Формула одиночества - Мельникова Ирина Александровна - Страница 18

• Предыдущая
• 18/82
• Следующая

Арсен подошел к столу, плеснул уже не вина, а чачи в стакан и быстро, как воду, выпил. Вытер губы тыльной стороной ладони и опустился на небольшой диванчик. Уткнулся лицом в ладони и заговорил снова, глухо, с надрывом, словно его горло сдавили спазмы:

– В начале октября девяносто второго года я ходил вместе с добровольцами в морской десант на помощь восставшей Очамчире. Мы стояли по пояс в воде на барже. Море терзал шестибалльный шторм. Мы стояли плечом к плечу – парни разных национальностей. Наемники совести. Невольники чести. И это как раз и было истинным проявлением дружбы народов – искренней, чистой, верной в нашем сволочном Отечестве... Я понимаю обиду абхазов, когда они говорят: «В сорок втором наши отцы и деды грудью защищали Клухорский перевал от фашистов, а теперь там проходит граница. Стоят пограничники с собаками. Мы были нужны России, когда поливали своей кровью камни Кавказа. Теперь от нас отказались, как беспутная мать отказывается от своего ребенка...» Скажи, это честно в отношении народа, который искренне хочет быть вместе с Россией, когда многие предали и оболгали ее?

– Я тоже много об этом думала, – тихо сказала Марина. – Тот же Евросоюз, НАТО и Штаты отчаянно радовались, когда распался Советский Союз, когда разорвали на части Югославию. Посмел бы кто-то вякнуть о той же территориальной целостности СССР. Налетели бы ястребы – разорвали бы в клочья любого. Но здесь речь идет о Грузии, их союзнике, и о всяком праве народа на самоопределение прочно забыто. Получается, международное право как то дышло. Куда повернул, туда и вышло?

– Получается!

Арсен прижал пальцы к вискам и поднял на нее полные неподдельной горечи глаза.

– Я бывал во многих местах, но только в Абхазии один из первых тостов поднимают за мир во всем мире. Заметь, не за мир в Абхазии, а за мирвовсеммире ! Они серьезно озабочены судьбой всего человечества. И все без капли фальши, без игры на публику. Просто это их внутреннее состояние, состояние души...

И Арсен снова уткнулся лицом в ладони и замычал, почти застонал, как от невыносимой боли.

Марина растерянно смотрела на него, не зная, что предпринять. Сесть рядом с ним, чисто по-матерински прижать его голову к груди? Но он не мальчик, чтобы вытирать ему слезы, и все его обиды мгновенно улетучатся. Вдруг на ее глаза попалась гитара. Старенькая, обшарпанная. Она стояла в углу за диваном, поэтому Марина не сразу ее заметила. Она подошла, взяла ее в руки, внимательно осмотрела. Струны в порядке, она провела по ним пальцем.

Арсен отнял ладони от лица и взглянул на Марину.

– Что случилось? Ты играешь на гитаре?

– Немного. – Она подкрутила винты на грифе, взяла первые аккорды и запела. Честно сказать, она пела редко и только в кругу близких людей. Но сейчас это случилось почти неосознанно. Просто ей на глаза попалась гитара , а сердце подсказало именно эти слова...

Что мне твои пророчества,

Дней расписных кино?

Формула одиночества —

Это мое окно...

В нем то дожди,

То странные,

Синие издалека,

Словно по карте странами,

Движутся облака...

Арсен сидел, опустив голову, все время, пока она пела, и курил, сбрасывая пепел прямо на пол. Марине показалось, что он не слышит ее, полностью погрузившись в свои думы. Но только она закончила петь, поднял голову.

– Что это за песня?

– Слова одного из моих знакомых, Алеши Козловского. Странного и, по-моему, глубоко несчастного и духовно одинокого человека. Я бывала в его доме. Окно его комнаты выходит на темный угол между забором и сараем. Он живет в селе, работает сельским учителем... А что касается музыки... Ничего особенного. Три аккорда...

– Формулаодиночества – этомоеокно , – повторил Арсен и внимательно посмотрел на Марину. – У каждого своя формула одиночества, у меня – моя, у тебя – своя. И ничего с этим не поделаешь! Ты часто ощущаешь себя одинокой?

Она пожала плечами.

– Не знаю, как-то не задумывалась над этим. Я всегда среди людей. Коллеги, студенты, приятели дочери... Подруг у меня мало, вернее, всего одна, а вот друзей много. Но иногда бывает очень тоскливо. Я не люблю праздники, особенно семейные. Новый год, Восьмое марта... Дочь убегает к подругам, а я остаюсь одна на пару с телевизором. И хотя мне много раз на дню звонят знакомые, приглашают в гости или сами заваливаются на огонек, это не то... Можно жить в одиночестве, если есть кого ждать, а если некого? Понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Арсен и неожиданно мягко попросил: – Сядь рядом, пожалуйста.

Марина поставила гитару на место и опустилась рядом с ним на диван. Арсен взял ее за руку и слегка сжал пальцы.

– Я понимаю, что поступил сегодня низко, подло, грязно! Черт знает, почему у меня снесло башню. Я очень любил свою жену Наташу. Она умела ждать и терпеть. Я ненавижу пошлые красивости и редко говорил ей о своей любви, но она была для меня не просто женой, а музой. Самой настоящей, только из плоти и крови. Таким, как она, поэты посвящают стихи, воины – подвиги, я же писал ей письма из «горячих точек». И рассказывал в них о том, о чем никогда бы не написал в своих корреспонденциях. Ей всадили нож в горло фашисты из «черной полиции» Кетовани только за то, что в одном из репортажей я рассказал, как грузинские боевики грабили и жгли абхазские села, уничтожали культурные и исторические памятники, вырубали леса и истребляли животных в заповедниках. Много написал, за то и поплатился гибелью жены. – Он снова налил себе чачи и грязно выругался. Опрокинул в рот стопку и исподлобья посмотрел на Марину. – Прости! Не сдержался!

– Я не в обиде, – сказала Марина. – Теперь я многое понимаю. Это все война! Ты вернулся в нее, и твои нервы не выдержали...

– Нет, здесь другое! – Арсен покачал головой. – У меня фотографическая память, и если я говорю, что где-то видел тебя, то, будь уверена, точно видел! Только никак не могу вспомнить, где?

– Это дежавю, – тихо сказала она. – Когда нервы на пределе...

– Я – не сумасшедший, – резко сказал он. – Ты не похожа ни на одну из моих знакомых женщин. Я всегда любил блондинок, а ты – темненькая, смуглая... Или специально загорала в солярии перед отпуском?

Марина улыбнулась:

– Ты забыл, чем я занимаюсь? Загар у меня даже зимой не сходит. Летом у нас дикая жара. Частенько за сорок градусов. К концу лета я обычно смахиваю на головешку.

– Ну да, – сказал он и поднялся на ноги. – Пойду посмотрю, куда подевался Еснат. – И улыбнулся. – Очень деликатный старикан. Видно, решил, что нам хочется остаться вдвоем.

Арсен быстро вышел из кухни и через минуту вернулся.

– Спит, старый мошенник, в гамаке на веранде в обнимку с Барри. И дождь им нипочем! Я так думаю, он еще до нашего появления хорошо принял на грудь. – С задумчивым видом он огляделся по сторонам. – Пятый час. Скоро рассвет, но дождь льет как из ведра. Ничего страшного, если мы останемся здесь до утра. Никто же нас не гонит на работу, правда?

– Правда, – кивнула Марина, – но ведь та же Сабрина подумает неизвестно что...

– Тебя так волнует ее мнение? – рассмеялся Арсен. – Кстати, ее зовут Светлана... Я подглядел в паспорте, который она дала Анжеле для регистрации. Сабрина – это выпендреж!

– Ты и в мой паспорт заглянул?

– Очень хотелось заглянуть, но только Анжела меня застукала и отняла твою паспортину.

– Слушай, а чем тебе плоха Сабрина? В твоем вкусе, блондинка, и сюда приехала на полмесяца...

– Есть одно маленькое «но», о котором я забыл тебе сказать. Да, я люблю блондинок, но натуральных и, главное, с мозгами. – Он прищурился: – Знаешь, почему блондинка ест йогурт прямо в магазине?

– Йогурт? – удивилась Марина. – Не знаю.

– Да потому, что на упаковке написано: «Открыть здесь», – засмеялся Арсен. – Так вот Сабрина из таких блондинок . – Последнее слово он выделил голосом, а затем поднялся с дивана и сверху вниз посмотрел на Марину. – Помоги мне убрать со стола. А то я подозреваю, что Барри в отличие от Есната не спит, а притворяется. Он – большой любитель погромов на кухне. Если мы не помоем тарелки, он вылижет их до блеска.

• Предыдущая
• 18/82
• Следующая