Переносная дверь - Холт Том - Страница 33

• Предыдущая
• 33/79
• Следующая

«Ох!» – подумал он.

Это была не его комната.

Нет, комната была исключительно приятная. Если вдуматься, большой шаг вперед: вместо газовой плитки в камине весело пылал огонь, пламя отражалось в начищенном до блеска латунном ведерке для угля. Изящные масляные лампы с хрустальными колпаками проливали более мягкий и успокаивающий свет, чем одинокая стоваттная лампочка. Мебель из полированного дерева с дорогой обивкой, а не какой-нибудь там синтетический хлам. Здесь было тепло, уютно и приятно, по-домашнему. Но двери тут не было.

А потому возникал вопрос: как предполагается сюда входить и (что еще более важно) выходить? Да, окно было, но когда Пол попытался поднять раму, она не двинулась с места, более того, стекло так заросло морозными узорами, что Пол ничего не увидел, а когда он взял гордо стоящий на каминной полке бронзовый бюст принца Альберта и изо всех сил швырнул в окно, железяка отскочила от стекла и едва не сломала ему руку.

«Господи милосердный!» – подумал он. Потом он принялся барабанить в стену там, где была дверь, и что есть мочи звать на помощь.

Дубасить по стене через некоторое время становится утомительно, особенно если ты от природы неловкий и мизинцем задеваешь за крюк для картины. И никто, конечно, не отозвался. Пол немного постоял, посасывая ушибленный палец потом сдвинул ковер – на случай, если под ним прячется люк. Не прятался. А кроме того, это же его комната. Он всего-то и сделал, что в нее вошел. Несколько минут назад тут была дверь, иначе как он сюда попал?

Теория. В какой комнате нет дверей? В той, из которой не полагается выбираться. Предположим, он сошел с ума, его заперли, и это его палата. Вполне возможно, его перепутали с кем-то еще в списке пациентов, приняв за больного, считающего себя Глэдстоуном или Шерлоком Холмсом, отсюда и обстановка – лишь бы не расстраивать больного. Но тогда у него была бы уйма рациональных объяснений. Не может же человек не знать, что он спятил: ну, головная боль какая-нибудь или голоса ангелов, которые требовали бы, чтобы он выгнал англичан из Аквитании. Пора преодолеть свой комплекс неполноценности, который всякий раз, когда ситуация оборачивалась не так, заставлял его считать, что это его вина или с ним что-то не так. Пол принял твердое решение: до тех пор пока не получит доказательство противного, будет исходить из предположения, что сам он совершенно нормален, а рехнулась вся остальная реальность.

Над этим Пат задумался. Может, он все-таки немного того?

«Нет, – яростно оборвал он самого себя, – больше я на это не клюну. Это неправильно. Именно этого они от меня и хотят».

А вот теперь он начинал самого себя пугать, поэтому усилием воли заморозил разум: напряженное спокойствие, дышать глубоко, «ом» и прочая чепуха. Не упирайся, осознай: случилось нечто, глубоко странное. А теперь будем последовательны.

Первое, что требуется определить: ему грозит непосредственная опасность? Как будто нет. Если бы он заснул в кресле, а из камина выпрыгнула случайная искра и подожгла ковер ну тогда дело скверно. Помимо этого, самой явной угрозой была смерть от голода. Пол поглядел туда, где прежде находилась его газовая плитка. Плитки не оказалось, вместо нее на буфете с мраморной доской стоял большой керамический горшок, а в горшке – свежий, ароматный деревенский каравай и масленка, в которой притаились с полфунта хорошего желтого масла; еще тут были горшочки с джемом, жестяная коробочка с чаем, глиняный горшочек с беконом и сосисками. Возле камина стояли чайник и решетка, а в высоком сине-белом фаянсовом кувшине имелась вода. Кстати о фаянсе, Пол как раз увидел голубой с белым ночной горшок под кроватью, что более или менее ответило на его следующий вопрос («Ух!» – подумал он.). Поскольку сегодня Пол остался без ленча и был голоден, он отрезал горбушку от каравая хлебным ножом, обнаруженным в ящике буфета, намазал сверху немного масла и съел. По вкусу – настоящий хлеб и настоящее масло, но когда Пол снова глянул на хлеб, оказалось, что тот умудрился исцелиться: перед ним лежал нетронутый каравай и столь же нетронутый кусок масла. Поя повторил операцию – с аналогичным результатом. Дальнейшие педантичные эксперименты доказали: та же способность самовосстанавливаться присуща воде, чаю, небольшой крынке с молоком, сахарнице, бекону и сосискам. Что ж, о самых настоятельных нуждах эта реальность позаботилась, и нет причин, почему здесь нельзя жить бесконечно.

Эта мысль напугала Пола больше всего.

Тут ему пришло в голову еще кое-что, и он поглядел на часы. Часов на руке не оказалось, но в какой-то момент у него, по всей видимости, выросла жилетка, полностью подходящая к пиджаку и штанам, которые были на нем надеты и которые он никогда в жизни не видел. В кармане жилетки он нашел элегантные серебряные часы на золотой цепочке. На часах было четверть седьмого. Они не тикали. Остановились.

– Помогите, – пробормотал он.

Тишина. Даже не слышно уличного движения снизу. Удивительно, до какой степени стало не хватать этих звуков теперь, когда он заметил их отсутствие. Единственные звуки, которые он слышал, производил он сам. «Может, я умер?» – спросил он себя.

("Нет, нет, – тут же сказал самому себе Пол, – это все мы уже проходили, но не собственно я сам, а Платон и Декарт и все прочие, cogito ergo sum[16] и про есть ли шум от падающего дерева в лесу, если там нет никого, кто бы его слышал; все это можно пропустить".)

Наконец, после очередной сессии ударов в стену, криков о помощи и порции сандвичей с беконом, Пол плюхнулся в очень удобное глубокое кресло возле симпатичного, теплого камина, закинул ноги на скамеечку с вышитой подушечкой и некоторое время смотрел на огонь, пытаясь определить, уменьшается ли количество углей и превращаются ли они в пепел. Ответом было «да», поэтому он добавил еще немного из ведерка, которое, стоило на секунду оставить его без присмотра, снова наполнилось.

«Ну и что теперь?»

Понемногу ему захотелось спать, глаза стали слипаться, подбородок опустился на грудь. Что-то подсказывало Полу, что засыпать нельзя. (Или нельзя давать спать тем, кто только что получил сотрясение мозга?) Но это требовало слишком больших усилий. Да и чего ради бодрствовать? Наконец он сдался, и ему привиделся сон.

Сон был из тех, которые подкрадываются незаметно. Пол сидел в симпатичном удобном кресле у симпатичного уютного огня, но теперь он был не один. Напротив него сидели два молодых человека в викторианских костюмах, оба расслабленно и дружелюбно курили глиняные трубки, и он решил, что они знакомы. Молодые люди весело болтали, но Полу слишком хотелось спать, и он не особенно слушал, что они говорят: порой до него доносились случайные фразы, обрывочные и бессмысленные. Потом один молодой человек подался вперед и, постучав ему по коленке чубуком трубки, спросил, что он об этом думает.

Подняв голову, Пол открыл глаза.

– Прошу прощения, – промямлил он. – Кажется, я задремал.

Молодые люди рассмеялись.

– Несомненно, – сказал один. – Но послушайте, разве это не слишком затянулось, как по-вашему? В конце концов вы тут всего лишь... сколько? Несколько часов? Даже меньше. И вам уже хватило, и я последний, кто стал бы вас упрекать. Здесь отъявленная тоска, читать нечего, а в качестве компании только мы двое.

Пол попытался держать глаза открытыми, но отяжелевшие веки все равно смыкались.

– Не в том дело, – заверил он собеседников. – Я немного устал, вот и все. Будьте другом, дайте мне подремать.

– Ну разумеется, – отозвался кудрявый молодой человек. – Но ведь вы нам поможете, правда? В конце концов теперь вы знаете, где она, и никто не заметит, если вы потихоньку положите ее в карман и унесете домой. А ведь мы провели здесь... сколько мы уже тут, Пип?

– Сто двадцать пять лет, – ответил второй, – плюс-минус неделя или около того.

– Батюшки! – услышал Пол собственный голос, хотя намеревался сказать «Вот черт!». – Какое несчастье! Бедняги. Но я все еще не совсем понимаю, чего вы от меня ожидаете.

• Предыдущая
• 33/79
• Следующая