Выбери любимый жанр

К западу от смерти - Ривера Луис - Страница 6


Изменить размер шрифта:

6

Выходя из квартиры, я, вспомнив старые детективные фильмы, приклеил тонкую ниточку одним концом к двери, другим к косяку. Теперь я хоть буду знать наверняка, приходил кто-нибудь или нет. И знать заранее.

* * *

Целый день я просидел за своим столом. Я не ходил пить кофе, не шатался бесцельно по офису, болтая ни о чем с коллегами. Просто сидел и делал вид, что обдумываю новую статью. Даже взял в руки карандаш и что-то чиркал в блокноте. Голова была занята одним — что я увижу, когда вернусь домой?

В конце рабочего дня я зашел в кабинет главного редактора. Когда-то мы вместе окончили университет. Он всегда был на несколько баллов впереди. Теперь он руководит редакцией, а я пишу то, что он закажет. Я думаю, что все справедливо. Он со мной не соглашается. Его жена погибла в автокатастрофе три года назад. С тех пор он вообще перестал верить в справедливость.

Я сел в шикарное кожаное кресло, и мои колени оказались где-то на уровне подбородка. Шеф посмотрел на меня из-под очков и чуть поморщился. В университете он был приветливым парнем.

— Что у тебя? — спросил он. — Неважно выглядишь. Веселый день рождения?

— Можно сказать и так, — ответил я.

— Стоило того?

— Наверное.

— Так что у тебя?

— Мне нужен отпуск. Недели две.

— Зачем? Устал?

— Пожалуй, да. Да и дел накопилось… Кое-что смогу писать и в отпуске. Если будет что-то срочное… Не обещаю, что много, но если будет что-то срочное…

— Две недели дать не могу. Сам понимаешь, писать некому сейчас.

— Десять дней.

— Ладно, — он снял очки и помассировал глаза. Главный редактор довольно крупного журнала — та еще работенка. — Но постарайся не исчезать. Можешь понадобиться. Сдавай все материалы и отправляйся отдыхать. Господи! Мне бы хоть пять дней!..

— Так в чем дело?

— А это все, — он показал рукой на стол, заваленный гранками, фотографиями, какими-то записками и прочим бумажным хламом. — Это куда я дену?

Я пожал плечами. Действительно, куда он это денет? Иногда я радовался, что всегда немного отставал от него.

— Ты слышал когда-нибудь о погонщиках верблюдов? — спросил я.

— Африка? Азия?.. Какие погонщики? При чем они? Есть какой-то материал?

— Да нет, — сказал я, выбираясь из кресла. — Просто прочитал в одной книжке, что мы все погонщики верблюдов.

— Это в каком смысле?

— Долго рассказывать… Ну, я пойду?

— Помни, десять дней. И ни днем больше.

Когда я выходил из офиса, мне показалось, что я вряд ли захочу вернуться.

* * *

После работы я отправился в кино. На какой-то фильм Хичкока. Но вникнуть в черно-белую мешанину ужасов так и не смог. То, что происходило сейчас со мной, было куда страшнее и непонятнее. Потом я пошел в бар. Там, за пивом и солеными орешками, я просидел почти до закрытия.

И в кино, и в баре я ощущал, как сжимается все внутри при одной мысли о том, что мне придется возвращаться домой. Из каких-то затерянных галактик подсознания выползали детские кошмары.

Я пытался взять себя в руки. Говорил себе, что всему можно найти рациональное объяснение, нужно только не терять голову и попытаться все как следует проанализировать. Но холодный скользкий комок страха продолжал тяжело ворочаться внутри.

Когда бармен со скучающим видом начал уж слишком часто поглядывать на меня, я расплатился и вышел во влажную темноту вечера. До моего дома была пара кварталов. Сегодня черепаха без всякого труда обошла бы меня на этой дистанции.

Наконец, я подошел к двери. Нитка была на месте. Мне стало спокойнее. Но стоило зайти в квартиру, сердце сделало кульбит и попыталось убежать из грудной клетки. Снова чужое присутствие было таким явным, что казалось, человек вышел из комнаты только-только. Я схватил с полки рукопись и быстро пролистал ее. На страницах пепла не было…

Пепел был под журнальным столиком.

Первым побуждением было схватить трубку и позвонить в полицию. Но, посмотрев на часы, я понял, что опоздал с этим часа на четыре. Звонить придется завтра. На всякий случай я решил не спать. Чтобы хоть немного успокоиться, я позвонил девушке. Долго слушал длинные гудки, прежде чем вспомнил, что сегодня она опять выступает в клубе. А может, и не выступает… Просто обиделась, что я исчез на все выходные.

Я повесил трубку и почувствовал себя очень одиноким. Когда остаешься наедине со страхом, одиночество становится невыносимо острым. Острее оно бывает лишь в минуту большой радости.

Мне предстояла не слишком веселая ночь.

В последние дни лучшим средством от сна была рукопись. Я начинал немного привыкать к Танцующему и его истинам.

Прах вождя

И снова Танцующий остался один. Он продолжал свой путь на запад. Вскоре жаркую пустыню сменила сухая степь. Танцующий вдохнул запах степных ветров. Перед ним волновалось серебристое море. Он провел ладонью по густому ковылю и сказал с улыбкой:

— Душа многих людей способна уместиться на острие стрелы. И прочными нитями к ней привязаны сотни безделушек, которые считаются самой жизнью. Такая душа — как паук в центре паутины… Крошечный мохнатый паук, цепляющийся за свое богатство. Стоит оборвать эти нити, жизнь тут же покинет эту душу. Отними у пахаря его поле, кем он будет?!

Но поистине счастливы и живы те, у кого душа достаточно велика для того, чтобы вместить в себя это море благоухающих трав, и пески, что лежат позади, и горы, темнеющие на горизонте… Что можно отнять у такой души?.. КАК у нее можно что-то отнять? Она и есть сама жизнь.

Так говорил Танцующий траве, расстилавшейся вокруг, и солнцу, ласково взирающему на него.

И вдруг взгляд Танцующего упал на курган, возвышавшийся впереди. Неспешно подошел к нему Танцующий и увидел, что это могила великого вождя.

На вершине кургана сидел огромный ворон. И крылья его были чернее самой ночи.

Ворон не испугался человека. Лишь посмотрел на него и глухо каркнул.

— Здравствуй и ты, зловещая птица, — сказал Танцующий. — Я не потревожу ни тебя, ни того, чей сон ты оберегаешь. Просто хочу постоять рядом с тем, кто поверг в прах полмира, и сам обратился в прах.

Танцующий оперся на свой посох и долго смотрел на крутые склоны кургана, поросшие изумрудной травой. Полны печали были его глаза. И полно грусти его сердце.

Наконец заговорил он, словно могли слышать и понимать его ворон и тот, кто был погребен тысячи лет тому назад.

— Что вижу я? Тот, от чьего взгляда трепетали народы, теперь пялится пустыми глазницами во тьму своей могилы! И лишь ворон хранит твой покой. Но и он с тобой лишь потому, что с высоты кургана удобнее ему высматривать добычу. Когда этот холм растает, он улетит от тебя тоже…

Ты был победителем. Величайшим из всех, когда-либо живших на земле. Но ЧТО побеждал ты?

Ты был храбрецом. И смелость твоя требовала вызвать на бой самых древних и мрачных богов. Но ЧЕГО не убоялся ты?

Ты был разрушителем. И одной лишь волей своей превращал города в пепел. Но во имя ЧЕГО разрушал ты?

Ты хотел лишь царствовать над погонщиками верблюдов. Ты был одним из них. И имя твое стерлось из памяти народов так же, как стираются имена других погонщиков.

Ты побеждал погонщиков, не убоялся погонщиков и разрушал во имя власти над погонщиками.

Но становится ли даже самый сильный и храбрый верблюд львом, пусть даже царствует он над тысячами верблюдов?

Неважно, кто ты — червь, копошащийся в прахе, или венценосец, у ног которого лежит весь мир. Это лишь вопрос количества нитей, идущих от твоей души. Ты остаешься рабом своей паутины.

А раб, властвующий над другими рабами, — вдвойне раб.

Твоя рука сжимала меч, но дух страшился свободы. Конь твой был царем коней, но плелся верблюжьей тропой. И огнем горела на твоем щите надпись: «Да смирится сердце мое!» И на каждой пластине твоих доспехов сверкали слова: «Да спит спокойно дух мой!»

Жизнь твоя была борьбой. Каждый новый день — подвигом.

Но забыты твои деяния. Ибо ни одного слова не выбил ты на скрижалях. А лишь читал те, что выбили до тебя другие.

Но вечной жизни достоин лишь тот, кто сам созидает новые скрижали!

Сказав это, замолчал Танцующий, и стих на мгновение ветер, словно чтя память того, кто шел к величайшей победе, а пришел к величайшему поражению.

И в этой тишине услышал вдруг Танцующий громкое шипение. У ног его свернулась клубком черная змея и подняла свою голову, глядя в глаза человеку.

— Я много слышала о тебе, Танцующий. Говорят, что язык твой так же ядовит, как мои зубы. Но изливая лишь яд, ты скорее превратишь землю в пустыню, чем в цветущий сад. Мало пропалывать сорняки. Должно бросить в землю семя и полить его родниковой водой. Где же твоя мудрость, Танцующий? Неужели жалить — твоя мудрость? Или разрушение — высшая истина Танцующего?

— Нет, змея, — грустно ответил Танцующий. — Речи мои — яд только для слабых духом. Для сильных — это противоядие.

— Кого же ты считаешь сильным, Танцующий? — спросила змея. — Если величайший из воинов слаб для тебя?

— Того, кто прошел через три превращения духа.

— Много лет живу я на этой земле, но ни разу не слыхала о трех превращениях. Впрочем, ваши человеческие дела меня не касаются. Одно могу сказать тебе Танцующий: беги от людей. Они желают слышать лишь ту истину, которая ласкает их слух. Со всем остальным они поступают, как ребенок с нелюбимой игрушкой. Но здесь достанется не только игрушке, но и дарящему ее.

Беги от людей, Танцующий! Ты зрячий среди слепцов. И хочешь открыть глаза другим. Но ХОТЯТ ли они видеть свет, который видишь ты? Темнота скрывает много безобразного. Захотят ли они сбросить это покрывало?

Много лет ползаю я по этой земле, успела понять: куда легче зайцу одолеть тигра, чем человеку — прозреть. Тьма для него благо. А посягнувший на нее — враг. Не будь врагом человека, Танцующий. Это говорю тебе я, змея, зубы которой источают яд. Для человека я лютый враг. И знаю, как он поступает с врагами, не понаслышке. Но хоть мой род ненавистен человеку, ненависть к тому, кто несет свет, стократ сильнее. Беги от людей, Танцующий. Или беги от своей истины.

— Ты самое мудрое существо на земле, змея. Но поистине плохо ты знаешь Танцующего, если призываешь его отказаться от истины! У меня нет дюжины верблюдов, змея. Я не погонщик. Все, что у меня есть — это истина, которая переполняет меня. Я сам есть истина. Как же можно отказаться от самого себя?

— Не знаю, чего больше в твоих словах — мудрости или наивности. Но и то и другое приведет тебя к смерти.

Танцующий запрокинул голову и из горла его вырвался звонкий веселый смех.

— Если ты знаешь дорогу, которая не ведет к смерти, покажи мне ее! Каждый прожитый мною год уже принадлежит этой старухе. Смерть не только впереди, но и за плечами у каждого. Как можно ее обойти?

Нет, змея, Танцующий еще не сошел с ума, чтобы жить так, как живут те, кто рядит его в сумасшедшие. Это они пусть встречают каждый новый день так, словно это будет продолжаться вечно. Я же буду готов каждую секунду спуститься в долину теней. Только приняв неизбежность смерти, можно найти силы для великих деяний. Она хороший помощник. Так что не пугай меня ее косой.

Дела того, кто лежит сейчас в этом кургане, были делами человека, уверенного, что будет жить вечно. Теперь не осталось даже памяти о нем.

Мой путь будет короток. Но я высеку на скрижалях и в душах людей свою истину.

Прощай, змея. Ты была бы хорошим товарищем Танцующему. Но ты тоже думаешь жить вечно. Поэтому нам с тобой не по пути. Прощай!

И Танцующий пошел, не оглядываясь, к темнеющим на горизонте скалам.

6
Перейти на страницу:
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело