Ветер с Итиля - Калганов Андрей - Страница 30

• Предыдущая
• 30/77
• Следующая

Если бы не Алатор, ведун, может, и отрекся бы, но сейчас деваться ему было некуда.

– Раз я Перуном послан, значит, через меня Перун волю и скажет, – наседал Белбородко. – Верно говорю?

Алатор подошел к ведуну и что-то прошептал на ухо.

– Ладно, – проскрипел тот, – хошь смерти, кто же тебе запретит? Отойди, Угрим.

Кузнец принял жертву. Благородство благородством, а шкура – она одна, да и не родич за него встал – чужак. Чего чужака жалеть? Протянул нож рукоятью вперед и отошел.

Степан взвесил на руке оружие – тяжеловато. Повертел пальцами, то пряча за предплечье, то вновь показывая противнику. Нет, кажется, ничего, можно управиться. Алатор с усмешкой наблюдал за ним: пусть побалуется чужак. Напоследок!

Степан стянул футболку и обмотал ею левую руку. Против бритвенно-острого клинка, конечно, защита никакая, остается надеяться, что Алаторов нож поплоше. Вполне возможно, судя по качеству лезвия, доставшегося самому Белбородко…

Солнце лизнуло его смуглый, мускулистый торс. Смуглый, потому что успел-таки смотаться в Хургаду на недельку до того, как попал в сии благословенные места. А мускулистый, потому что не сидел сиднем в кожаном кресле у себя в кабинете, а железом баловался да крав-магой занимался.

Мужики одобрительно зацокали. Жилистый, худощавый, Степан был не хуже кузнеца. Пожалуй, даже лучше – более тонкий, а значит, юркий. В ножевом же бою скорость – первое дело.

Степан держал нож нежно, не напрягая кисть, так, чтобы имелась свобода движения. Собственно, он только и знал о ножевом бое, что оружие надо держать нежно, как птичку. Это, да еще, пожалуй, то, что бой этот быстротечен. Чик, и ты на небесах!

– Долго телиться-то будете? – возник дедок.

«Эх, – подумал Степан, – и подвезло же мне…»

Бойцы разошлись и, коротко взглянув друг на друга, приготовились к схватке.

Лицо Алатора превратилось в восковую маску – ни одной эмоции. Взгляд стал пустым, стеклянным. У Степана возникло такое чувство, будто он уже давно понят, точно какой-нибудь таракан, ползущий по столу. Как ни сучи лапками, конец известен. Вот сейчас поднимется рука и… на столе останется лишь грязноватое пятно.

Но деваться некуда, уж коли назвался клизмой – полезай в гузно… По-кошачьи ступая, он медленно двинулся по большой дуге. Мягкой, стелющейся походкой Алатор принялся смещаться в противоположную сторону, держа нож так, чтобы противник не мог его видеть.

Алатор изучал Степана. Потому и не кидался в атаку. Что изучает – это плохо. Говорит о том, что боец опытный, зря рисковать не станет. Но, с другой стороны, появляется время обмозговать ситуацию. Глядишь, и придет какая идея. Хорошо бы Алатор подольше не предпринимал активных действий. А этого можно добиться лишь двумя способами: либо самому грамотно атаковать, либо изображать умудренность, чем, собственно, Степан и занимался. Смотрел почти с таким же ледяным спокойствием, время от времени перекидывал нож из руки в руку, вертел в пальцах. И ходил, ходил, ходил… Черт знает, как все это выглядит. Но, судя по тому, что до сих пор жив, – не так уж и плохо.

Через некоторое время зрители начали проявлять нетерпение. Послышались оскорбительные выкрики. Ставок, конечно, никто не делал, однако толпе хотелось зрелищ, и она их требовала. Дело житейское!

Алатор безошибочно определил зачинщика. И это – ни на минуту не теряя из виду Степана, контролируя каждый его шаг! Баламутил воду высокий рыжий мужик с чубом.

– Заткни пасть, – рявкнул Степанов недруг, – не то опосля ответишь.

В исходе поединка никто, похоже, не сомневался, как и в том, что Алатор сможет преподать урок хороших манер любому из присутствующих. После того как нашинкует Степана!

– Ить, – икнул мужик, – чего зря гневишься? Лучше, вона, на нем злобу срывай.

Алатор взглянул через плечо на не в меру осмелевшего людина и бросил:

– Учить меня вздумал, хвост собачий?! Ты бабу свою детей рожать поучи!

Рыжий было раскрыл рот ради хамства, но решил пожалеть зубы.

– Ты это, – переминаясь с ноги на ногу, сказал другой мужик, – нам бы до грозы поспеть, а то сено скошено, на солнце вялится… Гроза будет сурьезная, ишь, как парит. Дай-то Род, до полудня погода еще может и постоит, а опосля ливень ей-ей вдарит – сам видишь, ласточки ужо вдоль земли стелются, мошкара чуть живая…

– Разберусь, – процедил сквозь зубы Алатор. И вновь принялся ходить вокруг Степана, пряча ножик. А Степан – вокруг него.

Над ними в вышине кружил ворон. Прямо как в той песне. Степан заметил его, когда подходил к Родовой Избе. Еще тогда подумал, что над его головушкой вьется проклятый. Ох, чует сердце, дождется ворон добычи. Полакомится свежими потрошками. Его сегодня день!

Когда противник, хоть и опасный, долго ничего не предпринимает, тянет время, волей-неволей теряешь концентрацию. Монотонность действует гипнотически. И вот ты словно в каком-то полусне-полубреду видишь своего врага. И уже непонятно, кто ведет, а кто ведом. А враг только того и ждет, чтобы взгляд твой затуманился. И лишь заметит это, жди беды!

Алатор сделал резкий выпад. Степан едва успел отклониться. Клинок прошел в опасной близости от лица. Алатор тоже чуть отскочил и рубанул хлестко, наотмашь.

Степан перенес вес, корпус его сместился чуть влево. Схватил запястье Алатора, попытался вывернуть руку. В принципе, прием мог и получиться. Окажись Степан чуть быстрее и удачливее, прошел бы на локоть, загнал его себе под мышку и навалился всем телом. Эх, пересчитал бы зубами камушки противник… Но тот оказался быстрее. Едва Белбородко сжал его запястье, как нож извернулся. Степан резко отдернул руку. Хотел сухожилия подрезать, подлец!

Алатор взревел и прыгнул на Степана, метя ножом в ямку над ключицей. Как парировать короткий клинок своим, как перенаправить, как защитить при этом руку (гарды-то нет), Степан знал лишь теоретически. То есть не знал. Единственное, что он успел, – поставить блок, причем рукой, в которой держал нож, и ошпаренно отскочить. Нож вылетел, звякнул о камень. О том, чтобы поднять, не могло быть и речи. Нож Алатора мелькал со скоростью вертолетной лопасти.

Что-то было во всем этом неправильное. Хотя, когда тебя собираются зарезать, это всегда неправильно! Что-то в своем поведении Степан никак не мог принять. Но что? Вроде бы он не катался по земле, не просил пощады. Вел себя вполне благородно, отмахивался, как мог. Почему же тогда он чувствует себя таким идиотом?

Да потому, что идиот и есть! Только идиот будет играть в благородство в подобной ситуации. «Тебя сейчас зарежут, как барана, а ты себе какие-то правила выдумал, – получив очередной порез, подумал Степан, – еще парочка таких вот атак, и эти правила выбьют на твоей могильной плите».

Первое, что ты должен сделать – конечно, если хочешь остаться в живых, – отбросить все стереотипы и условности. Драка – всегда подлость. Или ты, или тебя, по-другому быть не может. Если уж влез в дерьмо, то вонять все равно будешь, как ни одеколонься! И не забывай, что труп всегда хуже дерьма пахнет.

Вести себя следует так, чтобы нападающему стало ясно: перед ним законченный псих, связавшись с которым он совершил роковую ошибку. Нестандартно надо себя вести. Чтобы у дылды этого мозги перекосило!

Можно кататься по земле, лаять, швырять камни или что попадется под руку, кусаться, обливаться слюной, урчать и закатывать глаза, отрывать у нападающего уши, выдирать ноздри, пальцами метить в глаза, плеваться, сыпать угрозами религиозного или мистического толка, строить глумливые рожи… При подобной тактике даже самый отмороженный подонок почувствует себя довольно кисло. Ибо всякое удовольствие от процесса избиения получать перестанет! Напротив, почувствует брезгливость и отвращение, как к какой-нибудь раздавленной жабе.

Алатор же не был отмороженным подонком. А был он наемником. Со своими понятиями о чести, читай – условностями.

• Предыдущая
• 30/77
• Следующая