Не люблю поддавки - Алешина Светлана - Страница 17

• Предыдущая
• 17/29
• Следующая

Чтобы удержаться, мужик замахал руками и, разумеется, отвлекся. Виктор воспользовался подарком судьбы в виде боевого приема, проведенного мною, и провел уже свой прием.

У него это получилось просто здорово, причем он сумел еще и ловко уклониться от Маринкиного топора!

— Брось топор! — крикнула я ей и тут получила такой качественный удар по головке, что искорки из глазок моих ровненьким строем полетели в космическое пространство, смыкаясь где-то в глубокой темноте.

Темнота была не только вокруг меня, но и внутри тоже.

— Куда бросить?! Куда, Оль?! — продолжала где-то кричать Маринка, а я, не отпуская вражеские копыта, но теперь прижимая их к себе только одной рукой, потому что второй прикрывала голову, тащила этого гада вниз.

Виктор воспользовался моей помощью сполна.

Он двумя ударами погрузил второго бандита в глубокий сон. Тот рухнул, и рядом с ним прилегла и я, продолжая поглаживать себе темечко. Посматривая на лежащего рядом мужика, я подумала: «Интересно, а вот когда так оглушают, то сны бывают какие-нибудь? Надо будет у Маринки спросить, она все знает. Только спросить потом, когда она все-таки бросит свой томагавк. И не в меня».

Я привожу тут свои мысли вовсе не потому, что они весьма ценны для последующих поколений, а чтобы вы поняли: сознание я не потеряла и соображения не утратила. То есть я была и в здравом, и в твердой. В здравом теле и в твердой воле! Или нет., в здравом духе и твердом ухе… Короче, неважно! Важно то, что мы победили, и с минимальными потерями: у меня шишка на затылке, у Виктора синяк на предплечье, и у Маринки голос подсел. Кто чем работал…

Подняв тяжелую травмированную конечность — я имею в виду голову, — я осмотрела поле битвы. А тут и луна очень любезно заявилась, и немного просветлело.

Наш уютный обеденный уголок был раскидан. словно по нему проскакало стадо носорогов. На деревянном штыре, единственном уцелевшем на своем месте из четырех аккуратно установленных Виктором, жалко висела какая-то тряпка, напоминающая кусок от моей юбки, но это случайность.

Палатка наша все так же стояла, где и была, врать не буду, но она была вся раскрыта, и на наших постелях явно кто-то потоптался. Сумка с запасами раздавлена… Одним словом, полный бенц и никакой романтики. Спать-то как?

— Ты жива? — просипела надо мною Маринка, присаживаясь рядом.

— «Еще моя старушка», — пробормотала я еле слышно. Я не шутила, просто не могла же я не продолжить цитату из стихотворения Есенина, предложенную мне Маринкой. Я же все-таки главный бухгал… то есть, я хочу сказать, редактор — Что? — переспросила Маринка.

— Это стихи, — тихо ответила я, пытаясь подняться и занять ровное вертикальное положение.

— Ты прикидываешься или на самом деле того, шизанулась? — напрямик спросила Маринка, и так же прямо я ответила:

— Все со мною нормально, только голова болит.

— А здорово я их… — начала Маринка, видя, что со мною все в порядке, но осеклась и закончила свою мысль совсем уж нелогично:

— Ну и ты тоже неплохо действовала. Ка-ак вцепилась в него, он ка-ак зашатался, тут ему Виктор и наподдал.

Маринка помогла мне встать, и я встала, все также держась за головушку. Состояние было не самым моим любимым, но ничего, главное, я вроде была жива и вроде все было при мне, даже, наверное, и обаяние тоже, только какое-то прихотливое.

Земля начала вращаться не с той скоростью, как обычно, и из-за этого все предметы вокруг меня приняли какой-то даже немного сказочный вид.

Виктор тоже подошел, но не ко мне. Он подобрал с земли прилегшего отдохнуть бандита и отнес его в сторону. Правильно сделал: нечего тут валяться всяким посторонним предметам.

— А где второй? — спросила я, поглядывая на поверженного врага. — Этот живой, кстати, или уже в лучшем мире?

— Лучший мир всегда был тут, — сипнула Маринка, — а про этого Виктор говорит, что он через пять минут очухается.

Я не стала выяснять у Маринки, что означает фраза «Виктор говорит», опасливо покосилась на своего бывшего соседа и постаралась не поворачиваться к нему спиной.

— Какой бардак, — удрученно сказала я, — а все так хорошо начиналось!

Я подобрала с земли перевернутую кастрюльку и аккуратно поставила в ее естественное положение.

— Ты что, собираешься еще здесь порядок наводить? — накинулась на меня Маринка. — Точно с ума сошла! Да я ни на секунду здесь не останусь!

Собираем манатки и сваливаем, к чертовой матери!

— А это еще куда? — спросила я. Виктор, как я заметила, тоже заинтересовался расшифровкой предложения.

— К машине срочно и едем в город! — заорала Маринка, приседая от мощи децибел своего голоса И сиплость куда-то сразу слетела, вот что странно.

— Черт с вами с обоими, — рявкнула она, — едем ко мне! У меня Толик, сосед, в милиции работает и народу живет много, коммуналка все-таки.

Погибнуть не дадут!

Маринка остановилась и внимательно осмотрела нас Виктором, оценивая впечатление от своей микроречи. Не знаю, что она ожидала увидеть. Не знаю. Может быть, открытые рты, заплаканные глаза и полуоткрытые губы, с трудом шепчущие:

«Гениально, гениально, та chere amie!» Допускаю такое предположение, но посудите сами: у меня только-только искры из очей наконец-то все вылетели и вместо них в мозгах стал подниматься несильный однотонный гул, вроде того, как бывает на аэродроме во время захода на посадку старенького АНТа. Ясно, да? Мне было не до экспрессии и не до оценки Маринкиных речей.

А про Виктора и вовсе говорить смешно: с его невозмутимой флегматичностью даже при извержении Везувия ни фига бы не случилось. А станцуй тут пред ним Маринка хоть стриптиз, хоть изобрази строевой шаг Отдельной роты почетного караула — один черт, реакция его была бы обычная: смотрел бы спокойно и думал непонятно о чем, а Маринка чувствовала бы себя круглой дурой, если бы у нее фантазии хватило, конечно.

— Виктор! Сворачивай палатку! — крикнула Маринка и потащила Виктора за руку. Тот не сопротивлялся, но это и не означает, что подчинился. Просто пошел, куда повели. Толку от такого послушания мало, это только еще больше бесит.

Маринка, подавая пример активности и полезной деятельности, начала закидывать в сумки наши тряпочки, ворча, урча и ругаясь.

Виктор покосился на меня и выдернул первый колышек из крепления палатки.

Я подумала кое-как и, признав Маринкину правоту, хоть и не хотела никуда тащиться на ночь глядя, стала помогать ей собирать наши вещички.

Тащиться не хотелось, но и ожидать нового нападения не хотелось тоже: Пузанов-то скрылся и наверняка сшивался где-то рядом. А может быть, и за подкреплением побежал, ведь нашел же он где-то себе одного подельника, следовательно, мог найти и второго.

Виктор бросил заниматься палаткой на третьем колышке, отошел и присоединился к нам только после того, как подтащил бездыханного бандита совсем близко к ближайшему дереву, крепко связал ему руки и второй конец веревки привязал к стволу дерева.

Как раз в этот момент успокоившийся браток и пошевелился, но глаз не открыл. Я сразу же поняла, что он уже начал притворяться.

Ну-ну, попритворяйся дальше. Я почему-то переполнилась вдруг такой гордыней, словно это я одна только что раскидала двоих мужиков. Одного вырубила, и это от меня теперь скрывался тот второй тощий недоумок с не подходящей ему фамилией Пузанов.

— Кстати, а куда делся Пузанов? — спросила я, утрамбовывая свою сумку.

— Убежал, я же тебе сказала, — ответила Маринка, копошащаяся тут же рядом.

— А в какую сторону? — не унималась я. Не одной же Маринке иногда хочется поговорить, и у меня бывают такие же мелкие слабости.

Маринка подняла на меня глаза и задумчиво сказала:

— На все четыре стороны он убежал, Оля, на все четыре, собирайся быстрее!

Виктор свернул палатку, мы с Маринкой упаковали наши тряпочки в сумки. В последний раз оглянувшись и наброшенный лагерь, и на Волгу, которой было абсолютно плевать на то, что здесь произошло, мы направились напрямик через заросли к гужевой дороге. Она должна была нас вывести к деревне, где мы оставили машину.

• Предыдущая
• 17/29
• Следующая