Десятый круг ада - Виноградов Юрий Александрович - Страница 55

• Предыдущая
• 55/83
• Следующая

— А я думал, ты обиделся за эту пышку! — сознался Баремдикер.

— За нее — нет, а вот Лукашонка я тебе не дам.

Баремдикер вскипел:

— Ты, не дашь? Да я если захочу, то любого из вас отдам профессору Штайницу. Ради фюрера, ради победы отдам. Ха-ха, от Штайница им не уйти. Останется только номер — и все!

— Я буду тебе признателен, Герман, — произнес Циммерман, холодея при мысли, что Лукашонку и его невесте уготована участь первых подопытных в бактериологическом центре, — если ты возьмешь других людей. Я очень тебя прошу…

Баремдикер так и впился в него своим сверлящим взглядом. А Циммерман продолжал:

— Я понимаю, ты начальник лагеря и все мы в твоем подчинении. Но ведь Лукашонок — моя правая рука, если ты его возьмешь, то строительство затянется, мне надо подобрать другого помощника, но где я возьму его? Сам же знаешь, Пальчевского у меня забрали к баронессе. — Циммерман натужно вздохнул: — Тяжко мне будет без Лукашонка. К тому же его очень ценит подполковник Рюдель…

— Этот выскочка, что он понимает в моем деле! — воскликнул Баремдикер. — Если надо, то я и ему ногу подставлю, — распалялся он во хмелю.

Циммерман похлопал его по плечу.

— Я знаю, ты все можешь. У тебя власть… — Он сделал паузу. — И я прошу, возьми других людей. Я тебя отблагодарю, — и Циммерман склонился к нему ниже. — У меня есть марки… Я все тебе отдам. А вот это сейчас возьми, — и Циммерман вынул из кармана золотой перстень с бриллиантом.

У Баремдикера заблестели глаза.

— Генрих, милый, где ты взял этот волшебный перстень? Чудесная вещица, а?

— Этот перстень носил мой отец, а когда он умирал, отдал мне и сказал: «Помни, сын, что ты — немец, служи своей родине на совесть», — сказал Циммерман.

Баремдикер спрятал перстень в карман.

— Ладно, марки принесешь вечером. Рюделю — ни слова, понял? Забирай своего помощника. А взамен кого дашь? Своих рабочих?

— Нет, они для опыта не подходят, — Циммерман усмехнулся. — Есть тут у нас одна парочка…

— Ладно, бери их от моего имени. А я, Генрих, отдохну. Я так устал… — И вдруг предупредил: — Марки сегодня вечером чтобы принес, понял?

— Не волнуйся, я все понял…

— И никому — ни слова! Даже под дулом пистолета, — пролепетал Баремдикер и захрапел.

Генрих посмотрел на Фимку.

— Заменю Лыковскими, — шепнул он и, кивнув на спящего гауптштурмфюрера: — Стереги его, — вышел на улицу.

Парники баронессы находились невдалеке от лагерей, мимо них проходила и дорога к бактериологической лаборатории. На середине пути Циммерман остановил пикап, вышел из машины и открыл заднюю дверцу. Узнав офицера, Галя вскрикнула, прижалась к Лукашонку.

— Слушайте меня внимательно, — заговорил Циммерман. — Вам грозит гибель. Но я вас спасу. Во второй раз. Потому что ты, — он показал пальцем на Галю, — похожа на мою бывшую русскую жену… Сейчас подъедем к парникам. Быстро поднимите с постели работавших там мужчину и женщину и посадите в пикап. Скажете, это приказ начальника концлагеря гауптштурмфюрера СС Баремдикера, который ждет их а машине. Сами останетесь вместо них. Если проболтаетесь — тут же расстанетесь с головами. Все!

Он захлопнул дверцу, сел в кабину и дал газ. Остановил машину возле маленького летнего домика, в котором временно разместились Лыковские, и выпустил Лукашонка и Галю. Лукашонок подбежал к окну и застучал по стеклу. Окно тотчас распахнулось, Лыковские уже проснулись от шума мотора.

— Живо одевайтесь и — в машину! — передал Лукашонок.

— Как в машину? — не понял спросонья Лыковский. — Кто приказал?

— Гауптштурмфюрер СС Баремдикер. Они сидят в кабине и ждут.

— Быстро, быстро! — нетерпеливо донеслось из кабины.

— Вещи брать? — спросила Лыковская.

— Нет, — ответил Николай, понимая, что из-за этого сборы могут затянуться.

Окно захлопнулось, и минут через пять послышался скрип отодвигаемого запора. Лыковские, зябко поеживаясь от ночной прохлады, огляделись по сторонам. Их не удивил поздний визит начальства, ведь и раньше часто так бывало — увозили на срочные работы в ночь и за полночь. Лукашонок посадил их в пикап, захлопнул дверцу и закрыл ее на наружную защелку.

— А вы разве не с нами? — послышалось из машины.

— Нам приказано временно подменить вас…

«Молодец парень!» — оценил действия Лукашонка Циммерман и погнал пикап к конторе. Проверив, плотно ли закрыта наружная защелка — как бы не вышли наружу Лыковские, — он зашел в свой кабинет. Герман храпел под музыку Фимки.

— Быстро вы провернули, — удивился он.

— Пора поднимать его, — сказал Циммерман.

— Да он же ни в дугу!

Генрих налил стакан холодной воды.

— Эй, Герман, проснись! Пора ехать.

— Да, да, уже пора, — вскочил Баремдикер и болезненно сжал руками виски. — Голова…

Циммерман поднес к его губам стакан с водой, заставил выпить.

— И сразу полегчает…

Баремдикер, пошатываясь, прошел по кабинету. Фимка подал ему фуражку.

— Доедешь ли, друг?

— Ну! — гауптштурмфюрер выпрямился и вышел на улицу. Циммерман видел, как он сел в кабину, завел мотор; и машина завиляла по дороге.

Лыковские, привыкшие ко всем перипетиям жизни у немцев, терпеливо ждали конца мучительного путешествия в тесной и душной, наглухо закрытой коробке пикапа, скорее предназначенной для транспортировки грузов, чем для перевозки людей. Мог бы начальник концлагеря отправить их на легковой машине, ведь они не простые «славянские свиньи», а сотрудники особой секретной службы рейха.

Машина тащилась медленно, делая частые остановки. Казалось, водителю было тяжело управлять ею и он старался чаще отдыхать. Наконец машина встала, мотор заглох. Раздался нетерпеливый сигнал, и послышался скрип двери: кто-то вышел из помещения встречать пикап.

— В ваше распоряжение. Забирайте, и побыстрей! — донесся голос Баремдикера.

Открылась задняя дверца, пахнуло приятной ночной свежестью.

— Выходите! — потребовал эсэсовец.

Лыковские вышли, размяли затекшие от неудобного сидения ноги. Они надеялись, что Баремдикер объяснит все же, куда направляет их, но гауптштурмфюрер молчал, положив голову на баранку.

— Расписку мне принесите, — бросил он эсэсовцу, который провел Лыковских в светлое помещение, тут же передал их двум мужчинам-санитарам, облаченным в белые халаты, и сел писать расписку. По длинным бетонным коридорам, охраняемым эсэсовцами, санитары привели пациентов в блестевший чистотой пустой лазарет, дали им больничную одежду, показали койки, приказали переодеться и ложиться спать.

Осмотревшись, Лыковские почувствовали что-то неладное. Видимо, они попали в Институт по изучению продления жизни человека и над ними немецкие ученые будут проделывать различные эксперименты! Судьба подопытных кроликов совсем не устраивала их, не для того они согласились быть платными агентами гестапо! Здесь кроется какая-то ошибка или предательство. Супругов охватил животный страх, они бросились к двери и забарабанили в нее руками и ногами.

— Выпустите нас! Выпустите! Произошла ошибка! Выпустите!..

На шум явились санитары, приказали взбесившимся пациентам успокоиться и лечь спать, в противном случае на них наденут смирительные рубашки. Лыковские с новой силой забарабанили по двери. Санитары доложили дежурившему по бактериологическому центру старшему ассистенту доктору Нушке о подозрительном поведении привезенных пациентов, и тот отправился в лазарет. Лыковские бросились к нему, уверяя, что они работают на гестапо. К словам подопытных Нушке отнесся совершенно равнодушно и приказал сделать пациентам уколы с успокоительным. Дюжие санитары вначале скрутили вырывавшегося Лыковского, а потом и истерично кричавшую его жену, ввели им в вены снотворного, и оба быстро затихли.

Утром доктор Штайниц захотел взглянуть на первых подопытных с целью определения их физического состояния, ведь от крепости организма во многом будет зависеть успех эксперимента. Едва они со старшим ассистентом Нушке вошли в лазарет, как очнувшиеся Лыковские бросились к ногам ученого.

• Предыдущая
• 55/83
• Следующая