Голубоглазый дьявол - Клейпас Лиза - Страница 27
- Предыдущая
- 27/69
- Следующая
Улыбка Харди исчезла. «А тебе и не надо никого заменять. И уже давно».
Дождь усиливался, делая его волосы похожими на тёмный гладкий мех выдры, а ресницы пиками выступали над его блестящими голубыми глазами. Мокрым, он выглядел прекрасно. И имел чудесный запах, эта чистая кожа и промокший хлопок. Его кожа казалась тёплой под дымкой дождя. По правде говоря, пока мы стояли там, окружённые городом, льющейся водой и тёмной ночью, он казался единственным теплом во всём мире.
Он нежно отвёл со щеки один локон, затем другой, выражение его лица всё ещё оставалось суровым. При всём его размере и силе, он касался меня с такой нежностью, на которую Ник никогда не был способен. Мы были так близко, что я видела текстуру его бритой кожи, и знала, что эта мужская гладкость будет восхитительной под моими губами. Я почувствовала острую сладкую боль в грудной клетке. С тоской я подумала, как далеко мне хотелось бы зайти с ним в ту ночь на свадьбе, пить шампанское под земляничной луной. И не важно, чем бы это закончилось, я хотела бы сделать это.
А теперь слишком поздно. И целой жизни не хватит. И миллиона желаний.
Прибыло такси.
Лицо Харди задержалось на моём. «Я хочу тебя видеть снова», сказал он тихим голосом.
Мои внутренности превратились в мини-Чернобыль, Я не понимала себя, почему я так сильно хочу остаться с ним. Любой здравомыслящий человек понимал, что Харди не интересуется мной. Ему хотелось позлить мою семью и привлечь внимание жены моего брата. И если по ходу можно ещё развлечься с девчонкой со стороны, так оно и лучше. Он был хищником. И для меня же лучше избавиться от него.
Итак я спрятала свою панику за высокомерной улыбкой, и послала ему взгляд, который говорил У меня есть твой номер, приятель. «Тебе просто хочется трахнуть Трэвиса, не так ли?» Мне было самой не по себе от такой тщательно спланированной грубости.
Харди ответил мне долгим взглядом, выжигая каждую клеточку в моей голове. А затем тихо сказал, «Только одну маленькую Трэвис».
Я покраснела. У меня сжались даже те места, где, как я думала ранее, и мускул-то нет. Поразившись тому, что мои ноги ещё как-то меня слушаются, я подошла и села в такси.
«Где ты живёшь?», спросил Харди, и я, как идиотка, сказала ему. Он протянул двадцатку таксисту, что было явной переплатой, так как Мэйн 1800 находился в нескольких кварталах отсюда. «Осторожно вези её», сказал он, как будто я была создана из некой хрупкой материи и могла разбиться при любом, даже лёгком ударе по дороге.
«Да, сэр!»
И только после того, как такси тронулось, я осознала, что его пиджак всё ещё на мне.
Вполне нормальной вещью было бы тут же отдать пиджак в химчистку – в здании она была – и попросить кого-нибудь отправить его Харди в понедельник.
Но иногда нормальное не случается. Иногда сумасшедшие чувства очень хорошо сопротивляются. Таким образом, пиджак, нечищеным, оставался у меня весь уикенд. Я его украла и вдыхала его запах. Этот чёртов пиджак, с запахом Харди Кейтса на нём, был чудесным. В конце концов, я сдалась и одела его на пару часов, пока смотрела DVD-фильм.
Потом я позвонила своему лучшему другу, Тодду, который недавно простил меня за то, что я не разговаривала с ним несколько месяцев, и объяснила ему ситуацию.
«У меня роман с пиджаком», сказала я ему.
«Это была распродажа у Нэймана?»
«Нет, это не мой пиджак, а одного мужчины». И я рассказала ему всё о Харди Кейтсе, даже вдавшись в описания того, что случилось на свадьбе Либерти и Гейджа почти два года назад, и потом, как я его встретила в баре. «Так вот, я его надела и смотрю в нём кино», завершила я свой рассказ. «По сути, он сейчас на мне. Насколько это ненормально? По десятибалльной шкале, насколько я сумасшедшая».
«Это зависит… Какой фильм ты смотришь?»
«Тодд», запротестовала я, ожидая серьёзного ответа.
«Хэвэн, не спрашивай меня о границах нормального, ты же знаешь, как я рос. Мой отец однажды приклеил свои лобковые волосы на картину и продал её за миллион долларов».
Мне всегда нравился отец Тодда, Тим Фелан, но я никогда не понимала его искусство. Лучшим объяснением, которое я слышала, было, что Тим Фелан был революционным гением, чьи скульптуры отвергали обыденные представления об искусстве и демонстрировали доступный материал наподобие жевательной резинки и липкой ленты в новом контексте.
Будучи ребёнком, я часто поражалась той перевёрнутой модели семейства Фелан, где родители вели себя как дети, а их единственному ребёнку Тодду, приходилось быть взрослым.
Только по настоянию Тодда семья соблюдала часы для приёма пищи и сна. Он тащил их на родительские собрания, даже если те не верили в образовательную систему. Однако Тодду не удалось сдержать отца от декорирования их сумасшедшего дома. Иногда мистер Фелан мог пройтись по коридору, остановиться, чтобы набросать или нарисовать что-нибудь прямо на стене, и пойти дальше. Их дом был заполнен бесценными граффити. А во время праздников, мистер Фелан мог повесить рождественское дерево, которым они называли куст бодхи, прямо на потолок.
Теперь Тодд стал чрезвычайно успешным дизайнером интерьера, именно благодаря своему умению быть креативным в пределах разумного. Его отец презирает его работу, тем самым, доставляя Тодду огромное удовольствие. В семье Фелан, как однажды сказал мне Тодд, цвет беж был вызовом на поединок.
«Итак», вернулся Тодд к предмету нашей беседы – пиджаку. «Могу я зайти к тебе и понюхать его».
Я оскалила зубы. «Нет, ты придёшь и заберёшь его себе, а мне надо его вернуть. Но не ранее завтра, так что у меня есть по крайней мере двенадцать часов, которые а могу с ним провести».
«Я думаю тебе надо поговорить со Сьюзан на этой неделе на тему того, почему ты боишься парня, который так тебе нравится, и способна на отношения только с его пиджаком. Пока этого парня в нём нет.
Я тут же стала защищаться. «Я же тебе говорила, он – враг семьи и я…»
«Не говори ерунду», сказал Тодд. «У тебя не было с этим проблем, когда ты послала к чертям свою семью, пожелав быть с Ником».
«И как вышло, они были абсолютно правы».
«Не важно. У тебя есть право быть с любым парнем, который приглянулся тебе. Я не думаю, что ты боишься реакции семьи. Я думаю, это что-то другое». И после долгой многозначительной паузы он мягко спросил: «Это было так плохо, с Ником, детка?»
Я никогда не говорила Тодду, что мой муж унижал меня физически. И я могла говорить об этом только с Гейджем, Либерти или врачом. Забота в голосе Тодда почти заставила меня открыться. Я попыталась ответить, но понадобились долгие минуты, чтобы выдавить хоть звук из моего стиснутого горла.
«Да», наконец прошептала я. Мои глаза наполнились слезами, и я вытерла их ладонью. «Это было довольно плохо»
На этот раз была очередь Тодда молчать, прежде чем он смог говорить.
«Что я могу сделать для тебя?», спросил он просто.
«Ты делаешь это. Ты – мой друг».
«Всегда»
И я знала это. Так случилось со мной, что эта дружба была намного надёжней, не говоря уже о том, что и намного продолжительней, чем любовь.
- Предыдущая
- 27/69
- Следующая
