Бриллианты требуют жертв - Жукова-Гладкова Мария - Страница 41

• Предыдущая
• 41/82
• Следующая

Очнулась я от холода. Вернее, первой мыслью, когда очнулась, была: мне холодно. Поскольку газом мне в физиономию пшикали не в первый раз, я знала, что обычно хочется пить. И башка болит. По крайней мере, у меня в предыдущие разы болела. Или тут из-за прохладного воздуха не болит? И пить почти не хочется. Если только горяченького чайку.

Первым делом напрягла все органы чувств, чтобы понять, где нахожусь и, главное, кто поблизости. Если вообще кто-то есть.

Справа чувствовалось какое-то шевеление, кто-то покряхтывал, потом другой человек откашлялся и…

Подумала, что схожу с ума. Или еще в отключке. Или сплю.

Справа от меня стали читать стихи на неизвестном мне языке. Слева звучали мелодично и как-то заунывно. Этого языка я никогда не слышала. Одно было ясно: такие стихи не могут читать в преисподней. Слишком красивые. Слишком музыкальные.

Я аж заслушалась. Потом чуть-чуть приоткрыла глаза. Могла бы этого не делать: все вокруг было погружено во тьму. В черную, непроглядную тьму.

Ощупала грунт вокруг. Холодная земля. Э, надо подниматься. Я же простудиться могу. Хотя на мне куртка и джинсы, но ведь это не спасение. Этого хватает, когда бегаешь, а в машине сидишь с включенной печкой. А вот лежать на мерзлой земле…

Внезапно моя левая рука коснулась какого-то предмета. Я чуть-чуть подвинулась по направлению к нему. Батюшки! Сумка! Я ощупала ее получше. Никак моя собственная?

Дернула «молнию» и запустила руку внутрь. Первым, чего коснулась, была «отрубленная голова». Да, она, конечно, сейчас мне очень поможет. Хотя как знать, как знать.

По всей вероятности, справа услышали мое шевеление. Чтение стихов оборвалось.

– Эй, ты очнулась? – спросил голос с восточным акцентом.

Я поняла, что стихи тоже читали на каком-то восточном языке.

– Очнулась, – подтвердила я.

– Здравствуйте, – сказал другой мужской голос. Тоже с акцентом. Но не восточным.

Я поздоровалась в ответ.

– Что тебе оставили в сумке? – спросил первый голос.

– А вы не полюбопытствовали? – ответила вопросом на вопрос я.

Двое мужчин горько рассмеялись. Невосточный предложил мне продвинуться на их голоса и посмотреть, какая преграда нас разделяет.

Я продвинулась. Прутья решетки. Довольно толстые. Мы что, в подземной тюрьме?!

И тут я стала вспоминать о случившемся… По всей вероятности, я под домом банкира Глинских. Хотя пока находилась без сознания, меня могли перевезти в другое место. Кто знает, что я отправилась наблюдать за банкиром? Пашка, судмедэксперт Василий, Татьяна… Татьяна!

– Таня! – позвала я.

– Никаких Тань тут нет, – сообщил восточный человек.

– А может, ее звали Таня? – спросил невосточный.

– Кого? – поинтересовалась я.

Мне любезно сообщили, что в их клетке находится мертвая девушка.

Я застыла на месте, потом спросила, какого примерно возраста. Правда, так Татьяну не называли уже лет десять, если не пятнадцать.

Мужчины затруднились с ответом, но сказали: длинноволосая, длинноногая блондинка. Я вздохнула с облегчением. И потому, что в клетке не Татьяна, и потому, что Татьяне, скорее всего, удалось из банкирского дома выбраться. Иначе ее бы, наверное, тоже сюда поместили. Если у Глинских тут домашняя тюрьма. А Татьяна вполне могла сделать ноги. Ведь тот, кто пришел в спальню, где я пряталась под кроватью, пожалуй, никуда не заходил по пути. Прямо направился туда. В зимний сад точно не заглядывал. А Татьяна тем временем могла смотаться. И змея у нее с собой была в термосе. И яйца пластмассовые…

Мысль об имевшемся у Татьяны оружии заставила меня тщательно обследовать свою сумку.

Пропала только одна вещь (и не из сумки, а с ремня), правда, та, которая была бы мне сейчас нужнее всего. Сотовый телефон. Все остальное оказалось на месте.

«Отрубленная голова», светящийся плащ, пластмассовые яйца, диктофон с кассетами и запасными батарейками, блокнот с парой ручек. Больше всего в данной ситуации меня, правда, порадовали фонарик, шоколадка, яблоки и бутылка «Фанты».

– Эй, котенок, чего нашла в сумке? – спросил восточный мужчина.

– Да все на месте. Кроме мобильника, – вздохнула я.

– И у меня телефон отобрали, – сообщил восточный человек. – Деньги оставил. Перстень с бриллиантом оставил. Цепь золотую оставил. Браслет. Часы золотые «Ролекс». Вся барсетка цела. Ничего не взял. Только сотовый. А я бы сейчас все золото на него поменял. Слушай, котенок, у тебя покушать ничего не найдется?

Я честно перечислила все, что у меня есть из еды и питья. Как раз поинтересовалась, чем тут кормят и кормят ли вообще.

– Раз в день. Хлеб и воду, – сказал мужчина. – Вода мерзкая, словно из унитаза. Позавчера еще был сыр. Банкир сказал: швейцарский. А я после того, как этот сыр попробовал, задумался: он из Швейцарии импортирован или депортирован? Тебя как зовут?

Я представилась.

– А меня Сережа.

– По голосу никогда бы не сказала, – заметила я.

– Ну, мое настоящее имя для вас, неверных, труднопроизносимое. Представляюсь Сережей. И есть что-то похожее с моим настоящим. Так что зови так.

– Ваши запасы, мадемуазель, нужно беречь, – сказал второй мужчина. – Но не будете ли вы так любезны угостить нас кусочком шоколадки? Если мы все-таки выберемся отсюда, я приглашу вас в лучший ресторан Петербурга…

– В Европу ее свозишь, – сказал восточный.

– Да, мадемуазель, я свожу вас во Францию. Вы хотите во Францию?

– Лучше на Багамы, – сказала я, думая, как бы мне хотелось сейчас полежать на солнышке. Или хотя бы в родной отапливаемой (пусть и не на полную мощность, не так, как в советские времена) квартире.

Сережа расхохотался.

Я же при упоминании Франции и обращении «мадемуазель» задумалась. Не исчезнувший ли француз Николя делит со мной подземелье?

Спросила. Оказалась права. Сережа опять расхохотался.

– Значит, и ты, котенок, по этому же делу сидишь? Интересно, сколько еще народу к нам подселят? И почему женщину посадили отдельно?

– Я – француз, но женщина – это последнее, что я сейчас хочу! – крикнул второй истерично.

– Ты мало похож на француза, – заметил восточный.

– А ты меня в жизни видел? – завизжал Николя. – Ты меня при свете дня не узнаешь! Я всегда чисто выбрит и…

– Здесь свет вообще не зажигают? – поинтересовалась я, держа в руке фонарик, но пока не включая. Следовало беречь батарейки.

– Нет, мадемуазель, – ответил Николя. – И моя зажигалка больше не работает.

– Тогда откуда вы узнали, что я – женщина и что меня сюда поместили с вещами? И про труп – что это длинноногая длинноволосая блондинка? Тщательно ощупывали?

Мне пояснили, что при появлении банкира (слово сопровождалось эпитетами, которые я опускаю из цензурных соображений) в подземелье какой-то свет попадает. Да и хозяин должен же видеть, куда идет. Приходит с фонариком. В этом тусклом свете что-то можно различить.

– Он заходит раз в день? – уточнила я.

– Да, – подтвердил восточный мужчина. – Вчера заходил два. Тебя притащил. Сказал: вот вам женщина. Я просил тебя к нам поместить. А он сказал: вы еще спасибо мне должны сказать, что я ее отдельно сажаю. Не знаешь, почему?

Я пожала плечами, но этого жеста мои товарищи по несчастью, конечно, в темноте не видели, поэтому ответила, что не представляю.

– А про какую Татьяну вы говорили, мадемуазель? – поинтересовался Николя.

– Мою подругу. И я надеюсь, что она смогла выбраться из банкирского дома и скоро приведет подмогу. Сколько я была в отключке?

– Всю ночь и…

– Что?! – воскликнула я. – Так долго действие газа не длится!

– В тебя из баллончика пшикнули, да, котенок? – спросил восточный.

– Да, – подтвердила я.

– Значит, еще как-то добавил неверный.

Я прислушалась к своим ощущениям. Вообще-то я какая-то заторможенная. И до сих пор окончательно не проснулась. Значит, гад еще и снотворного вколол? Иначе я никак не могла объяснить, почему так долго проспала.

• Предыдущая
• 41/82
• Следующая