Бесы в Париже - Картун Дерек - Страница 19

• Предыдущая
• 19/53
• Следующая

— Надо посоветоваться с Феликсом, — сказал один из присутствовавших. — Эта проделка с протоколом Комитета обороны задумана здорово. Ее политический заряд побольше, чем у десятка бомб. Одно дело — услышать, что где-то далеко от тебя взорвалась бомба, и совсем другое — если знаешь, что мы проникли в самое сердце государственной машины.

Ингрид вмешалась:

— После всего, что мне пришлось сделать, мне бы не хотелось отказываться от этой игры. Еще ведь я и шпика пристрелила. Пару часов назад на Восточном вокзале…

— Мы слышали. Он умер.

— Очень бы я удивилась, если б он жив остался. — Это было сказано равнодушно, между глотками кока-колы.

— Товарищ Ингрид слишком много на себя взяла, — отозвался тот, что предложил посоветоваться с Феликсом. — Стрелять в полицейских в метро в час пик, днем — работа для крепких парней, а не для лидеров.

— Лидер должен вести за собой, — вскинулась та. — Руководить на передовой. А не из уютной комнаты в штабе. — Ее голос прозвучал так, будто она с трудом подавила истерику.

— Но я же не осуждаю. — Говоривший как бы отступил.

— Еще бы! — Голос Ингрид окреп. — Не то у тебя положение, Бруно, чтобы меня судить. По части теории ты силен, но уж насчет того, чтобы действовать… Лучше бы тебе ограничиться дискуссиями по вопросам стратегии, а тактику предоставь другим.

— Хватит, — вмешался главный. — Спором делу не поможешь. Нам бы следовало начать с того, что поздравить товарища Ингрид с успехом ее миссии. Она всем нам показала пример. Теперь, когда документ снова у нас, следует пересмотреть и теорию, и практику задуманной операции, чтобы, согласно предложению Рене, передать Феликсу нечто конкретное. Слово имеет товарищ Бруно.

Тот, что препирался с Ингрид, откашлялся и, наклонившись, оперся о стол локтями. Его внешность соответствовала его занятиям — он преподавал общественные дисциплины в Сорбонне, только звали его там вовсе не Бруно. Лет тридцати двух, бледный, с гладким, хорошо ухоженным лицом, типичный представитель среднего класса. Этому впечатлению несколько противоречили длинные густые усы, свисающие на мексиканский манер, — они смотрелись как некий вызов, признак несогласия с общепринятым. Голос звучал интеллигентно и на удивление мягко.

— Давайте смотреть шире, — начал он. — Наша цель — дестабилизация. Феликс рассудил, что утечка информации из Комитета обороны вызовет тревогу в обществе и спровоцирует панику в прессе, поскольку Комитет обороны считается самой засекреченной организацией в стране. Больше даже, чем само правительство. — Он закурил и выдохнул целое облако дыма в воздух и без того насквозь прокуренного помещения. — Задача была такая: раздобыть сугубо секретные документы и устроить так, чтобы их обнаружили при подозрительных обстоятельствах. Имя Сейнака на конверте — дополнительный маневр, чтобы дать толчок охоте за ведьмами и приблизить нас к главной цели: показать нации, что левые — предатели. Способные, умные, но предатели. В то время как мы, правые, — это и есть сама нация. — Он снова затянулся сигаретой. — Наша позиция неизменна: мы отлично усвоили урок, данный нам горсточкой террористов — тех, кому удалось в конце прошлого века терроризировать Париж. Они взрывали свои жалкие самодельные бомбы там и сям: то в здании парламента, то в кафе у вокзала Сен-Лазар. «Как могут эти безумцы рассчитывать, что им удастся повлиять на судьбу нации? — говорили люди. — Да это просто сумасшедшие!» Но они не были сумасшедшими. В этом может убедиться каждый, кто не поленится почитать материалы суда над Вейлантом и Эмилем Анри. Они утверждали: бомба может изменить климат в обществе. Она способна достичь того, что не под силу никакой политической кампании. И, конечно же, они были правы. В наших сегодняшних условиях одна бомба стоит миллиона избирательских голосов. Нет более эффективного средства, чтобы вымести всю эту демократическую чепуху из мозгов обывателей и убедить их в том, что нации необходимы жесткое правительство и сильный человек у руля. Эта диалектика неопровержима…

Казалось, собственная речь действовала на него, как дурман, он слушал себя, забыв о присутствующих, и собственная логика, не встречая возражений, разила его наповал. Теория обретала плоть. Пьянящий, всепоглощающий момент творения истории!

Он притушил недокуренную сигарету, зажег новую и продолжал:

— Я думаю, Феликс согласится, что следует еще раз попытаться выполнить наш план. Под самым носом у полиции. Говорю это как человек, разработавший всю операцию от начала до конца, но, надеюсь, вы не предполагаете, что тут у меня чисто личный интерес. — Его манеры и речь оставались точными и педантичными.

— А почему бы не подкупить какого-нибудь журналиста? — Вопрос задала девушка.

— Боюсь, это бесполезно. Полиция поверит только в то, до чего она сама докопается. А нам необходимо, чтобы в это поверили. В конце концов утечка информации из Комитета обороны и вправду существует. Мы должны быть уверены, что никакая полицейская ищейка не заподозрит подлога. Пусть считают, что за этим кроются Советы. А для нас главное, чтобы так называемые государственные мужи почувствовали свое бессилие. Чтобы поняли: хозяева тут мы, а не они. Некоторые животные гипнотизируют намеченную жертву — вот образ, который я вижу перед собой…

Наступило короткое молчание, слышно было только пыхтение проходящей мимо баржи.

— А на мой взгляд, вся эта затея с мотоциклистом и несчастным случаем чересчур сложна, — заявила Ингрид, которую явно раздражали слова и манеры Бруно. — Ну ладно, пришлось ликвидировать этого малого, он для того и был предназначен. Но уж больно все хитроумно. Мы прямо как кучка интеллигентских ханжей — все норовим показать, какие мы умные. А нужно нечто простое, практичное, тесно связанное с политической ситуацией. Поменьше философии, побольше дела.

— Никому не запрещено вносить свои предложения, — сухо ответил Бруно, выдыхая сигаретный дым. — Я на монополию идей не претендую.

— Надо передать Сейнаку конверт в редакции «Юманите» или еще где-то и устроить так, чтобы полиция это дело сразу засекла.

— А как это устроить? Полицейским, чтобы провести специальный рейд, нужны основания, а чтобы эти основания появились, надо что-то придумать.

— А если его просто переслать почтой в «Фигаро» или на телевидение?

— Не годится. Оно попадет в министерство внутренних дел, там все постараются замять, газеты напишут только то, что им позволят. А если отправить в более независимое издание, то вся пресса завопит, что это подлог, и полиция с великой радостью это подтвердит. Уж если чему-то учиться у истории, то это тому, что с помощью насилия легче чего-нибудь добиться, чем законным путем. Вот хоть дело Дрейфуса — они же знали, что он ни в чем не виноват, и все же, совершенно правильно, с моей точки зрения…

— Знаем, слыхали, — перебил его главный. — Но сейчас-то что предпринять? — Он повернулся к самому молодому из всех, тому, что сидел от него слева, — бледному худому юнцу, который пока не произнес ни единого слова. Сняв с левой руки кольцо с печаткой, он вертел его в тонких пальцах. Наголо выбритая голова придавала ему вид ревностного семинариста, который все свое время проводит за чтением благочестивых текстов.

— Рене, когда ты увидишь Феликса?

Не отрывая взгляда от кольца, тот ответил кратко:

— В воскресенье, как обычно.

Казалось, происходящее его не занимает.

— А до тех пор мы должны выработать свои предложения. Если у вас появятся какие-то идеи, вы все знаете, как меня найти. Теперь пошли дальше. Обсудим ликвидацию Лаборда прошлой ночью.

— Чистая работа, — сказал кто-то. — Слишком даже чистая для этого вонючего подонка. Такие легкой смерти не заслуживают.

— Передашь исполнителям наше мнение? — обратился главный к Ингрид.

— Передам.

— От машин они избавились?

— Да.

— Бруно, как бы ты оценил нашу инициативу с политической точки зрения?

— Лаборд сотрудничал с социалистами и оставался членом правительства. Теперь его наверняка заменят Фруассаром, у коммунистов же это единственная подходящая кандидатура. А этот будет гнуть жесткую линию, потому что ничего не забыл из того примитивного ленинизма, который выучил двадцать пять лет назад. Социалистов он ненавидит, у него главная забота, чтобы партия оставалась марксистской. А это отпугнет от нее многих избирателей. И, стало быть, мы видим редкий случай политического убийства, которое способно на практике изменить политический курс.

• Предыдущая
• 19/53
• Следующая