Искатель. 1965. Выпуск №3 - Кривошеин Семен - Страница 26
- Предыдущая
- 26/44
- Следующая
Шумилов отложил и эту фотографию к уже просмотренным. Что же? Не опознал Черняева? Значит… Значит, это не Черняев? А Шумилов, словно испытывая терпение Андрея, снова потянулся к злополучному снимку.
— Знаете, — сказал он, и в голосе его послышалось колебание, — это, пожалуй, Капитон Черняев. Я не ошибся?
Нет, ошибки не было. Черняев — это Черняев. Но решать — пусть решает сам Шумилов, подсказывать нельзя.
— Вы извините, Николай Григорьевич, — улыбнулся Андрей, — но я вам не советчик. Вы уж сами разберитесь…
— Да, — уже уверенно сказал Шумилов. — Это Черняев. Но как изменился!
Он подержал фотографию еще мгновенье и, вздохнув, отложил в сторону, взялся за другие, еще не просмотренные. Перебрав, опять вернулся к фотографии Черняева. То приближал ее к глазам, то отдалял.
— Нет. Боюсь, я ошибся. Похож, чертовски похож, и все же, думаю, это не Черняев. Лицо вроде бы его, но глаза, рот… Нет, не он.
— Николай Григорьевич, — укоризненно сказал Миронов, — нельзя ли все же определеннее: кто это — Черняев, не Черняев?
— А определеннее я вам, дорогой, не скажу, увольте, — неожиданно рассердился полковник. — Может, Капитон, а может, и нет. С годами люди меняются…
Вернувшись в Москву, Андрей прямо с вокзала отправился на Большую Ордынку, по адресу Воронцовой. А вдруг она живет там, где жила и раньше?
День выдался везучий. Воронцову Андрей застал дома. Она приняла Миронова любезно, но на вопросы отвечала сдержанно, не желая, по-видимому, ворошить старое, прожитое и пережитое. Да, Черняева она знала. Знала близко. Хороший был человек. Почему «был»? Потому что, как она полагает, его давно нет в живых. Несколько неопределенно она говорит потому, что неопределенным было и известие о его гибели. Черняев числился пропавшим без вести. Потом… потом встретился другой человек. Вышла замуж. Естественно, Черняева она больше не искала. Правда, у нее однажды о Капитоне спрашивали, но ничего толком она сказать не могла. Кто спрашивал? Один военный, майор. Говорил, что был вместе с Капитоном в окружении. Интересовался его родственниками, друзьями. Между прочим, сам этот майор был похож на Капитона. Не знает ли она кого-нибудь из тех, кто изображен на этих фотографиях? Как же, знает. Вот он, майор, который приходил наводить справки о Черняеве. Он самый.
Воронцова уверенно указала на фотографию инженер-подполковника Черняева Капитона Илларионовича.
— Вы… — Миронов откашлялся. — Вы не ошиблись?
— Что вы, — улыбнулась Воронцова, — как я могу ошибиться? Я его хорошо запомнила — говорю же вам, он очень напомнил Капитона Илларионовича.
Извинившись перед Воронцовой, что отнял у нее столько времени, Миронов поспешил к генералу.
В Крайске арестован не Черняев, а кто-то другой, скрывающийся под именем Черняева. Но кто?
Север ГАНСОВСКИЙ
ДОСТУПНОЕ ИСКУССТВО
Лех и Чисон миновали больницу и пошли вдоль фасада огромного перенаселенного дома. Возле стены на скамейках грелись под лучами вечереющего солнца старики: старухи, перебивая одна другую, рассказывали о том, каких хороших детей они вырастили и как у них всегда все было в порядке в хозяйстве. Тут же ребятишки играли в чехарду, перекидывались мячом и с криками гонялись друг за другом.
Возле подъезда мальчонка лет четырех мелом рисовал на стене портрет девочки. Руки, как грабли, косички двумя палочками. От усердия художник высунул язык. Зрители — все мелкота — стояли полукругом в благоговейном молчании.
Из углового подвала неслись звуки старого разбитого рояля. Кто-то играл «Песню без слов» ля минор. Чувствовалось, что руки детские, слабенькие. Но не так уж плохо получалось.
— Вот всегда здесь играют, — сказал Лех. — Как ни иду, всегда.
Они пересекли канал по стальному мостику. Вода внизу была черная, как отработанное машинное масло, и казалась тяжелой и густой. Отсюда начинался район особняков.
— Вообще-то с Бетховеном — это гомеопатия, — сказал Лех. — Зря, по-моему, это придумали: воскрешать Бетховена.
— Какая гомеопатия? — Чисон остановился.
— Ну, когда передают на расстояние всякие там мысли и чувства.
— При чем тут гомеопатия? — спросил Чисон. — Вот всегда ты ляпнешь что-нибудь такое. Гомеопатия — это из медицины, что-то с лекарствами. Не знаешь, лучше не говори.
— Да, хотя… — Лех задумался. — Правильно. Не гомеопатия, а эта, как ее… телепатия. Ошибся. Ну, конечно, я всех слов не знаю. У тебя это тоже часто бывает. Ты вчера, например, сказал «стриптизм». А надо было «спиритизм». Ну, пошли.
Дело было в том, что оба в детстве обучались по новой системе. Каждому за полгода вложили в голову содержание чуть ли не всей Британской энциклопедии. И без всякого труда с их стороны.
Через открытую калитку они вошли в сад Скрунтов.
— Обеды у них хорошие, — сказал Лех. — Останемся пообедаем. Прошлый раз подавали медвежью лапу по-русски.
Перед самым домом большой участок был разбит под альпийский садик. С фиолетовыми и желтыми крокусами, желтыми ирисами и мелкими розовыми рододендронами. Все было хорошо ухожено, но посередине шла траншея, а на цветах, смяв их, валялись части какой-то железной конструкции. Ощущалось, что хозяева затеяли очередную перестройку.
В вестибюле лакей Ульрих взял у них шляпы и пошел наверх доложить.
Едва он успел скрыться, как из-за мраморной колонны выскочила бабка Скрунтов и кинулась к Леху на шею.
Бабке Скрунтов недавно исполнилось сто четыре, но благодаря серии омолодительных операций и фигура и кожа у нее были как у восемнадцатилетней. Только рот почему-то оставался кривым, старушечьим. Тут уж ничего не могли сделать, как ни бились. Ну и с головой, естественно, было не все в порядке.
— Тише! Тише! — Лех отдирал ее от себя. — Успокойтесь.
— Ах, мне нехорошо! — воскликнула бабка и стала валиться на пол, закатывая глаза.
Лех придержал ее за талию.
— Притворяется, дрянь, — объяснил он Чисону. — Это у нее всегда так: хочет, чтоб ее мужчина поднял и понес. — Он мотнул головой, откидывая нависшую на лоб прядь волос. — Ничего, сейчас придет Ульрих. Она его слушается.
При слове «Ульрих» бабка открыла один глаз.
Лакей Ульрих тем временем возник на площадке второго этажа. Он быстро сбежал по ступенькам, остановился в двух шагах от гостей и внушительно сказал:
— Веда Скруит, вернитесь, пожалуйста, к себе.
— Ах, Алек! — прошептала старуха как бы в забытьи. — Ну что же ты, Алек?..
— Веда Скрунт! — лакей повысил голос.
Бабка встрепенулась, проворно встала на ноги и метнулась за колонну. На прощанье она игриво подмигнула Чисону.
— А кто этот Алек? — спросил Чисон, когда они с Лехом поднимались по лестнице.
— Да никто. Прошлый раз был Ян.
Чисон вздохнул.
— Лучше бы дали ей помереть спокойно — прости ее, господи, — чем всякий раз опять омолаживать.
— Не хочет, — возразил Лех. — Не соглашается. Теперь затевает какую-то полную перестройку организма.
Лин Лякомб, хозяйка дома, встретила их в холле. (Лякомб потому, что фамилию она оставила себе по третьему мужу.)
— Это Чисон, — сказал Лех. — Помните, я вам говорил? Троюродный племянник того самого Чисона, который «Нефтепродукты и твердый бензин».
— Очень приятно. Как вы прошлый раз добрались домой? — спросила хозяйка Леха, глядя при этом на Чисона. (Такая у нее была привычка.) Не выслушав ответа, она сказала: — Ну, прекрасно. Сколько вы у нас не были? Почти полмесяца, да? Сегодня мы покажем вам три новые вещи… Хотя нет. Четыре… Познакомьтесь, кстати, с моим мужем.
Чисон горячо пожал руку появившемуся тут же плечистому мужчине.
— Да нет, не этот! Это Пмоис, представитель фирмы.
Чисон пожал руку второму мужчине, скромно державшемуся позади.
- Предыдущая
- 26/44
- Следующая