С НАМЕРЕНИЕМ ОСКОРБИТЬ (1998—2001) - Перес-Реверте Артуро - Страница 45

• Предыдущая
• 45/70
• Следующая

Маркес позвонил мне из Израиля в начале восьмого и сказал, что в Сьерра-Леоне убили Мигеля. Я уже знал, слышал по радио. Мигель попал в засаду вместе с Куртом Шорком из «Рейтера», который жил по соседству с нами в сараевском отеле «Холидей-Инн». Они искали то же, что и всегда: историю, образ. На этот раз в Африке. Вокруг не было ни души, ни звука, и Мигель с Куртом спокойно занимались своим делом. И вдруг — автоматная очередь. Оба так и не поняли, что произошло. Маркес сказал, что им повезло. Смерть от мачете куда страшнее. Сам знаешь, как это бывает. Потом Маркес положил трубку, а я подумал, что он только внешне так спокоен, а на самом ему очень больно. Больно из-за нашего Мигелито. «Тела удалось выкупить,— сказал Маркес, сглотнув. — Так что когда его привезут в Барселону, пошли венок и от меня тоже. А лучше приходи на похороны». Я ответил, что, конечно, приду, но теперь понимаю, что солгал. Я не смогу показаться на глаза Пато, его матери.

Потом я долго молчал, вспоминая Сплит и высокого симпатичного парня, который подошел к нам в баре и попросил, чтобы мы взяли его с собой на войну, поскольку ему совсем неохота садиться в автобус и ехать в Барселону работать в адвокатской конторе. Спустя три дня этот парень прошел боевое крещение, стал нашим «сыном полка» и нашим другом. Через несколько месяцев я описал его в «Территории команчей»: «Это была его первая война, и он все принимал близко к сердцу; он был в том возрасте, когда журналист еще верит в добро и зло, влюбляется в женщин, и хочет посвятить себя безнадежному делу. Он был храбр, благороден и горд. Пока другие репортеры отсиживались в отелях, он проводил почти все время в Мостаре и выбирался оттуда только за лекарствами для детей. Его видели среди развалин, с головой, покрытой белым платком, долговязого, худого и небритого, с усталыми глазами и ясным взглядом человека, которому предстоит пройти самую длинную тысячу метров в своей жизни. Тысячу метров, которая навсегда разлучит его с самыми дорогими людьми».

Мне сейчас не по себе, мне тоскливо. С той ночи в Сплите, когда я повстречал Мигеля Хиля Морено, пошло семь лет. Он сумел сделать карьеру, о которой всегда мечтал: стремительную, крутую, опасную и блестящую. Начинал шофером, потом взял в руки камеру, отправился туда, куда никто не решался зайти, и вскоре приобрел репутацию человека, рискующего годовой ради четырех дуро от английского телевидения. Он был корреспондентом «Ассошиэйтед Пресс», любил работать один, он получил премию Рори Пека за косовские фотографии, в Конго сломал несколько ребер и заработал сотрясение мозга, в Чечне привел в изумление репортеров, снимавших лагеря беженцев, тем, что благодаря своему упрямству с четвертой или пятой попытки сумел пробиться в Грозный. И только мы с Маркесом, да еще Пако Нисталь, капеллан «голубых касок» знали: Мигель был ревностным католиком и всегда старался исповедаться, прежде чем бросаться в бой.

Семь лет Мигель не мог вернуть мне сто марок, которые как-то раз одолжил. Этот долг стал у нас любимым предметом для шуток. Мы смеялись, а Мигель обещал, что взамен непременно достанет мне штык от «калашникова». У меня остались всего две фотографии Мигеля. На одной он снят с Иманолом Ариасом и Кармело Гомесом. В тот день мы в последний раз были вместе в «горячей точке». Как раз закончили тот фильм про команчей и сразу отправились снимать окраины Сараева, которые подожгли отступающие сербы. На другой фотографии Мигель — в Мостаре, в какой-то траншее, на нем вечный репортерский жилет и белый платок на голове. В нем он похож на моджахеддина. На этой фотографии у Мигеля профиль хищной птицы. Он звонил мне из Лондона три недели назад, просил, чтобы я дал интервью его знакомой журналистке. Мигель сказал мне, что ему уже тридцать и он очень устал. «Слишком мало денег и много риска, — добавил он. — плохо стареть вот так. Пора поискать себе другое занятие». Вспоминая об этом разговоре, я представляю, как Мигель смеется — и видно, что у него не хватает зуба, — как он несется на своем мотоцикле сквозь войну и сквозь всю жизнь, стремительный и отважный. Таким он ворвался в Сараево, спустившись с горы Игман. Теперь не видать мне штыка. Друзей у меня все меньше, а седых волос все больше. А Мигель уже никогда не поседеет.

Знаете, всему есть предел. Сколько можно выносить этот парад продажных тварей, бесподобный смотр невежества и манипуляций, конкурс на лучшую историческую фальсификацию? Сколько можно слушать одних и тех же, как будто остальным раздали роли без слов? Кто-то должен положить этому конец, сказать: «довольно! все, сыты по горло!». Ручных историков, а заодно — их укротителей пора поставить на место. Сколько можно придумывать себе новую, политически корректную историю, а потом писать про нее книги и снимать фильмы.

Те, кто понимают, что происходит, молчат из трусости или потому, что им все равно. В результате от реальной Испании осталось одно название.

К счастью, на днях нам вернули Арагон. Я говорю о выставке «Арагон: королевство и короли». Не знаю, где можно увидеть эту экспозицию сейчас, но весь май она работала в Мадриде. Оказывается, существовала мощная католическая империя, о которой до последних дней ничего не знали историки. А великие баски никогда не воевали и отродясь не торговали с кастильцами. На фоне этого бедлама Арагон долго хранил молчание, хотя ему определенно было что сказать. Рамиро I, современник Сида, основал королевство, которому было суждено с годами объединить Арагон, Валенсию, Майорку, Барселону, Сицилию, Сардинию, Неаполь, Афины и Руссильон, и стать основой современной Испании после свадьбы Фердинанда Арагонского с Изабеллой Кастильской в 1469 году. И все это непреложные факты, которые не отменит ни одна ревизия истории. В 1150 году эта династия по обоюдному согласию слилась с Барселонским королевским домом, когда его глава граф Рамон Беренгер женился на Петрониле, дочери Рамона Святого, короля Арагона. Граф породнился со знатным родом, но потерял титул. Его больше не называли princeps, ведь его жена была regina. Их сын владел Барселоной, но был королем Арагона, а не Кастилии. К счастью, не все архивы попали в руки ревизионистов, и существует немало способов проверить очевидные вещи. Например, принадлежность земельных имений. Как указывает в своей хронике Бернар Дескло, «ни галера, ни корабль, ни лодка не выходят в море без дозволения короля арагонского, ни одна рыба не может плескаться в здешних водах, если на хвосте у нее нет арагонского герба».

Представляете, как повезло забытому, униженному, задушенному подлой политикой этой подлой страны, разорванному на части ревизионистами и торгашами, старому, благородному Арагону! Как здорово, что кто-то вспомнил об Арагонском королевстве, из которого родилась самая мощная империя средневекового запада. Под флагом этого королевства Арагон, Каталония и Валенсия делили торговлю, войны и историю, писали на латыни, каталанском и кастильском, рисовали карты, строили суда, осваивали торговые пути и управляли территориями, на которых выросла современная Испания. Это королевство унаследовало от древних готов свободы, закрепленные удивительной суровой формулой «si non, non»[21]. Арагонская знать заявляла королю: по одиночке мы слабее вас, а вместе сильнее, — и признавали его первым среди равных.

Такие выставки очень нужны. Для общества они могут стать противоядием против манипуляций и лекарством от амнезии. Иначе наша Испания окончательно превратится в бардак. К сожалению, государство предпочитает тратить деньги и силы на замену надписи «Ла Корунья» на «А Корунья»[22] по всем автодорогам страны. Включая высокогорное шоссе Н-340 в Чиклане.

• Предыдущая
• 45/70
• Следующая