Врата Изгнанников - Черри Кэролайн Дженис - Страница 51

Боль вернулась, на этом раз возникнув где-то за глазами. Он опустил голову на руки и попросил ее уйти из-за глаз, или, если не хочет, из сердца, и унести с собой страх, который леденил желудок. Но боль не послушалась, и от нее не было лекарства, разве только Моргейн, которая знала ее, которая все еще с ним, которая погрузилась в собственное мрачное молчание и которая несла в себе — тут она сказала правду — всю жестокость, на которую он сам был неспособен.

Под светом звезд Дорога простиралась все дальше и дальше, бесконечный ночной кошмар, и Гаулт-Киверин упрямо шел по следу, который они оставили ему. Бок весь промок, рана опять открылась, хотя он тщательно перевязал ее, а аллюр чалого только увеличивал боль.

— Вернитесь назад, милорд, — сказал ему капитан. — Мы продолжим и догоним их. А вы — вы возвращайтесь назад. Мы не можем потерять еще и вас.

Да, правда: в его доме в Морунде слишком много таких, которые жили при дворе и убежали к нему, спасая свою жизнь — и они бояться потерять его, боятся того, кто придет на его место.

Но в конце концов его раны не смертельны, хотя кровь бежит по боку и спине. Он останется жить, что разобраться со всем этим кошмаром, и еще он сказал вслух кое-что, скомпрометировал себя перед свидетелями; оправдаться будет не просто, и только самому: нет, милорд, я никогда не собирался предавать вас. Я только искушал их, чтобы узнать их намерения. Все, что я обещал им, ложь, ложь от начала и до конца.

В Манте придавали огромное значение форме, даже если Сюзерен знал настоящие цели.

А сейчас настоящая, самая главная — месть. И спасение репутации: Гаулт никогда не делал ничего просто так, но всегда с двойной цель; даже, как сейчас, когда речь идет о мести за лучшего друга. Есть много способов добиться одной и той же цели, и месть будет только слаще, если заодно поможет и в чем-либо другом.

Мысли охладили кровь и сформировали цель: никаких договоров с чужаками, он добьется своего без них, сам — и выживет, и уничтожит врагов, своих и Пиверна.

И пару из них своими руками; а покончив с ними, займется Мантом и Скаррином — но здесь грубой силой ничего не сделаешь, понадобятся изощренные интриги. И это цель его рейда.

Внезапно на дороге перед ним что-то появилось: одинокая, быстро приближающаяся тень.

— Что это? — спросил один из его отряда. — Кто это? — потому что позади остался Теджос, где двое гонцов вошли в ворота, неся с собой послание и просьбу о помощи войсками. И это не мог ответ из Манта — не с того направления.

Одинокий всадник приближался, всадник на усталой, шатающейся от изнеможения лошади.

— Лорд Гаулт! — крикнул всадник. — Лорд Гаулт!

Гаулт вонзил шпоры в бока чалого. — Ты кто? — закричал он в ответ.

И получил ответ, когда бледноволосый всадник поскакал прямо к нему, завывая ни как кел, ни как человек.

— Гаулт…

В свете звезд сверкнул меч. Он выхватил свой собственный, и металл зазвенел об металл, когда этот дурак попытался сбить его на землю. В другой руке дурака появился нож. Он прорезал его броню, кончик воткнулся в живот, и Гаулт закричал от неожиданности, когда рукоятка его меча отлетела в сторону и он остался беззащитным, сражаться больше было нечем, а враг воткнул нож до конца прежде, чем его люди могли оказаться рядом и оттащить безумца.

— Милорд, — опять крикнул человек, схватил его обеими руками и поднял из седла, а он схватился руками за живот и глядел сверху вниз на безумца, которого уже схватили и крепко держали его люди.

— Не убивать, — он сумел сказать, а кровь текла между пальцами из раны на животе и по всему телу расползался холод. — Не убивать его.

Человек завыл и бросился к нему, пытаясь, прежде чем его остановили, укусить его, сбить с ног, но его держали крепко.

— Не калечить, — опять приказал Гаулт, а мужчина все еще кричал и рвался, называя его палачом и трусом, и бормотал еще какую-то чушь, которую ослабленный слух Гаулта не воспринимал.

— Я Чи ап Кантори, — наконец проорал человек совершенно отчетливо. — Попробуй снова, Гаулт. Не хочешь ли ты новое тело? Замечательное тело? Я дарю тебе его — мое собственное.

— Да он сумасшедший, — сказал кто-то.

— Что ты хочешь? — спросил Гаулт, восхищенный, несмотря на боль, терзавшую его и холод, тянувшийся к сердцу. — Какова цена — за сотрудничество?

— Месть за брата, — сказал ап Кантори. Его рыдания прекратились, он успокоился. — У нас общий враг. Тебе стоит использовать меня — для мести.

Эта вереница всадников была так же наполнена страхом, как и тогда, когда, несколько дней назад, Чи шел с Гаултом и его отрядом — те же самые люди, которые отвезли его к воротам Морунда, но на этот раз он не шел, спотыкаясь на каждом шагу: они разрешили ему ехать, хотя и связали, никто из них не бил его, никто не грозил смертью или увечьем, и после общения с ними на нем не осталось ни одной царапины.

Они скакали так быстро, как только могли, хотя каждый шаг добавлял Гаулту боли: от этой мысли на душе Чи было чуть-чуть легче.

Но по большей части, в этом кошмарном месте, под ночным небом и звездами, он думал о своей собственной судьбе, и время от времени о Броне, но не о Броне их юности, не о Броне в другие, лучшие времена, а о Броне в тот момент, когда меч забрал его. На его лице был выжжен ужас, каждая черточка кричала о нем, каждая пыталась высказать слово, которое не успел сказать Брон, но которое он имел в виду, когда понял, что происходит с ним и когда он падал туда, откуда нет возврата.

И это — хотя и случайно! — сделали союзники, презиравшие их обоих, убившие сначала Брона, а потом и преданность, которую он пытался сохранить в память брата, выбросившие его самого прочь, как какую-нибудь грязную тряпку, чуть ли не обвинив его в том, что он кел, не доверявшие ему — но что-нибудь, хоть что-нибудь, они могли бы сказать, сделать смерть Брона благородной или, по меньшей мере, менее ужасной, чем она была.

Они могли бы извиниться, хоть как-нибудь пожалеть о Броне. Простите, леди, но вы могли сказать: «мы не можем доверять тебе». Прости меня, Вейни, но ты мог сказать хоть что-нибудь, мог убедить леди — ты, который спас меня от волков, который вылечил и был союзником…

…и который убил Брона.

…и который, пожав плечами, выбросил его, видя, как леди угрожает ему своим огненным оружием и чуть ли не самим мечом.

Но он — он выбрал другую судьбу.

Отряд стал подниматься по склону холма, и Чи почувствовал в воздухе силу — все сильнее и сильнее, волосы на голове и на теле встали дыбом, лошади стали шарахаться и грызть удила.

Люди спустились с лошадей; кто-то повел лошадь Гаулта, и его, вслед за ней, хотя недовольный и испуганный мерин сопротивлялся, а чалый Гаулта мотал головой и пытался повернуть обратно.

— Уже недалеко, — сказал тот, кто вел лошадь, и внутри Чи все смерзлось в тяжкий ледяной ком. «Не далеко…». Они перешли холм; за ним, как зубы гигантского зверя, к звездам поднимались черные менгиры.

А за ними воздух трепетал в стоявших на верхушке холма воротах Теджоса, темных и мрачных — простая квадратная арка, внутри которой сверкала одна единственная звезда.

И тут мужество Чи пошатнулось. Потом, когда его истощенную лошадь силой подвели к подножию холма, он уже сомневался во всем, что собирался сделать. Любая месть, стоит ли она души человека? Он попытался освободиться от веревок, бесполезно. Потом он оглянулся и прикинул, как далеко сумеет ускакать, если ударит пятками лошадь, а та сумеет вырваться — но мерин и так делал все, что было в его силах, пытаясь освободиться, и не мог; человек крепко держал его за удила, да и все остальные были неподалеку.

Внезапно, как из-под земли, на их пути появились темные фигуры, заговорившие с Гаутом, сверкнули мечи, Гаулт что-то недовольно ответил. «Кто это?» спросил себя Чи. Ему показалось, что кто-то угрожает самому Гаулту, и эти, другие, прибыли от него, поэтому охрана Гаулта и потянулась за оружием. Слишком сложно. Дела кел, их интриги и обманы, которые могут проглотить их всех, а он случайно оказался рядом.