К западу от смерти - Ривера Луис - Страница 5

Туман вокруг меня рассеялся, когда в окно уже светило солнце. Какое-то время я балансировал на грани реальности и забытья, в которое меня погрузила рукопись. Было непонятно, что? настоящее — небольшая комната, кресло, в котором я сижу, шум города за окном или пустыня и удаляющийся караван…

Два дня я провел, не выходя из квартиры. Мне было страшно покидать ее — неизвестно, что меня будет ожидать, когда вернусь. Здесь, сидя за запертой дверью, я чувствовал себя в относительной безопасности. По крайней мере, никто не будет подстерегать меня в темноте…

Я не выключал свет, не подходил к окнам, не отвечал на телефонные звонки. Затаился. Лег на дно. Если кто-то действительно интересуется мной или рукописью, рано или поздно он себя проявит. Я ждал. И это ожидание сводило с ума.

Я читал, смотрел телевизор, слушал радио, готовил, ел, мыл посуду, наводил порядок в квартире и снова читал, смотрел телевизор и слушал радио… Время от времени пытался писать. Но строчки получались похожими на посмертную маску. Пустыми и чересчур мертвыми.

За этими занятиями я прятался от тихого ужаса, ворочавшегося внутри, словно огромный скользкий червяк. Ни в коем случае нельзя было дать ему поднять голову.

Это пройдет, — твердил я себе. Это пройдет, это пройдет, это пройдет… Я повторял эти слова про себя, произносил их вслух, напевал, словно древнюю мантру. Но то и дело кто-то вкрадчиво шептал мне на ухо: неизвестно ЧТО случится, когда ЭТО пройдет.

Что делать дальше, я не представлял. Но твердо знал одно — рано или поздно мне придется выйти на улицу. И чем это может закончиться — неизвестно.

Вечерами я садился в кресло и брал в руки рукопись. Я не читал ее днем. Старался даже не вспоминать о ее существовании. Днем она пугала меня. Но чем ближе становился вечер, тем сильнее я хотел снова открыть ее.

Несмотря на слова следователя, теперь я был уверен, что это не простое убийство. И готов был поспорить, что рукопись сыграла в смерти друга какую-то роль. Все было связано. Рукопись, Танцующий, друг, пепел на страницах… Все было связано. Все сплелось в причудливый клубок. И распутать его можно было, только прочитав рукопись до конца. Откуда пришла эта уверенность, я не знал. Но с каждой прочитанной страницей я становился на шаг ближе к разгадке, хотя даже не предполагал, какой она может быть. Все терялось в тумане. Пугало то, что туман этот становился все плотнее. Он затягивал меня, как затягивала рукопись. Я был пойманной рыбой…

На третий день мне все-таки пришлось выйти из дома. Нужно было сдать несколько статей, за которые я получу деньги, на которые куплю продукты, которые тут же съем. А потом начну все по новой.

Пока просто живешь и ни о чем не думаешь, такой вариант вполне устраивает. И порой кажется даже весьма неплохим. Как там в рукописи? Погонщик верблюдов? Я бы дописал, что многие погонщики верблюдов живут вполне счастливо, пока кто-нибудь не ткнет их в то, что они погонщики. Когда такое случается, дюжина верблюдов теряет изрядную долю своей привлекательности.

Интересно, а я тоже «владеющий-дюжиной-верблюдов-и-не-желающий-ничего-другого»? Скорее всего, да. И что из этого?

«А то, — вдруг ясно понял я, — что я готов махнуть рукой на смерть друга только из-за своей дюжины верблюдов».

Эта мысль подействовала на меня, как холодный душ. Кристально ясная осознанность.

Иногда бывает так, что если закрыть глаза и заставить себя прислушаться, начинаешь улавливать такое количество звуков, о котором даже не подозревал. Они наваливаются со всех сторон. И начинает казаться, что ты слышишь даже то, что происходит на другом конце города. Постепенно эти разрозненные звуки складываются в единую мелодию, звуковую схему мира. Из которой нельзя выбросить ни одного шороха. Иногда бывает так…

Действительно, что для меня смерть друга и что для меня моя жизнь? Моя спокойная налаженная жизнь. Родился, вырос, учился, теперь работаю. Все как у всех. Медленно обрастаю вещами нужными и не очень… В большинстве своем — не очень. Просто престижно иметь хороший телевизор с сотней каналов или дорогую мебель. Отличный ход — работать на работе, которую не очень-то любишь, только для того, чтобы приобрести всякий хлам, не нужный тебе. Ловушка, в которую попадает современный человек, едва выйдя из-под опеки родителей. Замкнутый круг. Чем больше хлама в твоей жизни, тем жаднее ты посматриваешь по сторонам.

И каждый новый день не отличим от предыдущего. И каждый вчерашний я не отличим от меня сегодняшнего. Разница лишь в том, что вчерашний мечтал о новом кухонном комбайне, а сегодняшний его уже имеет и начинает мечтать о новой машине…

Кто ответит, к чему все это? Я не знаю… единственный ответ, который приходит в голову, — так живет большинство людей. С большим или меньшим успехом. Потому что если отнять у нас право быть потребителем, мы окажемся перед бездной. Тогда придется отвечать на самый страшный вопрос — зачем мы здесь? Мы закрываемся от этого вопроса стеной купленных машин и дорогих костюмов, обязательств, правил поведения, долгов и законов. Все это делает нашу жизнь осмысленной. Осмысленной и понятной. Но если снять всю эту шелуху? Что останется? Крошечный человечек перед огромным миром. Без цели, без оправдания собственного существования, не видящий смысла жизни. Кто на такое пойдет? Да еще добровольно… Во всяком случае, не я.

Мой друг — попытался. Он еще в университете, вместо того чтобы пить пиво, слушать рок и ухлестывать за девушками, как делали мы все, проводил вечера в библиотеках. Его интересовали философия и мистика. Одно время он приобщал к этому и меня. Мы вместе копались в пыльных фолиантах, со свойственной молодости наивностью пытаясь ответить на этот жуткий вопрос — зачем? Или хоть как-то приблизиться к ответу… Но мне все это быстро наскучило и наши пути на какое-то время разошлись. Я женился, получил неплохую работу и со спокойной душой занялся накопительством.

Потом я узнал, что друг тяжело заболел. Что-то там с обменом веществ. Я навестил его несколько раз. Выглядел он плохо, но, как мне показалось, был доволен своим положением. Болезнь вывела его из круга. Дала передышку.

И он этим пользовался — наконец-то можно было не врать самому себе, не суетиться, не бороться за что-то заведомо ненужное — просто лежать и смотреть в потолок… Тогда он понял: все, что он делал, вернее, заставлял себя делать, подчиняясь навязанным, вколоченным еще с детства в сознание правилам, догмам, требованиям, — все это шелуха, которая хоронит под собой все то, ради чего и была выдумана поколениями людей, видимо, не успевших или не пожелавших задуматься над простым и само собой напрашивающимся вопросом — зачем?

Тогда он словно на мгновение вышел из игры и смог посмотреть на игроков и на стол под зеленым сукном со стороны, не заботясь о выигрыше и о соблюдении выдуманных не им правил. Там по-прежнему ярко горел свет, кто-то срывал банк, кто-то отчаянно блефовал, кто-то с досадливой гримасой говорил «пас» и вставал из-за стола, провожаемый взглядами, полными вполне христианского сочувствия, которое так похоже на обыкновенное равнодушие… И все знали, что его партнерами станут теперь либо бутылка — сперва понемногу и тайком, а потом все более открыто, — либо тонкое, превосходного английского качества лезвие фирмы Gillette, что гораздо проще и быстрее, но так же надежно и бесповоротно…

А он стоял в сторонке и никак не мог уяснить целей этой игры, не мог понять, по какому принципу определяется победитель, хотя твердо знал, что еще совсем недавно был одним из игроков и так же с азартом бросал на зелень стола карту за картой…

Обо всем этом он рассказал мне незадолго до того, как пришел ко мне с рукописью.

Может, это в конце концов и привело его в петлю?..

Не знаю. Да и кто знает? Но он попытался. И неважно, что проиграл. Тот, кто не делает подобного шага, все равно проигрывает. Может быть, чуть позже, но обязательно проигрывает. А можно ли вообще выиграть в этой игре? Не знаю. Да и кто знает?..