Толстый мальчишка Глеб - Третьяков Юрий Федорович - Страница 5

• Предыдущая
• 5/41
• Следующая

Лаптяня, взяв костыль за нижний конец, поскакал к Огурцу, но тот, не желая быть казненным, помчался прочь. Мишаня толкнул Глеба в бок:

— Понял? У нас большие строгости…

На бегу Огурец приостановился и мстительно прокричал, чтобы уязвить атамана:

— Га-га-га!

Атаман, забыв о своей важности, сорвался с трона и лично пустился вдогон, благодаря своим длинным ногам больше напоминая не гуся, а страуса. Однако Огурца он не догнал, вернулся и опять сел на трон, сказав:

— Ладно. Все равно не уйдет от моей могущественной руки!

Да Огурец уходить никуда и не собирался: он стал похаживать в отдалении, делая вид, что рвет и нюхает цветочки, дожидаясь, когда с атамана сойдет гнев и можно будет вернуться.

Отдышавшись, атаман спросил Глеба:

— Ну как? Очень испугался? Страшный я?..

Несообразительный Глеб, улыбаясь, покачал головой.

Атаман нахмурился:

— А ты бойся! Я грозный!.. Вот сейчас тобой займемся, посмотрим, что запоешь… Русский воин Лаптяня!..

Но заняться Глебом не пришлось, потому что кто-то крикнул:

— Тараканыч идет!

Вдоль берега неторопливо шел Иван Тараканыч в вышитой рубашке, со складным стульчиком в руке.

На Гусиновке он отличался своим умом, строгостью, уменьем обо всем рассуждать, всех учить, выражаясь при этом обстоятельно и научно.

Увидев диковинного мальчишку, Тараканыч сразу понял, что этот мальчишка приезжий, остановился около Глеба и, поведя рукой кругом, благожелательно сказал:

— Вот, молодой человек, это прямо курортное место, достойное современного внимания… Этот дикий, но исключительно привлекательный вид…

Но тут послышался чей-то крик, и ребята заметили вдалеке возле небольшой лужицы дородную краснолицую бабку — знаменитую квартирантку Братца Кролика, тетку Федотьевну, которая махала им рукой и кричала:

— Ребяты, эй, ребяты, слышь, бягите скорее! Чаго на шла-то! Чуду-то какую!

Разбойники побежали к ней. Даже Иван Тараканыч заспешил вслед за ними.

В лужице плавало что-то похожее на рыжий конский волос, но только волос этот был живой! Он извивался во все стороны, а когда тетка Федотьевна коснулась его палкой, упруго скрутился, как пружинка.

Тетка Федотьевна объяснила:

— Это, ребяты, зовется — живой волос! Ишь как он, ишь! Глянь-кось, глянь-кось!.. Так и завивается, чисто змей, прости бог! Таперя вам в речку надоть погодить лазить, а то он подкрадется откуда-нито, вольется да так весь, и влезя! А как до сердца дойдеть, тады человек и помирая!

Все смотрели на подоспевшего Ивана Тараканыча, ожидая, что скажет он.

Иван Тараканыч долго наблюдал за шевелением волоса, задумчиво жуя губами, потом значительно произнес:

— Чтобы сразу разрешить и ликвидировать обнаруженное недоразумение, могу сказать вполне соответственно и правдоподобно: это волос, живое вещество…

— Бряхать не буду, — перебила его тетка Федотьеьна. — А вот была я еще у девках, жили мы у селе, у Чачорах, и был там один человек, по-улишному дражнили — Галифешкин, как с той еще войны первый заявился он в этих штанах — галифе… Однова и пойди этот Галифешкин у болото — тялушку искать, а сам пьяный-распьяный…. Босой, потому как обувки тады не дюже много было, блюли обувку, не как нонче… Да-а… Уж где ево там шуты носили, только прибягая он весь мокра-ай, у грязе, а сам воеть, а сам воеть странным голосом! «Волос, грит, мне у пятку заполз!» Знать, где у болоте он хоронился до время, этот волос, а Галифешкин ему на зуб и попади! А мы тады были народ сера-ай да темна-ай, как чурбаки! Надоть к фершалу, а фершал Василь Лукич от нас осмнадцать верст, а без самогонки и не поедя, одной самогонкой и жив был… Ну, мы энту ногу-та, на какуя Галифешкин указал, веревкой перехватили потужея, чтоб волос выше не полез… Лекше, лекше, отойди от вязанки! — вдруг закричала она.

Оказывается, одиноко бродивший по окрестностям Огурец обнаружил оставленную теткой Федотьевной вязанку травы, перевитую травяным пояском, и для развлечения принялся приподнимать ее за поясок, который, конечно, разорвался, и трава рассыпалась. Он сразу стрельнул вдоль берега прочь, а тетка Федотьевна поспешила к своей вязанке, ругаясь:

— Чтоб ты провалился, антихрист! Вот наказание-то! Чтоб тебя шуты взяли, проклятого!..

Братец Кролик крикнул ей вслед:

— Тетка Федотьевна, а Галифешкин что ж?

Тетка Федотьевна, не оборачиваясь, махнула рукой, из чего все поняли, что Галифешкин, должно быть, помер. Иван Тараканьи рассказом тетки Федотьевны остался почему-то недоволен и сказал:

— Федотьевна — женщина с простым низшим, сельским образованием… С детства до старости отдала свою жизнь исключительно по чтению над покойниками… И своими передаваемыми разными сведениями может вызвать неожиданное оглашение на весь город!.. Я тоже по известной причине старого времени не достиг соответствующей специальности, но в состоянии оценить этот факт по достоинству и с обеих сторон…

— Значит, он правда впивается? — спросил Гусь.

— Согласно воспроизведенного Федотьевной данного примера фактической действительности причин для этого достаточно, даже чрезмерно…

— А что с ним делать?

— Волосу надо прекратить его существование… А вам приобретенные сведения политично и в своих интересах спрятать в глубокий архив… а то по детскому впечатлению можете создать большую фантазию в народе и по всей окружности…

Иван Тараканыч прошествовал дальше по берегу, а ребята остались глазеть на диковинку, плавающую в луже.

— Хорошо, что тетка Федотьевна его увидела, когда мы еще не успели начать купаться! — взволновался Братец Кролик. — Они, наверно, по всей речке развелись, раз один даже в такую лужицу мелкую заполз! Кто-нибудь сейчас уже бы кувыркался, как начал бы он под кожей продеваться да везде лазать, пока не дошел до сердца или до мозгов!..

— Все это неправда! — вдруг сказал Глеб.

— Неправда-а? — тоненьким голоском завопил Братец Кролик. — А откудова ты можешь знать, правда это или неправда, когда ты в волосах ничего не понимаешь, раз они в вашей Сибири, может, не живут, а только в наших краях живут?

— Я читал в журнале!

— В журнали-и?.. Значит, ты журналу веришь, а живой тетке Федотьевне не веришь, как она своими ушами слышала, как он кричал аж каким-то странным голосом?.. Значит, она, по-твоему, врет, да-а?..

— А ну-ка покажи нам тот журнал, где про волоса описывается!.. — сказал явившийся тут Огурец, издали почуявший, что атаману сейчас не до него. Глеб смутился:

— У меня его нет…

— Ага! Нет! — обрадовался Братец Кролик. — А споришь, об чем не понимаешь!

Гусиновцы зашумели, рассерженные тем, что какой-то смешной чужак осмеливается не верить их землячке тетке Федотьевне и старается захаять гусиновский волос.

— Хоть в журналах много разной дребедени пишут, — продолжал Огурец, — однако пускай он нам расскажет, что там есть про волоса! А мы сразу заметим, брехню он говорит или нет… Давай ври!..

— Значит, так… — заикаясь, начал Глеб. — Во-первых, это не волос, а червяк…

— «Червяк», — хмыкнул Братец Кролик. — А то мы червяков не видали: они небось кругленькие!..

— Не перебивай, пускай дальше брешет!..

— Во-вторых… — продолжал Глеб, но умолк. Он долго моргал глазами, смотрел, на небо, потом тихо прошептал: — Что там написано еще про него, я забыл…

— Ага! Забыл! — подпрыгнул Братец Кролик.

— Только помню, что он совсем для человека безвредный!

— Безвредный! — воскликнул Братец Кролик. — А от чего ж тогда помер Галифешкин?..

— Да безвредный же! — отчаянно защищался Глеб. — Да я сам читал недавно в журнале!.. У него и рта нет, ничего не ест!.. Ну, как вам объяснить… Ну, читал же я!

Недоразумение разрешил сам атаман Гусь:

— Что вы его слушаете, уши поразвесили!.. Значит, нету у него рта?

— Нет…

— Кусать нечем?

— Нечем…

— Тогда суй к нему ногу, а мы поглядим… Га-га-га-га-га!..

— И суну…

Все обрадовались:

— Давай суй!

• Предыдущая
• 5/41
• Следующая