Правда о «Зените» - Рабинер Игорь Яковлевич - Страница 10

• Предыдущая
• 10/123
• Следующая

И если игрок московского «Динамо» Кержаков не забывает принести букет цветов к мемориальной доске этого человека, если старый тренер смог внушить Аршавину понимание роли труда в футболе, если весь Питер говорит о нем как об отце современного «Зенита», — значит, Морозов был выдающимся педагогом. И какой была бы эта команда, если бы во второй половине 70-х не он унаследовал ее от маститого специалиста Германа Зонина — неизвестно никому. В любом случае — совсем другой.

Мне довелось подробно побеседовать с Морозовым лишь однажды. Но и это, с учетом нашей с ним разницы в возрасте, было подарком судьбы. Мы поговорили зимой 1995 года, когда Юрий Андреевич после долгих странствий по Ближнему Востоку вернулся в роли спортивного директора возрождать «Зенит», мучившийся тогда в первой лиге. И как вы думаете — к кому?

— Предложение поработать с ним в связке сделал принявший команду Павел Садырин, — рассказал мне Морозов. — И я сделаю все, чтобы Питер занял то место в российском футболе, которого заслуживает. Город сейчас, как в лучшие времена, повернулся лицом к команде. Садырина приглашали мэр Собчак, вице-мэры Малышев и Мутко — и они гарантировали команде такие условия, которые должны позволить ей вернуться. И все футбольные люди Петербурга, включая тренеров команд, понимают — сейчас все надо делать ради «Зенита». И я буду счастлив, если нам удастся добиться цели. Даже в роли спортивного директора.

— А как же быть с тренерским творчеством?

— Вариантов нет. В «Зените» — Садырин, а в другой город ехать не хочется. Чувствую потребность в стабильности, размеренной жизни. Когда живешь не дома, чувствуешь дискомфорт, нарушаются дружеские, человеческие связи. Хватит. Да и есть желание вспомнить, что мы с Садыриным начинали делать 17 лет назад.

— Но ведь есть пословица: «Не возвращайся туда, где был счастлив».

— Но я-то счастлив был не до конца…

В оценке своей работы в «Зените» на стыке 70-х и 80-х Юрий Андреевич был объективен, а порой даже по отношению к себе беспощаден. Выводы тренера во многом совпали с теми, которые сделали его бывшие игроки.

— У вас сложился имидж человека, который умеет создать коллектив, но право пожинать плоды собственного творчества предоставляет своему наследнику. Согласны с такой оценкой? — спросил я Морозова.

— От фактов никуда не уйдешь, а они заставляют сделать именно этот вывод. Что ж, попробую объяснить причину происходившего. Когда я только начинал создавать и «Зенит», и позже ЦСКА, эти команды состояли из очень молодых ребят, с которыми надо было нянчиться, объяснять все до мелочей. Пару лет спустя мальчишки становились мужиками, созревали как игроки. И, выражаясь нашим, футбольным, языком, их надо было «отпускать»: проводить не каждую тренировку, закрывать глаза на какие-то мелкие проступки, больше доверять их самосознанию. Я же продолжал жесткую линию и в тренировках, и в быту, что в итоге приводило…

— К бунтам?

— Нет, бунтов в мою бытность тренером не было ни разу. А приводило к внутреннему неприятию игроками происходящего, к нежеланию работать. И в итоге — к моему уходу. А мой преемник попадал на благоприятную в профессиональном смысле почву и, используя свои психологические нюансы, поднимал команду на большие дела.

— В 80-м вы привели «Зенит» к бронзовым медалям, заложив основу будущего чемпионства. Что же стало причиной вашего ухода после сезона-82?

— После успехов 80-го кое-кто начал думать, что добился всего, и в результате остановился в росте. Но дело было не в этом. После чемпионата мира 1982 года сборную возглавил Валерий Лобановский, и руководство киевского «Динамо» по его рекомендации сразу предложило мне занять его место. В это время «Зенит» был на ходу, но я сделал непростительную педагогическую ошибку. Вместо того чтобы выждать паузу до конца сезона, я сразу попросил отпустить меня на Украину.

Меня попросили остаться до конца года. Я не мог не согласиться. Но вот игроки уже по-другому стали относиться к работе — кто-то в душе посчитал меня предателем, кто-то решил спокойно дождаться смены тренера. И в результате мы заняли только седьмое место.

— В Ленинграде вас заменил Павел Садырин. Почему именно он?

— Когда в конце 77-го я возглавил «Зенит», до конца сезона помощников не менял. А потом твердо решил — надо найти таких ассистентов, которые не будут смотреть тебе в рот, а смогут сказать свое слово. Узнал, что Садырин, закончив самый первый выпуск Высшей школы тренеров, приехал в Ленинград. Мы с ним встретились, поговорили, после чего проработали вместе пять лет. И когда я уходил, сказал руководству: «Команда идет правильным путем. Если хотите, чтобы он не прервался, надо оставлять главным Садырина».

После каждой беседы с такими людьми что-то оседает в памяти глубоко, на годы. Из разговора с Морозовым мне запало в душу словосочетание — «непростительная педагогическая ошибка». По отношению к себе. В разговоре с человеком, который на сорок с лишним лет моложе.

Часто ли вам такое доводилось слышать? И не тут ли кроется секрет дара Морозова? Личность, которая так бескомпромиссно относится к себе, имеет право много требовать и от других. Оттого и вырастают даже на закате жизни и карьеры этой личности Аршавины и Кержаковы.

Согласитесь: переплетение футбольных судеб Морозова и Садырина так и подталкивает к ревности, зависти, дележке славы.

А у них всего этого не было. Орлов свидетельствует:

— У них были замечательные отношения. Садырин всегда считал Морозова своим старшим товарищем и относился к нему как к отцу. Конечно, они в процессе работы высказывали друг другу всякие резкости — и Паша, и Юрий Андреевич такие люди, что говорили все, что думают. Их заносило — но они были честны по отношению друг к другу. И остались в таких отношениях до конца.

Впрочем, доброхотов, пытавшихся вбить клин между двумя тренерами, было с лихвой.

Татьяна Садырина, с которой мы несколько часов беседовали в их с Павлом Федоровичем «двушке» на «Октябрьском поле», вспоминает:

— Паша и Морозов целый год вообще не разговаривали. Это было, когда муж пришел в ЦСКА. В какой-то момент Юрий Андреевич вдруг перестал с нами общаться. Мы понять не могли — на что обиделся? А потом все выяснилось. У Морозова в Москве очень приличная квартира, он ее от ЦСКА получил. И кто-то ему нашептал, будто Садырин претендует на эту квартиру. Захотели зачем-то их столкнуть. А Павел Федорович о той квартире и не знал ничего! Лишь год спустя сели за рюмкой и выяснили отношения. И с тех пор проблем не было. Хотя и в «Зените», когда Садырин работал там второй раз, а Юрий Андреевич был спортивным директором, мужу пели в уши: «Морозов сказал то-то, обругал тебя там-то…» Муж, человек вспыльчивый, мог на минуту разозлиться — но на его отношении к Морозову это никак не сказывалось.

— А как получилось, что в 95-м Морозов с его тренерскими амбициями пришел к Садырину спортивным директором?

— Это было при мне. Юрий Андреевич после возвращения с Ближнего Востока был без работы, а Пашу как раз Собчак в «Зенит» пригласил. Пришел он как-то к нам домой. Сначала все вместе посидели, потом они между собой о чем-то пошушукались. Морозов ушел, а Паша сказал мне, что хочет видеть Юрия Андреевича спортивным директором. Потом он обговаривал это с Мутко и другими руководителями. Ему говорили: «Федорыч, ты что делаешь? Ты же под себя копаешь! Как могут два медведя в одной берлоге ужиться? Как бы должность Морозова ни называлась, он был, есть и будет тренером. И до добра это не доведет». Но Садырин никого слушать не стал.

По правилам художественных сюжетов, Морозов в какой-то момент должен был соблазниться на выгодное предложение и Садырина предать. Но жизнь — не искусство, и все произошло с точностью до наоборот.

• Предыдущая
• 10/123
• Следующая