Генка Пыжов — первый житель Братска - Печерский Николай Павлович - Страница 14

• Предыдущая
• 14/36
• Следующая

— Митроха! Куда ты, леший, корзину ставишь! Подавишь всю ягоду!

И лишь когда пароход дал три коротких, отрывистых гудка, я понял — дело сделано. Пароход отдал концы и деловито застучал плицами колес по воде.

Прощай, Братск, прощай навсегда!

Вечером меня выкурили из шлюпки голод и холод. Студеный ангарский ветер проникал во все щели. Брезент надулся и трещал над головой, как простыня на веревке. Я подтягивал ноги к подбородку, дышал в рубашку, старался согреться. Грудь немного согревалась, но спина зябла еще сильнее. Казалось, ее кололи холодными тонкими иголками.

Только здесь, в шлюпке, я понял, что допустил непоправимую ошибку. Отправляясь в долгий путь, я не взял с собой продуктов. Хорошо еще, что я не забыл прихватить десять рублей, которые скопил на автоматическую ручку. Если сейчас вылезть из шлюпки, пожалуй, никто на меня не обратит внимания. Не спрашивают же на пароходе каждую минуту: «Гражданин, ваш билет!» Я тихонько выбрался из шлюпки, оглянулся и пошел к лесенке, которая вела вниз. За окном буфета сидела женщина в белом переднике. Она осторожно брала двумя пальцами костяшки счетов, передвигала их по блестящему прутику, а затем снова сбрасывала и хмурилась, как будто бы у нее болели зубы.

Я внимательно осмотрел буфетную стойку и решил купить шоколад «Цирк». Сделал я это не потому, что люблю сладости. Шоколад очень хорошо восстанавливает силы. Альпинисты, лыжники и вообще все, кто отправляется в долгий и утомительный путь, едят шоколад.

Шоколад я ел маленькими кусочками. Вначале на одной стороне рта, затем на другой. Но вот последний кусочек растаял на языке и бесследно исчез Как ни странно, но есть мне захотелось еще сильнее, чем прежде. «Наверно, шоколад не сразу восстанавливает силы, — подумал я. — Надо немного подождать и, кстати, пройтись по пароходу и посмотреть — может быть, удастся найти укромный уголок и уснуть».

Местечко такое я вскоре нашел. Внизу, возле горячей, как печка, стенки машинного отделения валялась куча мешков. На ней уже примостилась какая-то полная женщина в замасленной телогрейке и стоптанных мужских сапогах. Осторожно, чтобы не потревожить спящую, я расправил мешки и лег рядом. Если пройдет контролер,он подумает, что я сын этой женщины, и не станет дергать за ногу и кричать: «Гражданин, ваш билет!»

Лежать на мешках было очень удобно. Из машинного отделения затекал жаркий, сухой воздух. Глаза сами по себе закрылись, и я уснул. Но спал я недолго. Разбудил и порядочно напугал меня какой-то странный крик. Вначале я думал, что на пароходе пожар, и хотел было уже бежать разыскивать спасательный круг, но потом успокоился. Кричала во сне моя соседка:

— Митроха, куда ж ты, леший, корзину ставишь! Подавят всю ягоду!

Я закрыл глаза и стал ждать, что будет дальше. Скорее всего, придет контролер и выбросит меня вместе с женщиной в сапогах за борт. Но, к счастью, все обошлось благополучно. Никто к нам не подошел. Я выругал про себя загадочного Митроху, который не знает, куда надо ставить корзину с ягодами, и уснул, теперь уже до самого утра.

Пробраться в лодку уже было совершенно невозможно. По всей палубе бродили пассажиры, к тому же мой вчерашний шалаш — или ботинок, называйте как угодно, — был хорошо виден с капитанского мостика. Кстати, я совершенно правильно решил, что прятаться теперь не имеет смысла. Билеты, наверно, уже давно проверили, и можно было спокойно плыть до самого Иркутска. Правда, надо было еще незаметно улизнуть с парохода в Иркутске. Но зачем думать об этом сейчас? «Утро вечера мудренее» — говорит русская поговорка.

Я ходил по пароходу, присматривался и принюхивался к каждому углу, как голодная собака: может, кто-нибудь оставил кусочек хлеба или хвостик омуля. Куда бы я ни пошел, всюду жевали, грызли, пили. Еды у всех было обидно много. Я своими глазами видел, как один парень завернул в бумажку вполне приличный кусок хлеба и швырнул за борт. Разве так поступают с едой!

Голод привел меня на верхнюю палубу, к бочонкам с живицей и корзинам, обшитым сверху тонкой материей. Возле корзин крупными деловыми шагами ходила женщина в мужских сапогах. Я уже кое-что знал о корзинах и Митрохе. Он всю ночь провел на палубе возле корзин и теперь спал на знакомых вам мешках.

Хлеб сытнее ягод, подумал я. Но, пожалуй, не стоит отказываться и от голубики. Голубика хотя и не шоколад «Цирк», но все же имеет витамины, восстанавливает силы и усмиряет желудок. Я сел на скамейку и стал наблюдать за женщиной. Должна же она отлучиться с поста хотя бы на одну минуту! И я не ошибся. Женщина походила по палубе, бросила недружелюбный взгляд в мою сторону и отправилась вниз, к своему Митрохе.

Время терять было нельзя. Я подошел к корзине, отодрал материю и запустил руки в прохладные мелкие ягоды. Вначале я даже не почувствовал вкуса голубики. Бросал ее в рот, как в пропасть. За несколько минут я съел, наверно, полведра голубики. Желудок успокоился и ворчал теперь добродушно, как дальние раскаты грома после грозы.

Жадность никогда не приводит к добру. Поедая голубику горсть за горстью, я совершенно забыл о существовании женщины в сапогах. Она выросла передо мной как из-под земли.

— Караул! — понеслось по кораблю.

Пассажиры собрались на верхней палубе, как по команде «аврал». Они с любопытством смотрели на мое испачканное голубикой лицо и качали головами. Женщина не унималась. Она размахивала руками перед моим носом и кричала:

— Убить тебя, негодяй, мало!

Женщина наверняка убила бы меня, если бы к месту происшествия не подоспел капитан. Он растолкал людей и строго спросил меня:

— Кто тебе разрешил брать голубику?

— Я хотел есть. Со вчерашнего дня у меня во рту ничего не было, кроме шоколада.

Капитан едва заметно улыбнулся, а затем вновь нахмурился и сказал:

— Что прикажешь с тобой делать: в милицию отдать или выбросить за борт? Родители где?

— Нет у меня родителей. Тетка больная, в Братске живет, а дед в Иркутске. Я еду к нему.

Тетка и дед, которых я выдумал, спасая свою шкуру, произвели на капитана и пассажиров большое впечатление. Пассажир в помятом плаще и военном картузе ласково посмотрел на меня и сказал:

— Подумаешь, какое преступление — съел стакан голубики! Что ему, с голоду умирать? Надо еще проверить, что это за голубика такая. Целых шестнадцать корзин везет!

Капитан опустил брови, прицелился взглядом в женщину.

— Билет! — кратко сказал он.

Женщина долго развязывала узелок на грязном носовом платке, справилась наконец с этим нелегким делом и протянула капитану три небольшие зеленые бумажки:

— Пожалуйста, мы не какие-нибудь зайцы.

— Кто еще с вами едет?

Женщина поискала глазами кого-то в толпе и, не найдя, крикнула на весь корабль:

— Митроха! Иди, товарищ капитан вызывает!

— Оставьте Митроху в покое. У вас два места груза. Где билеты еще на двенадцать корзин? Это ваши корзины?

Полное, с двойным подбородком лицо женщины из красного сделалось белым, а затем синим, как будто его вымазали ягодами, или, как она говорила, «ягодой».

— А нам сказали, больше ничего не надо, — стала оправдываться женщина. Приложила платок к глазам и притворно всхлипнула. — Простого человека разве трудно обидеть! Не разъяснят, не расскажут, а потом сами же и придираются!

— Сейчас ты простая, а на базар придешь, сразу сложной станешь! — сердито сказал пассажир в помятом плаще. — В Братске за стакан голубики двугривенный платила, а в Иркутске полтора рубля с рабочего класса драть будешь. Капиталистка!

Дальше произошло то, о чем я не мог даже предполагать. Женщина неожиданно вскрикнула, упала на палубу и завопила на весь корабль:

— Караул! Убивают!

Капитан не обратил никакого внимания на эту лицемерку. Он подозвал матроса и кратко сказал ему:

— Оштрафовать! Снять груз на первой остановке! — Затем капитан повернулся ко мне и добавил: — Иди за мной!

Капитан привел меня в каюту, указал на стул и сам примостился на краешке койки против меня.

• Предыдущая
• 14/36
• Следующая