Напарница - Авербух Наталья Владимировна - Страница 51

Я прошла, наверное, половину пути, когда на плечи мне легли чужие руки, меня потянули назад, заставив потерять равновесие, а острые белые зубы сверкнули перед самыми глазами, приближаясь к шее. От неожиданности я не нашла ничего лучше, чем пронзительно взвизгнуть. Глаза нападавшего удивлённо расширились.

— Ты испугалась? Ты не заснула? Но ведь должна была! Я ведь вампир, и я на тебя охочусь!

— Приятно познакомиться с вами, сударь, — еле выговорила я.

— Я тебя не знаю, — обиженно произнёс вампир, не отпуская меня из унизительного полусогнутого положения.

— Отпусти её, дурак! — воскликнул ещё один голос у меня за спиной. — Мастер тебя в бараний рог свернёт, ведь это его человеческая протеже.

— Его — кто?! — поразился схвативший меня вампир, разжимая руки. Я не удержала равновесия и упала, больно ударившись о камни мостовой. Оба не-мёртвых даже не подумали помочь даме подняться — появившийся вторым шумно объяснял первому его ошибку и её последствия, тот оправдывался, что предупреждать надо заранее и «на ней же не написано!»

Второй хватался за голову и призывал небеса в свидетели кое-чьей тупости, которая мешает ему отличить любимицу Мастера от обычной уличной девки. Говорили они очень быстро, я едва разбирала слова, но последнее уловить сумела, и краска гнева немедленно залила мои щёки.

«Дитя моё, — раздался словно издалека голос Мастера. — Прошу вас, вглядитесь в лица этих непочтительных юношей. Я намерен очень серьёзно поговорить с их наставниками. А теперь вставайте, вредно сидеть на земле».

Я поспешила выполнить приказ старого вампира и пошла прочь, оставив молодых переходить от устного спора к более деятельным доказательствам своей правоты.

Спокойствие, которого мне удалось достигнуть перед этим, растворилось бесследно, я откинула вуаль и пошла вперёд быстрым шагом, напряжённо при этом вслушиваясь в ночные звуки. А если это не последний молодой вампир, который ничего обо мне не слышал и был слишком глуп — или голоден? — чтобы разглядеть метки? Почему напарник не явится меня проводить? Я позвала его, но ответа не получила, и в полном одиночестве продолжала свой путь.

Улица, по которой я шла, заканчивалась тупиком почти сразу после пересечения с нужной мне улицей Свежих угрей, на которой стоял дом госпожи Дентье. Когда мы тут с напарником шли на встречу с хозяйкой города, в тупике было темно, но сейчас его ярко освещал льющийся из открытого окна свет. На подоконнике этого окна стояла девушка в светлом домашнем платье, занятая тем, что осторожно расшатывала прибитый к верхней части рамы деревянный крест. Неподалёку результатов её работы ждал юноша, одетый в зелёный костюм острийского дворянства. Он явно избегал подходить ближе и нетерпеливо поглядывал на девушку, как будто был изрядно раздосадован её медлительностью. Его ненормально бледное лицо было ясно видно и, когда он облизнулся, стала понятной причина его напряжения: приоткрывшиеся губы юноши перестали скрывать противоестественную длину клыков. Крест, видимо, должен был не пропустить кровопийцу внутрь дома, не дав не только пролезть в то окно, над которым он расположен, но и вообще прикоснуться к стене. Это позволяло острийцам не мучиться с прибиванием распятий к верхним окнам, что, заметим в скобках, позволяло вампирам без труда в них влезать, попросту подпрыгивая на нужную высоту.

Парочка была видна издалека и я, ещё не дойдя до перекрёстка, могла видеть, как крест подался усилиям девушки (видимо, ей не раз приходилось снимать его, и гвозди держались только для вида). Острийка спрыгнула внутрь комнаты и скоро вернулась уже с пустыми руками; тем временем вампир подошёл ближе и забрался на низкий подоконник. К моему безмерному удивлению, девушка двигалась без той сонной заторможенности, которая даётся наведённым вампиром трансом, напротив, она была оживлена, глаза блестели, а миловидное лицо сияло безмятежным счастьем. Господи милосердный, что же это творится в Острихе, неужели хоть одна женщина согласится встречаться с вампиром по доброй воле?! Это невозможно, немыслимо!..

И, однако, всё говорило в пользу такого предположения: легко поддавшийся крест, радость девушки, да и не-мёртвый вёл себя совсем не так, как мой напарник во время «охоты», которую я несколько раз имела несчастье наблюдать.

— Любимая, — проговорил вампир, помогая девушке усесться рядом с собой. Я замедлила шаг, понимая, насколько, говоря грубым языком простонародья, влипла. Окно, на котором сидели вампир и его девушка, было слишком близко к перекрёстку, и мне пришлось бы пройти мимо у них на глазах, давая таким образом понять, что я видела их нежное свидание. Пойти на такое неприличие мне мешало и воспитание, и боязнь рассердить влюблённого кровопийцу. Парочка, между тем, была полностью поглощена собой, так что оставалось надеяться, что вскоре мимо них можно будет осторожно прошмыгнуть.

— Любимая, — повторил вампир, привлекая к себе девушку. Та с еле слышным стоном поддалась навстречу, отчего корсет и сорочка сползли вниз, открывая грудь, очень белую по контрасту со смуглыми плечами. Вампир отстранился и провёл пальцами по обнажившейся коже. Девушка застонала громче, меня передёрнуло от омерзения. Как она может вести себя столь распущено — и с кем?! Неужели острийцы никак не воспитывают своих дочерей?! Не-мёртвый внезапно стиснул руки на плечах любовницы и рванул к себе, жадно целуя в самые губы. Когда они оторвались друг от друга, глаза девушки казались затуманенными то ли от страсти, то ли от вампирского влияния. Она уже сама привлекла к себе возлюбленного, явно подставляя ему шею.

Не-мёртвый, не торопясь, провёл языком по месту предполагаемого укуса. Девушка всхлипнула и вся как-то обмякла, а вампир поднял взгляд, затуманенный страстью не меньше, чем у острийки и посмотрел мне прямо в глаза. Губы его шевельнулись, выговаривая нечто очень похожее на «брысь!», а после не-мёртвый склонился к шее девушки и вонзил в неё свои клыки. Я, наконец, сбросила оцепенение, в которое впала под влиянием увиденного зрелища, и кинулась прочь. Вслед мне нёсся громкий смех, заставивший свернуть на первом же перекрёстке, и потом ещё несколько раз, как будто это бы помогло оторваться от погони вампира, если бы он вдруг решился броситься за мной. Я бежала и бежала, пока в груди не кончился воздух, и тогда я была вынуждена прислониться к стене ближайшего дома и перевести дух.

— Господи! — воскликнула я, совершенно забыв об осторожности. — Какая мерзость!

Мне хотелось плакать. Увиденное было гадко, и гадко, что такое встречается в наше время, и растленные вампиры имеют возможность соблюдать порядочных барышень, но самое гадкое было в том, что я наблюдала за подобным неприличием — стояла на перекрёстке, словно приросла к мостовой, и жадно ловила подробности непристойной сцены! Как прогибалась распутница под руками вампира, фальшивая нежность развратника, выражение его глаз, когда он смотрел на свою любовницу… На меня никогда никто так не смотрел, и самое отвратительное — меня это огорчало! Гадко, гадко, гадко!

Омерзение, которое меня охватило, уступило место другим мыслям, когда я, наконец, сумела полностью успокоиться — чтобы снова прийти в ужас. Я заблудилась! Переулок, в который я свернула, петлял то вправо, то влево, и теперь я не знала, как вернуться назад, если не по той же дороге, а чтобы второй раз оказаться на одном перекрёстке с распутной парочкой я не могла себе даже представить. Мне ничего не оставалось, как двинуться вперёд в надежде, что переулок рано или поздно выведет меня на знакомую или по крайней мере широкую и хорошо освещённую улицу. Петляющий переулок, по которому я шла сейчас, был настолько тёмным и неприятным, что, успокоившись, я продвигалась вперёд, придерживаясь за стены домов и высматривая, не появится ли впереди перекресток, на котором, по законам Остриха, обязательно должен висеть хоть плохонький фонарь.

Перекрёсток действительно был освещён, и не только уличным фонарём, но и лампами старой кареты, которая стояла с открытыми дверцами, перегораживая мне выход из переулка. Осторожность заставила меня замедлить шаг, а после и вовсе остановиться. И не зря: вскоре из одного из домов на той улице, которая пересекала мой переулок, выбежали двое в чёрном, вынося какой-то вытянутый свёрток. Свёрток мычал и извивался, двое тащивших его сопровождали каждое движение яростной руганью, передать которую дословно я просто не в состоянии.