Убийцы Российской Империи. Тайные пружины революции 1917 - Оппоков Виталий - Страница 36

«Бруклин, марта 15 — 1925 г.

…Фотографии получил в хорошем виде, но никому не покажу, пока доктор не приедет. Буду весьма рад видеть его лично, и тогда, уверен, все пойдет на лад…

В общем, положение все такое же, разве что я недавно переменил службу и теперь заведую хорошим театром в Бруклине…»

Глава РАМа Астромов искал поддержки не только за рубежом, но и внутри страны, причем во влиятельных органах. Как его предшественники пытались иметь своих сторонников и агентов в департаменте полиции и в близком окружении царя, так и он стремился наладить контакты, с видными деятелями, проникнуть в органы НКВД. Более того, он сам являлся осведомителем НКВД и написал для этого органа вариант истории «Русского автономного масонства». В этой рукописи, датированной 13 октября 1939 года, есть такие строки: «Из наших современников масоны — Вал. Брюсов, Анат. Луначарский, Ник. Ал. Морозов-Шлиссельбургский…» Если известному поэту Валерию Яковлевичу Брюсову, умершему в 1924 году, это изобличение уже ничем не угрожало, то для его родного брата Александра Яковлевича, тоже известного, только в другой области — археологии, доктора исторических наук, могли быть неприятности. За шесть лет до астромовского признания не стало и бывшего наркома просвещения, председателя Ученого комитета при ЦИК СССР, одного из организаторов советской системы образования Анатолия Васильевича Луначарского. Но вот знаменитый Николай Александрович Морозов еще здравствовал и трудился. А знаменит он был своей революционной биографией, активным участием в таких народнических кружках, как «Чайковцы», «Земля и воля», «Народная воля», в покушениях на Александра II, более чем двадцатилетней отсидкой в одиночках Петропавловской и Шлиссельбургской крепостей. Необычайно популярен был в ученых кругах и среди ценителей искусства своими открытиями в химии, физике, астрономии, математике, литературными сочинениями. После Октябрьской революции являлся почетным членом Академии наук СССР.

Называл Астромов среди членов масонских лож и им сочувствующих некоторых работников НКВД. Об этом шла речь, к примеру, на очной ставке между ним, Полисадовым и Белюстиным 9 января 1941 года. Последний, в частности, сообщил, что в 1925 году, когда он, Белюстин, являлся главою московского ордена розенкрейцеров, его посетил Астромов и предложил быть идейным помощником руководителя ложи «Астрея», т. е. Астромова, а также осуществлять идейное руководство ленинградской ложей «Гармония». Год спустя между Астромовым и Белюстиным, по словам последнего, был подписан конкордат (соглашение) «об объединении антисоветских сил — ордена розенкрейцеров и „Великой ложи Астреи“». Вместе с тем у Астромова зрела идея легализовать деятельность масонских лож, с которой он поделился с Полисадовым еще в 1924 году. Позже он составил специальный доклад о масонах для чекистских органов, в котором «тщательно завуалировал ритуальные анахронизмы». Но когда убедился, что эта затея неосуществима, решил объявить о закрытии лож подпольного масонства. Белюстин и Полисадов утверждали вопреки возражениям Астромова, что это был тактический маневр. Первый из троих, к примеру, вспомнил, что в конце 1925 года Астромов сообщил ему о письме в ЦК ВКП(б), написанном им, где речь шла о ложном роспуске масонских лож и лояльности масонства к Советской власти. Этого, по словам Белюстина, не было, так как «масонские ложи продолжали существовать, и антисоветская работа не прекращалась, наоборот, она усилилась». Это же подтвердил Полисадов. Он рассказал о собрании ложи «Астрея», проведенном в декабре 1925 года Астромовым в Ленинграде, на котором, в соответствии с заявлениями Полисадова, был составлен протокол о закрытии лож. Копию этого протокола Полисадов, который тоже являлся нештатным сотрудником чекистского органа Ленинградской области, представил по инстанции.

«Все это было проделано, — рассказывал Полисадов на очной ставке, — в целях показа органам ОГПУ, что мы якобы отошли от своей преступной деятельности. На самом же деле это был обман, так как Астромов к этому времени уже имел новый орден „Изотерика“. Туда и перешли основные кадры членов бывших масонских лож. Я сам перешел к этому времени в орден Белюстина, а мои ученики по ложе „Гармония“ продолжали поддерживать со мной связь, переведя ее на чисто житейскую основу. Встречи организовывались просто как „встречи хороших знакомых“». Изобличенный Полисадовым, Белюстиным, а также собственными записями, извлеченными из его дневника, Астромов вынужден был признать, что и после уведомления ЦК ВКП(б) и органов НКВД о роспуске масонских лож последние функционировали. «Проводили занятия с учениками, — уточнил он, — но практической работы не вели». Признал он за факт и то, что поучал Полисадова проникнуть в органы. Это признание прозвучало так: «Действительно, я с Полисадовым в свой приезд в Москву в 1924 году у него на квартире вел разговор о том, что, возможно, я или он будем вызваны в органы ОГПУ, где нам могут предложить… сотрудничество. Тогда от такого предложения отказываться ни в коем случае не следует, так как тогда мы легче сможем доказывать отсутствие у нас контрреволюционности». Белюстин в свою очередь подтвердил подобное поучение Астромова, переданное Полисадовым. «Полисадов сказал мне, — показывал Белюстин, — что считает целесообразным и полезным нахождение своих людей (т. е. вообще мистиков и масонов) среди… сотрудников… ОГПУ, дабы быть в курсе текущих мистических дел и отводить направление на сочленов подпольных мистических организаций удара путем сокрытия истинной деятельности таких лиц, т. е. деятельности, направленной против Советской власти. Такие же соображения высказывал мне и Астромов по этому вопросу в наше свидание с ним в Ленинграде в январе 1926 года».

Здесь уже упоминалось о дневнике Астромова. Хотя автор и отнесся «скептически» к своим записям шестнадцатилетний давности, охарактеризовав их как выдумки, все же выдержки из этого дневника, изъятого у Астромова при его аресте 10 июля 1940 года, представляют определенный интерес для понимания механизма управления мировыми процессами. Приведу некоторые из них.

«…Несколько раз получил от Джеллы в письме из Турина вырезки из газет — карикатуры на итальянское масонство. Некоторые были остроумны. Муссолини, став у власти, принялся уничтожать ложи… Даже архивы сжигал. Спасли их от окончательного разгрома американцы-туристы, пригрозившие через посла, что Америка не даст ему займа.

Узнав о преследовании масонов, я стал размышлять, не отразится ли это рикошетом как-нибудь и на нас. Обычно действия наших антиподов вызывали соответствующие мероприятия и у нас. (После убийства в Варшаве Войкова у нас появился „войковский набор“ поляков и т. д.) На всякий случай необходимо принять меры, и вот в 1925 году Вел… Астрея объявила gross Silanum, т. е. прекращение всех работ и закрытие лож РАМа.

До сих пор наши отношения с властью были довольно дружественные. Петрогубчека, призвав наших руководителей и побеседовав с ними, выяснила, что наша организация стояла и стоит в стороне от политики и занимается философскими вопросами человеческого самоусовершенствования и перевоспитания… Следователь… Владимиров еще до революции был знаком с деятельностью „Российского автоном. м-ва“. Поэтому, расспросив и заслушав доклад Владимирова, председатель Петрогубчека Комаров махнул добродушно рукой… Нам даже удалось достать за его подписью и подписью нач. СОЧ Озолина охранную грамоту на помещение нашей ложи Астреи и ложи Аполло… ордена мартинистов, освобождающую нас от очередных обысков. Копия охран, грамоты „Вел. ложи Астреи“ (на Михайловской пл.) хранилась у нашего председателя домкома Ларионова, где был дан тел<ефон> уполномоченного чека по борьбе с лев<ыми> партиями, к которому и надлежало обращаться.

Перестройка чека в ГПУ не вызвала оживления наших отношений — наоборот, они прекратились…

В таком неопределнном положении нас застал 1924/25 г. Весной 1925 года я получил из Москвы от штульбрудера (председательств. мастер) ложи „Гармония“ Абельсара письмо, где он пишет, что его вызвали в „высокий дом под часами“ на Лубянке и интересовались его деятельностью. Кроме того, ему сказали, когда я буду в Москве, они не прочь пригласить меня „на чашку чая“ и побеседовать. В этом я видел скрытое приглашение, а потому, собравши кое-какой фактический и идеологический материал, весной поехал в Москву.