ни сам Мор, ни его биографы не поведали миру того, как пришло в голову великому человеку, остряку и мудрецу, другу королей и жертве палача, свободомыслящему философу и верующему католику, как ему пришло в голову само название для его чудесного острова. Мы знаем только, что он усердно занимался греческим языком, а в то время в Англии язык этот признавался опасным предметом для изучения.

Но можно поручиться за одно: самый остроумный человек своего века (таким его признавал великий Эразм), несомненно, никак не мог предугадать судьбы изобретенного им слова. Подумайте сами: «утопический», «утописты», «утопизм» — что только не называют им спустя полтысячелетия после его появления на свет!

• Предыдущая
• 48/56
• Следующая