Напарница - Авербух Наталья Владимировна - Страница 77

— Вы это уже заметили, сударыня? — подмигнул мне Дрон Перте. — Да, разумеется, именно поэтому. В наших законах говорится, что каждый человек, по праву носящий шпагу, должен сам уметь защитить не только себя, но и всех нуждающихся в помощи. Зачем же стрелкам вмешиваться?

— Вы называете это законами, а я назову беззаконием! — в сердцах воскликнула я. — Когда каждый будет вершить свой суд со шпагой в руке так, как ему взбредёт в голову…

— Тогда в обществе будет гораздо меньше негодяев, упивающихся своей безнаказанностью, — холодно оборвал меня Дрон Перте. — Вы всегда можете найти управу на своего обидчика, а не годами доказывать в суде, что вам не помстилось, и что обидели вас, а не вы.

— Но, сударь, — заспорила я, так может погибнуть и невиновный!

— За него отомстят, — пожал плечами сын синдика. — Если у него и нет родных и близких друзей, владеющих шпагой, найдутся другие, готовые вступиться за обиженного.

— Если так рассуждать, сударь, — не отступала я, — общество потонет в крови, и ваше дворянство уничтожит само себя.

— Однако этого не происходит, сударыня, — снисходительно улыбнулся Дрон Перте, — вот вам наилучший аргумент против всех ваших возражений.

— Но…

— Не будем продолжать спор, сударыня, — примиряюще поднял руку сын синдика. — Всё, сказанное вами естественно для женщины, тем более дейстрийки и, разумеется, делает вам честь. Однако мы в Острихе, и это приходится принимать во внимание.

— Как скажете, сударь, — кивнула я, втайне взбешённая покровительственным тоном собеседника.

— Не обижайтесь, сударыня, — проницательно произнёс сын синдика. — Я не собирался сравнивать законы вашей и моей родины.

— Тогда к чему вы подняли эту тему, позвольте вас спросить? — зло процедила я. — Вы, кажется, обещали поднять серьёзную тему, не так ли?

— Так, — подтвердил Дрон Перте, — именно так. Я говорил вам о городских новостях, рассказанных мне моим отцом, синдиком Перте. Однако они вас, боюсь, они вас не заинтересуют.

— Что вы, сударь, — по-прежнему раздражённо возразила я. Мне вовсе не хотелось обсуждать с сыном синдика какую бы то ни было серьёзную тему, и уж тем более городские новости. Увы! Откажись я выслушать — остановило бы это Дрона Перте? Сомневаюсь, более чем сомневаюсь. — Я вся внимание и с интересом вас слушаю.

— Прекрасно! — улыбнулся сын синдика. — Прошу прощение, но я начну издалека. Вы, по своему положению в обществе и высокой нравственности, разумеется, не знакомы с острийским преступным миром, и ничего не слышали о таком человеке, как Бломель?

Я вздрогнула.

— Сударыня, вам дурно? — тут же встревожился Дрон Перте.

— О, нет, сударь, не стоит беспокойства, — покачала головой я.

— В таком случае я продолжу. Итак, вы ничего не слышали о Бломеле, не так ли?

Получив моё согласие, сын синдика коротко охарактеризовал преступника, повторив в основном описание наёмной убийцы Беаты.

— Прекрасно, сударь! — откликнулась на рассказ Дрона Перте я. — Не стоит продолжать, я вас прекрасно поняла. Господин, о котором вы говорите — прекрасный пример, самый лучший аргумент из всех возможных. Негодяй, однако, так хорошо владеющий шпагой, что ни один дворянин не в состоянии привести его к ответу и заставить поплатиться за все совершённые преступления. Очень хороший пример, сударь, восхитительно подходящий к вашей теории самосуда!

— Вы сердитесь? — удивился Дрон Перте. — Но почему? Чем я мог обидеть вас, сударыня?

Усилием воли я сдержалась, и вместо потока упрёков, грозящих затянуться, пожалуй, на несколько часов, ограничилась заверениями в прекрасном настроении и наилучшем отношении к собеседнику. Сын синдика не слишком убедительно сделал вид, что удовольствовался таким ответом и продолжал:

— Во всяком случае, вы ошибаетесь, сударыня. Бломель действительно подходящий пример для моей теории, как вы выразились, самосуда. Как говорят в народе, сколько верёвочке не виться… его убили на этой неделе. Вы удивлены?

— Не совсем, сударь, — пожав плечами, проговорила я. Проклятый сын синдика подбирался к очень неприятной теме, и мне стоило особых усилий сохранять спокойствие. Напустив на себя скучающий вид, я принялась рассуждать так, словно новость не имела и не могла иметь ко мне ни малейшего отношения: — Если Бломель может служить для вас примером справедливого возмездия, то его убили на дуэли — я правильно вас поняла? Вам, полагаю, его смерть кажется удивительной — учитывая репутацию этого господина. А я, однако, делаю простой вывод: слухи преувеличивали, и господин Бломель отнюдь не был первым фехтовальщиком Остриха. Вы не согласны со мной?

Впереди показался город, и Дрон Перте придержал лошадь, чтобы бежала медленнее.

— Нам лучше поторопиться, — мягко произнесла я. — Скоро обед, а мне нужно ещё успеть переодеться… да и вам необходимо вернуться домой вовремя.

Дрон Перте скривился.

— Вы правы, матушка не любит, когда я опаздываю. Однако, полагаю, она простит меня, если я скажу, что осматривал вместе с вами здешние красоты. Вы не откажитесь при случае подтвердить мои слова, сударыня?

— Располагайте мной, как пожелаете, — вежливо произнесла я. Сын синдика в ответ улыбнулся ещё неприятнее, чем ему случалось улыбаться до сих пор, но свои мысли удержал при себе.

— Итак, сударыня, — проговорил Дрон Перте после недолгого молчания, — мы говорили о смерти Бломеля, и, признаться, она представляется мне буквально невозможной, невероятной! В прошлом — признаюсь только вам — Бломель давал мне уроки фехтования, и до сих пор владеет шпагой гораздо лучше меня. А тут…

Мне оставалось только сочувственно покивать: человек, фехтующий лучше, чем Дрон, в одиночку убивший двоих противников и одного подкравшегося сзади убийцу с кинжалом, несомненно, самый худший из покойников. Его смерть не могла не вызвать вопросы властей, и неудивителен теперь панический страх Греты при виде такого человека… Но что нам оставалось делать? Сохранить Бломелю жизнь?

— А что говорит об этом ваш отец? — спросила я.

— Отец… — Дрон хмыкнул. — Отец в недоумении. Я предположил, что на Бломеля могли напасть несколько человек, и, в конце концов, кому какое дело, как заканчивают свою жизнь записные негодяи. Сейчас дело передано в архив, однако…

— Однако? — затаив дыхание, подсказала я. Архив — это хорошо. это просто замечательно. Но ведь любое дело можно будет поднять заново!

— Однако я не думаю, будто старика Бломеля убили так, как я сказал. Тогда ран было бы несколько — даже нанеся смертельную, убийцы успели бы ранить жертву ещё несколько раз — в запале боя или чтобы добить. А тут… одна рана, в самое сердце, нанесена так точно, словно бедолага и не защищался вовсе, стоял и ждал, пока его проткнут.

— Может, так и было, как вы думаете? — предположила я, мысленно проклиная и Бломеля, и синдика с его болтливым языком, и Дрона с его дотошностью. Какая ему разница, как погиб этот негодяй? Или сын синдика состоял в той же банде?

— Не думаю, — покачал головой Дрон Перте. — На шпаге погибшего была кровь, да и лежал он так, словно погиб в бою, двигаясь.

— Вы настолько точно разбираетесь в подобных вещах? — подняла брови я. — Разве можно вообще определить, в какой позе стоял человек до того, как упасть мёртвым?

— Поверьте мне, сударыня, — неприятно улыбнулся Дрон Перте, — я видел достаточно смертей, чтобы теперь выступать для вас в роли эксперта по подобным вопросам.

— В таком случае, сударь, мне остаётся только развести руками, — улыбнулась в ответ я. На душе, однако, у меня было отнюдь не спокойно, и меньше всего на свете мне хотелось улыбаться. Кто бы мог подумать, что сын синдика так точно расследует смерть Бломеля, да к тому же… почему он мне это всё рассказывает?! Этот вопрос я задала вслух.

— Вы подходите к самой сути проблемы, сударыня, — вкрадчиво произнёс сын синдика. — К самой сути. Видите ли, мне совершенно случайно известно, зачем Бломель прибыл в наш город.

— И зачем же? — резко спросила я, потеряв всякое терпение. Сердце гулко колотилось, тесный острийский корсет мешал дышать, и я боялась с минуты на минуту потерять сознание.