Бесы в Париже - Картун Дерек - Страница 20

• Предыдущая
• 20/53
• Следующая

Он мыслил формулами, пренебрегая частным ради общего. Убитый полицейский представлялся ему лишь деталью политического процесса, вообразить его как личность он был не в состоянии. Точно так же, как людей, разорванных бомбой на куски, — это просто динамика жизни, появление на свет новых политических возможностей. Лишь политикой он жил — и больше ни к чему не был приспособлен. Глубоко внедрившееся в его душу сознание исторического смысла всего, что бы ни происходило вокруг, не оставляло места даже для оценки и осмысления собственных поступков.

— В субботу Фруассар наверняка одержит победу и станет генсеком компартии, — продолжал он. — Я уверен, что это уже решено.

— На эту неделю намечены еще акции? — спросила Ингрид.

— В Париже нет. Кое-что планируется в провинции. Встретимся на той неделе. Все. Расходимся по одному.

Политические расчеты человека, которого называли Феликсом, в чем-то совпадали, но кое в чем и отличались от тех, что производились в штабе. Те, кто входил в состав штаба, и сотрудничавшие с ними люди из государственного аппарата ставили целью заменить нынешнюю парламентскую систему более авторитарной, более «национальной», более дисциплинированной и иерархичной — под этими удобными эвфемизмами скрывалась мечта о диктатуре правых. Амбиции Феликса были куда скромнее — он просто искал защиты от левых, полагая, что следует защищать от них страну, даже если за них — большинство избирателей. Против насилия, взятого на вооружение правыми, он ничего не имел и потому рассматривал штаб как своих союзников. Будучи достаточно изощренным в политике, он сознавал, что нынешнее положение дел — лучший вариант из всех возможных: наиболее безопасный, меньше всего доступный вмешательству извне, наиболее стабильный. Но ему хотелось переместить политические акценты, сдвинув их вправо.

Каждая взорвавшаяся бомба дискредитирует правительство в той же степени, что и левых экстремистов, которым все эти взрывы приписывают, — это очевидно… Но если штаб рассчитывал разом избавиться таким образом и от левых, и от правительства, и от системы, их создавшей, то Феликс-то точно знал, что система устоит. Активисты штаба, префект полиции, министр обороны и все прочие могли предполагать, что им угодно. Но он, Феликс, игрок поискуснее. Он заигрывает с чертом, ловит, можно сказать, на блесну дьявола, но рассчитал длину удочки точно. Он и взаправду был опытным авантюристом, умевшим ловко балансировать на тончайшей нити между политикой и террором.

— Денек выдался не из приятных, — признался Баум жене в тот вечер. — Что на ужин?

— Мясо, жареная картошка и очень вкусный салат.

— Хорошо. А то печень опять пошаливает.

— Это потому, что ты нервничаешь, — сказала жена. — Каждый раз, как у тебя на работе нервотрепка, так у нас проблемы с твоей печенью. Примешь что-нибудь?

— Потом, может, одну таблетку. — Он вздохнул и ногой потрогал кошку. — Ну и денек…

— На этой рубашке манжеты совсем протерлись, — заметила жена. — Пожалуй, я их переверну.

— Ну и дурака я свалял! А все гордыня. Самоуверенность. Самомнение.

Жена знала, что он так и будет твердить о событиях, которые его расстроили, подробнее же все равно ничего не скажет, а потому и не спросила ни о чем. Вместо этого она ушла на кухню, бросила ломтики очищенного картофеля в скворчащее масло, проверила, как жарится мясо в гриле, и закончила накрывать на стол. На всю квартиру приятно запахло чесноком.

Баум сидел в кресле, согнувшись и опустив голову, размышляя о своей печени. Потом мысли его перескочили на Жоржа Вавра: что он скажет, когда ему доложат о сегодняшних событиях? Потом — как ни крути, а профессия брала свое — он долго и тщательно прикидывал, что делать дальше. Надо действовать по запасному плану, тому самому, который он до поры скрывал от Вавра. По плану, приготовленному на тот абсурдный, совершенно невероятный случай, если девчонка от них уйдет.

План вовсе не плох, но Баум уже выбрал кредит доверия, терпения и дружеского расположения шефа. И ничего удивительного не будет, если Вавр выйдет из себя, тогда это дело у него отберут. Его, Баума, просчет привел к гибели хорошего человека — куда уж хуже… А в чем состоял этот просчет? В том, что он поверил, будто противнику не под силу состязаться с ДСТ — раз уж тут собрались такие компетентные, такие проницательные люди. А враг оказался еще более компетентным: ловким, проницательным и безжалостным. Если уж женщины стреляют в полицейских среди бела дня, в общественном месте, то на что же способны мужчины? Это была отрезвляющая мысль.

Ужинали в молчании. Эстелла знала, когда можно говорить, а когда следует оставить мужа в покое, наедине с его проблемами. Невзирая на все неприятности и боль в печени, Баум воздал должное и мясу, и воздушному пирогу из кондитерской. С кофе он выпил большую рюмку коньяку — еще одна примета того, что день у Альфреда действительно был тяжелый.

— Может, я могу чем-то помочь?

Он улыбнулся и погладил ее руку.

— Спасибо, нет. Прости меня, завтра я буду в порядке. Новый день — новые возможности, не сомневаюсь.

Против обыкновения ночью ему снилась работа, и сон этот был странный. Девушка-убийца и утечка информации из Комитета обороны в нем не участвовали. Бесконечным свитком развертывались перед ним события, происходившие в Булонском лесу, — те самые, которые заставляли его на прошлой неделе пристально вчитываться в архивные документы и вызывали беспокойство в печени. Но во сне он ясно понимал смысл этих событий и не видел в них никакой тайны. Проснувшись, он мучительно пытался связать в памяти расползающиеся ночные видения, зная при этом, что ни за какие блага в мире ему их не вспомнить.

А вот чего Альфред Баум не знал — так это того, что пока он, пренебрегая состоянием своей печени, наслаждался кулинарными достижениями Эстеллы, президент сидел за бутылкой белого, закусывая копченой ветчиной. Его собеседником и собутыльником был министр внутренних дел Ги Маллар, которого он, президент, не любил и которому не доверял. Однако, будучи прагматиком, льстя себе мыслью, что это полезно для страны, для интересов его партии на выборах, не говоря уж о личных интересах в равной приблизительно степени, он решил подбросить своему коллеге одну любопытную идею.

— Префект полиции, — начал он, накладывая себе добрую порцию ветчины, — или непроходимый дурень, или мошенник. — Он выжидательно посмотрел на Маллара.

— Нет, он не мошенничает, — отозвался Маллар. — Правда, в этой истории с бомбами он мало преуспел. Ему чего-то не хватает… Воображения, что ли?

— В армии такой пошел бы под трибунал, — сказал президент. — За милую душу! — Он прожевал наконец ветчину. — Я вам кое-что хочу предложить.

Министр внутренних дел вскинул брови: с президентом всегда надо держать ухо востро и говорить как можно меньше. То, что президент сказал сейчас, по меньшей мере некорректно. Да он и никогда корректностью не блистал. Искренностью тоже. Абсолютно беспринципный человек. Так что министр на всякий случай промолчал.

— Я считаю, — продолжал президент, — что в интересах нации надо его от этого дела отстранить.

— Но в делах такого рода без полицейских не обойтись: у них есть опыт…

— Да что он нам принес, этот опыт, в данном случае?

— Пожалуй, действительно ничего.

— Тогда что мы теряем?

— Но кто этим займется?

Президент, чрезвычайно довольный своей идеей, заставил министра подождать ответа — прикончил ветчину, отхлебнул еще вина, вытер рот салфеткой и только тогда сообщил:

— Контрразведка. Департамент безопасности. У меня к ним больше доверия. Что скажете?

— Но по закону контрразведка действует только в случае чрезвычайной опасности. Разве сейчас нам угрожает нечто чрезвычайное?

— А разве нет? Вы же сами слышали: префект заявил, будто террористы обучаются за рубежом и оттуда получают оружие.

• Предыдущая
• 20/53
• Следующая