Записки ружейного охотника Оренбургской губернии(с илл) - Аксаков Сергей Тимофеевич - Страница 11

На охоте за бекасами были со мной два странные случая. Один раз ударил я бекаса вверху, и он, тихо кружась, упал в десяти шагах от меня с распростертыми крыльями на большую кочку; он был весь в виду, и я, зарядив ружье, не торопясь подошел взять свою добычу; я протянул уже руку, но бекас вспорхнул и улетел, как здоровый, прежде чем я опомнился. В это время бекасы были редки, выстрел был отличный, и мне была очень досадна эта потеря. В другой раз собака подала мне застреленного бекаса; я взял его и, считая убитым наповал, бросил возле себя, потому что заряжал в это время ружье; бекас, полежав с минуту, также улетел и даже закричал, а раненая птица не кричит. Для предупреждения таких досадных потерь я принял за правило всегда прикалывать живую птицу. Советую и всем охотникам делать то же, и делать аккуратно, потому что птица, приколотая вскользь, то есть так, что перо не попадет в мозг, а угодит как-нибудь мимо, также может улететь, что со мной случалось не один раз, особенно на охоте за осенними тетеревами.

Его всегда называют дупелем, чему и я последую: хотя это последнее название и неправильно, но короче и удобнее для произношения. Я отдал первое место бекасу, но не все охотники со мною согласятся. Обыкновенно предпочитают дупеля, который чуть не вдвое больше (что показывает и немецкое его название), а это не безделица в охоте. Дупель гораздо жирнее бекаса, следовательно вкуснее, подпускает охотника и собаку ближе, выносит стойку дольше, летит тише и прямее. Вот причины, почему охотники считают его первою, лучшею болотною дичью. Не оспаривая этих справедливых причин, я повторяю, что даю первое место бекасу за быстроту полета и за то, что убить его несравненно труднее. Дупель так сходен перьями и складом с бекасом, что их не вдруг даже различишь, если не обратишь внимания на разность в величине и не увидишь хлупи или брюшка, которое у дупеля не белое, а серо-пестрое. При внимательном рассмотрении окажется, что шея его и ножки не так длинны, нос тоже покороче и потолще бекасиного, цвет ножек зеленоватее и нижняя сторона крыльев гораздо пестрее. Конец дупелиного носа снаружи покрыт такими же мелкими рубчиками, как у бекаса.

Дупели прилетают или оказываются на мокрых местах иногда одною, а иногда двумя неделями позднее бекасов, когда погода сделается уже теплее, что я могу доказать двенадцатилетними, обстоятельными записками о прилете дичи в Оренбургской губернии. Они появляются на местах не столько мокрых и голых, как бекасы, а непременно в кочковатых, не топких болотах, также на размокших луговинах, на залежах, поросших высоким бастыльником или полынью, и даже на загонах с высокою прошлогоднею жнивою. — Дупель, взлетывая, производит крыльями шум или шорох, по которому опытное ухо охотника сейчас отличит его от бекаса, хотя бы он вылетел сзади; но потом летит тихо, так что его глухого покрякиванья не слыхать, и садится гораздо скорее, чем бекас. По прошествии времени весенних высыпок, на которых смешиваются все эти три лучшие породы дичи (дупель, бекас и гаршнеп), о превосходстве которых я уже довольно говорил, дупели занимают обыкновенные свои болота с кочками, кустиками, а иногда большими кустами не мокрые, а только потные — и начинают слетаться по вечерам на тока, где и остаются во всю ночь, так что рано поутру всегда можно их найти еще в сборище на избранных ими местах. Токованье происходит у них ночью, и потому при всем моем старании не мог я подсмотреть и получить о нем полного и точного понятия. Знаю только, что как скоро начнет заходить солнце, дупели слетаются на известное место, всегда довольно сухое, ровное и по большей части находящееся на поляне, поросшей чемерикою, между большими кустами, где в продолжение дня ни одного дупеля не бывает. Вероятно, туда же слетаются и самки, хотя собрания на токах продолжаются и тогда, когда они давно сели на гнезда и даже начинают выводить молодых. Я видал по вечерним зарям, что дупели гоняются друг за другом, припрыгивают, распустив крылья и подняв веером свои хвостики, подобно токующим косачам или надувающимся индейским петухам. Белый подбой под их хвостиками, состоящий из мелких перышек, часто мелькает в темноте, но ясно разглядеть ничего нельзя. Можно только с достоверностию предположить, что самцы совокупляются в это время с самками и горячо дерутся за них между собою: измятая трава и выщипанные перья, по ней разбросанные, подтверждают такое предположение. Тока продолжаются с начала мая до половины июня. Разумеется, все положительно назначаемые мною сроки изменяются иногда несколькими днями, смотря по состоянию погоды. — Охотники, кончив весеннюю стрельбу на высыпках, пользуются токами и бьют дупелей из-под собаки: по вечерам — до глубоких сумерек, по утренним зарям — до солнечного восхода; но по утрам дупели скоро от выстрелов разлетаются в глухие места болот, иногда не в близком расстоянии, где и остаются до вечера. Часа за полтора до заката солнца уже везде около тока есть подбежавшие дупели, а при самом захождении солнца они уже летят на ток со всех сторон. В это время, если вы поднимете дупеля, дадите по нем промах и он улетит из глаз вон… не беспокойтесь: через несколько минут он прилетит опять на прежнее место, если только не подбит. Добычливые охотники, притаясь в каком-нибудь кустике или кусте, не в дальнем расстоянии от тока, остаются там на всю ночь и стреляют дупелей, целя в мелькающую белизну под их распущенными хвостиками. Впрочем, в это время года ночей почти нет, заря сходится с зарей и присутствие света не прекращается. Драка между самцами продолжается не только во всю ночь, но почти до восхода солнца; тут они утихают и разбегаются во все стороны; но тут уже опять можно стрелять их из-под собаки. Я просидел одну ночь, подкарауливая дупелей на току, и убил их несколько штук, но мне не понравилась эта охота, хотя она заманчива тем, что требует от стрелка много ловкости и проворства. Главное в ней условие — острота зрения, а я никогда не мог им похвалиться. Притом гораздо более дупелей поранишь, чем убьешь наповал, да часто не найдешь и убитых, потому что охотник не выходит из скрытного места до окончания охоты и тогда только собирает свою добычу. Очевидно, что во время стрельбы собака не нужна, но поутру необходимо употреблять ее для отыскания убитых и подбитых дупелей, которые иногда имеют еще силы отойти довольно далеко. В заключение скажу, что мне показалось как-то совестно убивать птицу пьяную, безумную, вследствие непреложного закона природы, птицу, которая в это время не видит огня и не слышит ружейного выстрела!

На многочисленных токах, куда собираются дупели сотнями, куда никогда не заходила нога охотника, — что не редкость в обширной Оренбургской губернии, — поселяне, как русские, так равно и мордва, чуваши и даже татары, очень много ловят дупелей (как и тетеревов) поножами, то есть сильями, вплетенными, на расстоянии полуаршина друг от друга, в длинную тонкую веревку, привязанную к нескольким колышкам, которые плотно втыкаются в землю на тех местах тока, где нужно их расставить. Когда попадет в сило один дупель, начнет биться и трепетаться, другие кинутся его бить и попадают в силья сами: большая часть из них удавливается.

По прекращении токов исхудалые самцы-дупели скрываются в самые крепкие болота, поросшие кустами и деревьями, и там линяют, не теряя способности летать, как и бекасы. Между тем дупелиные самки в исходе мая, следовательно в первой половине токов, вьют гнезда, по большей части на кочках, в предохранение от сырости, в болотах не очень мокрых, но непременно поросших кустами, и кладут по четыре яйца точно такого же цвета и формы, как бекасиные, только несколько побольше. Высиживанье детей, укрыванье их сначала в самых крепких и глухих болотных местах, а потом в лугах и, наконец, перемещенье в чистые болота на всю осень — у дупелей совершенно одинаковы с бекасами. Вся разница состоит в следующем: при выводках я никогда не нахаживал двух старых дупелей. После линьки, или линянья, особенно если болота очень мокры от многих дождей, чего дупели не любят, они иногда перемещаются в залежи, в пар, то есть в паровое поле, и лежащие около болот некошеные луговины, поросшие чилизником и бобовником. Вот, по-моему, лучшая охота за дупелями. Это бывает в исходе июля и в августе; тогда они делаются так жирны, что, не видевши, трудно поверить: летают очень тяжело и скоро опять садятся. Мне случалось бить столь жирных дупелей, что, когда убьешь его и он ударится о землю, как мокрая глина, то кожа трескалась на его хлупи. Впрочем, в таких местах они бывают редко и ненадолго, особенно в пару, где молодая трава, несмотря на сильную растительность черноземной оренбургской почвы, довольно мала и прятаться в ней птице неудобно. Во всю мою жизнь я один раз только нашел множество дупелей в паровом поле: они были необыкновенно жирны и сначала смирны, потом сделались сторожки, но держались упорно около двух недель. Вероятно, взрыхленная сохою земля и сочные корешки молодой травы очень им нравились; даже когда начали засевать пар, дупели держались несколько дней кругом, по ковылистым луговинам. Я убил тогда более сотни чудесных дупелей. — К половине августа они переселяются опять в большие болота и там, вместе с бекасами, остаются до отлета, который, впрочем, всегда бывает ранее бекасиного также неделями двумя. И тогда-то производятся те славные охоты целым обществом, о которых я недавно говорил. Дупелей бьют по большей части тою же дробью (то есть 9-м нумером), как и бекасов, но лучше употреблять дробь 8-го нумера; для дупелей же, напуганных стрельбою, — как то бывает всегда на токах, куда они, разлетаясь от выстрелов, постоянно возвращаются и где они делаются, наконец, так сторожки, что поднимаются шагах в пятидесяти или более, — я употреблял с успехом дробь 7-го нумера. На расстоянии шестидесяти шагов дупеля не убьешь наповал бекасиною дробью даже 8-м нумером или по крайней мере редко, а только поранишь: он унесет дробь очень далеко и если не умрет скоро, то долго будет хворать и скрываться в самых глухих болотных местах. Мне случалось нахаживать и убивать таких дупелей в позднюю осень, когда все другие давно уже пропали. Я находил на них зажившие раны и даже старую, заросшую в теле дробь, которую нетрудно было отличить от новой, потому что последняя всегда была крупнее.