Правда о «Зените» - Рабинер Игорь Яковлевич - Страница 9

• Предыдущая
• 9/123
• Следующая

Никогда не забуду историю на сборе в Сочи, где мы жили в пансионате «Нева», принадлежавшем ЛОМО. Должны были ехать на зарядку, выходим из гостиницы — и прямо перед носом у нас, молодых, закрываются двери автобуса, и он уезжает. По нашим часам, оставалось еще минуты две до отъезда, но, по часам Юрия Андреевича, мы опоздали на 15 секунд. Нам пришлось бежать сломя голову через весь город за этим автобусом — и мы успели добежать в срок. Морозов это отметил, сказал, что мы молодцы — но если в следующий раз опоздаем к автобусу, то будем оштрафованы, и нас вообще не возьмут на сборы. После того случая я уже никуда не опаздывал, и вообще опозданий не приемлю.

А тренировочный процесс был такой, что до сих пор не понимаю, — как я мог его выдержать. Подъем в семь утра. Никакого завтрака. У тебя мерили давление, проводили еще какие-то тесты. Тут же — часовая тренировка на пляже или в парке. И какая тренировка — «от ножа»! Скажем, камни здоровенные друг другу кидаешь — и попробуй не поймай. Вприсядку даже плясали — как только тренеры ни изгалялись. Но прыгучесть и сила, которые тогда были во мне заложены, сыграли свою роль. Уже когда я приехал играть в Норвегию, все тесты показали, что в 30-летнем возрасте я подготовлен намного лучше, чем молодые местные игроки. Хотя вроде бы все уже изучали физиологию и знают, что если утром встаешь и идешь работать без завтрака — это измочаливание организма. Но о восстановлении тогда никто не думал.

Завтрак был после первой тренировки. И сразу мы ехали на вторую. Было такое гаревое поле без разметки. И там мы полтора часа в безумном темпе отрабатывали прессинг. Если на этой тренировке не было крови, значит, она была неудачной. Ты должен был носиться без остановки, врезаться в человека, даже когда видел, что он уже успел отдать передачу. Или ты — его, или Юрий Андреевич — тебя. Отсюда и кровь. Но парадоксально, что травм на таких тренировках не было, все ни на секунду не теряли концентрации. В команде было 25 человек, которые в равной мере претендовали на десять мест в составе и адским трудом доказывали свою состоятельность, и только позиции вратаря Миши Бирюкова были непоколебимы. Конечно, в такой обстановке были неизбежны конфликты между игроками, доходившие и до драк. Более того, они где-то даже сознательно подогревались и провоцировались. Это был своего рода дарвинизм — кто сильнее, тот и выживет.

— А была какая-то ревность со стороны ветеранов команды по отношению к молодежи, стучавшейся в основной состав, — Сергею Дмитриеву, вам?

— Думаю, всех молодых проверяли на характер. Просто так авторитет заработать было нельзя. Старики били по ногам молодых — и смотрели. Если ты с криком упал и сделал вместо одного переворота три — к тебе одно отношение. Если стерпел, быстро встал, снова пошел в борьбу, опять получил по ногам, вновь встал — совсем другое. Тогда ты становился одним из них. Не каждый способен был через такое пройти и не сломаться — но оставались действительно самые сильные.

— Какими были отношения игроков с Морозовым за пределами поля?

— Я в ту пору был совсем молодым, но и об опытных ребятах могу сказать — он был им не друг и не брат. Не дай Господь было встретить его на базе в Удельной в коридоре или на лестнице. Только слышали, что открывается его дверь на втором этаже, все прятались по комнатам или в любые углы — лишь бы не попасться на глаза. Причем касалось это не только футболистов, но и обслуги базы. Была такая примета: встретил Морозова — хорошего не жди. Такие были времена, что считалось: тренер должен быть Наполеоном.

Намного позже, в 1999 году, я не раз общался с Морозовым уже после того, как провел много лет в Норвегии, а он вернулся в «Зенит». И вот тогда увидел, что это по своей сути очень добрый и ранимый человек. Мне немножко жалко его и других подобных людей. Потому что всю свою жизнь они работали под небывалым, нечеловеческим прессом. Вообще, работа тренера очень сложная — и нередко приводит к проблемам с алкоголем. Особенно в то время. Не секрет, что и у Юрия Андреевича было подобное, и у его учителя Валерия Лобановского. У них — так же, как у игроков советских времен — отсутствовала другая возможность расслабиться, переключиться. Тренер — это была своего рода роль, и она, как тогда считалось, требовала определенной модели поведения. Вот Юрию Андреевичу и нашли роль деспота, которую ему нужно было постоянно играть. А это, мне кажется, противоречило его человеческой сути. И в этом была его драма, которая, возможно, не позволила ему до конца реализоваться профессионально и быть оцененным по-человечески.

Эту мысль Баранника в нашем разговоре в Санкт-Петербурге 14 лет назад по большому счету подтвердил сам Морозов:

— Игроки знают, что, несмотря на мою жесткость, я их люблю — без этого в футболе делать нечего. Просто у нас профессия такая — суровая. 330 дней в году ты один на один с игроком. Ты должен и потренировать его, и машину с квартирой выбить, и ребенку детский сад… У тренера накапливается огромное напряжение, и, если он чувствует, что ему отвечают неблагодарностью — может последовать срыв. Если начать сюсюкать с игроками, они сядут тебе на шею, станут диктовать свои условия — тут всякая работа прекратится.

В беседе с совсем юным тогда корреспондентом 61-летний на тот момент тренер неожиданно раскрылся, признав, что жестким его делает не внутренняя сущность, а профессия. То есть — та же роль, о которой говорил Баранник.

Резюмировал свои размышления Баранник так:

— Естественно, Морозов — неоднозначная фигура. Но людей надо оценивать не по внешним проявлениям, а по тому, что они сделали. Одно то, что Юрий Андреевич даже в преклонном возрасте нашел в Санкт-Петербурге молодых талантливых ребят, которых сейчас почему-то никто не может найти, и те же Аршавин, Кержаков, Быстров стали лидерами не только питерского, но и всего российского футбола, дорогого стоит.

Размышляя о фантастическом умении Морозова находить и воспитывать молодых, Баранник знает, о чем говорит. В начале 80-х в роли Аршавина и Кержакова был он сам, как и многие его ровесники-ленинградцы. При Юрии Андреевиче весь город знал, что шанс попасть в «Зенит» есть у каждого питерского мальчишки. Если ты одарен, по-спортивному зол, способен переносить жуткие нагрузки и не ныть — шанс у тебя обязательно будет. Никто тебе не преподнесет место в стартовом составе на блюдечке с голубой каемочкой, подпускать будут постепенно, приглядываясь, — но дверь в любом случае открыта. И переступишь ли ты заветный порог — зависит в первую очередь от тебя.

Сейчас, при всех успехах «Зенита», такого нет. Пуповина между городским футболом и главной командой, по сути, перерезана. Когда в феврале 2009-го я беседовал с завершившим карьеру игрока Радимовым, то удивился его нежеланию проводить прощальный матч.

— По-моему, прощальные матчи приносят клубам огромную пользу. Все игроки понимают, что тех, кто много сделал для команды, ценят и не относятся к ним, как к отработанному материалу.

Радимов, только приступивший в «Зените» к исполнению обязанностей начальника команды, ответил:

— Я бы предпочел, чтобы детям в Питере, тем же школам «Смена» и «Зенит», сделали все условия, чтобы они давали петербуржцев в основной состав. Как человеку, родившемуся в этом городе, мне этого очень хочется. А то после нашего с Аршавиным ухода в составе осталось лишь двое питерцев — Малафеев да Денисов. Понимаю, что только своими воспитанниками сейчас ничего не выиграешь — времена другие. Но хотя бы в каком-то количестве они появляться должны. А последними были Денисов, Быстров и Власов, и произошло это в 2003 году. Очень хочу поговорить с руководством на эту тему — чтобы улучшить ситуацию в питерском футболе. И это не красивые слова, а то, что давно у меня в душе. У любого питерского мальчишки есть мечта играть в «Зените», и надо сделать так, чтобы она была осуществима.

Слова Радимова заставляют вспоминать о Морозове. О непростом человеке, поступки и характер которого мы не можем оценивать вне контекста его времени. Однако стремление не пользоваться плодами чужого труда, а лепить мастеров из способных, но еще мало что умеющих мальчишек, — это бесценное качество не привязано к XX или XXI веку, к социализму или постсоветской эре. Оно именуется педагогикой.

• Предыдущая
• 9/123
• Следующая