Последнее место, которое создал Бог - Хиггинс Джек - Страница 38

• Предыдущая
• 38/45
• Следующая

Чья-то рука заставила меня снова лечь.

— Пожалуйста, лежите, сеньор.

Тот мужчина с острова сидел рядом со мной на корточках, раскуривая большую сигару. Когда ее конец зардел, он тронул им одну из пиявок, и она свернулась и отпала.

— Вы в порядке, сеньор?

— Убери их с меня, — промычал я, чувствуя, как у меня по телу бегут мурашки.

Он зажег другую сигару и вежливо дал ее мне, а сам продолжал свое занятие. За его спиной стояли дети и смотрели на нас, их лица освещались отблесками костра.

— Дети в порядке? — спросил я.

— Благодаря вам, сеньор. С детей просто нельзя спускать глаз, знаете ли. Я остановился на островке, чтобы починить рулевое весло, на какой-то момент отвернулся, и они тут же удрали.

Рулевое весло?Я нахмурился:

— А где я нахожусь?

— Вы на моем плоту, сеньор. Я Бартоломео да Коста, балъсеро.

* * *

Бальсеро — водные цыгане Бразилии, сплавляющие по Амазонке и Негро вместе со своими семьями бальзовые плоты, иногда до сотни футов длиной. Это самый дешевый способ перевозки грузов по реке. Две тысячи миль от джунглей Перу до самого Белема. Такое путешествие длилось до двух месяцев.

Неужели мне хоть чуть-чуть улыбнулась удача, которую я так долго ждал? Мы убрали последнюю пиявку, и это стало как бы сигналом для спокойной черноволосой женщины, вышедшей из хижины в накинутой на плечи старой пилотской куртке, защищавшей ее от вечерней прохлады. Она опустилась на корточки возле меня и подала эмалированную кружку обжигающе горячего черного кофе. Я никогда в жизни не пробовал ничего более вкусного. Она достала старое одеяло, укрыла меня и неожиданно схватила мою свободную руку и поцеловала ее, заливаясь слезами. Потом поднялась на ноги и убежала.

— Моя жена Нула, сеньор, — спокойно сказал Бартоломео. — Вы должны извинить ее, но дети, вы же понимаете? Она хотела поблагодарить вас, но не смогла найти слов.

Я не знал, что ответить. А она привела детей и подвинула их вперед:

— Мой сын Флавео и дочь Кристина, сеньор.

Дети закивали. Я протянул руку мальчику, снова забыв про цепи, поэтому так и не смог дотронуться до него.

— Сколько тебе лет?

— Семь, сеньор, — прошептал он в ответ.

Я обратился к Бартоломео:

— А вы знали, что, пока я не вмешался, он один пытался защитить свою сестру от аллигатора?

В первый раз за все время нашего знакомства на спокойном лице Бартоломео появились какие-то эмоции.

— Нет, сеньор. — Он положил руку на плечо сына. — Он мне ничего не говорил.

— Он отважный мальчик.

Бартоломео совсем растаял, притянул мальчика к себе, звучно расцеловал в обе щеки, потом поцеловал девочку и дал обоим по легкому шлепку.

— Ну, хватит. Идите помогите маме готовить еду. — Он встал на ноги. — А теперь, сеньор, давайте посмотрим ваши цепи.

Он пошел в хижину и вернулся снова со свертком под мышкой. Когда развернул его, то там оказался набор инструментов, на что я так сильно надеялся.

— На плоту приходится быть готовым ко всему.

— Вы уверены, что справитесь с этим?

— Вы убежали из Мачадос? — спросил он.

— Меня туда только везли. Прыгнул за борт, когда мы шли по Секо. Со мной был еще один человек, они его убили.

— Гиблое место. Хорошо, что вы убежали оттуда. Как они запирают эти штуки?

— Каким-то специальным ключом.

— Ну, тогда будет достаточно просто открыть их.

Однако на деле все оказалось хуже. Он провозился с замками на ногах почти час, но, видимо, чему-то научился, потому что ручные кандалы снял через двадцать минут. Запястья у меня кровоточили. Он облегчил мои страдания, чем-то смазав руки, и боль почти тут же прекратилась. Потом перевязал их полосками хлопчатобумажной материи.

— Жена постирала вашу одежду, — сказал он. — Сейчас почти все высохло, кроме кожаной куртки и сапог, что займет еще время. Но сначала мы поедим. Поговорить можно и потом.

Еда оказалась совсем простой. Рыба, приготовленная на нагретых плоских камнях, хлеб из корней кассавы и бананы. Но ничего более вкусного я не едал. И никогда еще у меня не было такого аппетита.

А потом я оделся. Нула принесла еще кофе и удалилась с детьми. Бартоломео предложил мне сигару, я откинулся на спину и погрузился в созерцание ночи.

Кругом царили мир и покой, жалобно кричали козодои, квакали древесные лягушки, вода тихо плескалась вокруг плота.

— А разве вам не нужно управлять им? — спросил я.

— На этом участке реки — нет. Здесь течение несет нас по глубокому месту, и нечего беспокоиться. А в других местах приходится все время стоять у рулевого весла.

— И вы всегда идете и ночью тоже?

Он покачал головой:

— Обычно мы возим зеленые бананы, но на сей раз нам повезло. У нас груз — сырой каучук. Если я доставлю его в Белем в назначенное время, то получу премию. Нула и я, мы сменяем друг друга и плывем ночью.

Я встал и посмотрел в полутьму.

— Вы счастливый человек. У вас такая хорошая жизнь.

Он ответил:

— Сеньор, я так многим вам обязан. А долги надо платить. Мы будем в Белеме через месяц. Оставайтесь с нами. Никто не будет вас здесь искать, даже если объявят розыск.

Это было соблазнительное предложение. Белем и, может быть, место на английском грузовом судне. Я мог бы даже уехать без билета, если ничего другого не найдется.

Но ведь оставался Хэннах, и если я уеду сейчас, буду чувствовать себя беглецом, в самом плохом смысле слова, всю свою жизнь.

— Когда вы прибудете в Форте-Франко?

— Если все пойдет по плану, то послезавтра на заре.

— Вот там я вас и оставлю. Мне надо попасть в Ландро, это пятьдесят миль вверх по Рио-дас-Мортес. Вы знаете это место?

— Слышал о нем. Для вас это так важно?

— Очень.

— Хорошо, — кивнул он. — Много лодок ходит вверх по реке, и я знаю там всех. Мы подождем в Форте-Франко, пока я не увижу, что вы отправляетесь в безопасности. Договорились?

Я пытался было протестовать, но он и слушать не захотел, пошел в хижину и вернулся с бутылкой, в которой оказался самый крепкий бренди, который я когда-либо пил в своей жизни. Мы выпили, и у меня чуть кожа не слезла с языка. Я хватал воздух, но последующий эффект от выпитого оказался как раз таким, как надо. Всю мою усталость как рукой сняло, и я будто стал на целых десять футов выше.

— Ваше дело в Ландро, сеньор, — спросил Бартоломео, наливая мне еще бренди в кружку. — Оно так важно?

— Мне надо увидеть одного человека.

— И убить его?

— В каком-то смысле, — ответил я. — Хочу заставить его сказать правду первый раз в жизни.

Я проспал, как дитя, целых четырнадцать часов и не оторвал головы от подушки до полудня следующего дня. Днем я помогал Бартоломео, несмотря на его протесты. На плоту всегда много работы. Веревки, которыми связаны громадные бальзовые бревна, ослабевают, что вполне естественно при таком долгом путешествии. Я даже попробовал отстоять смену у рулевого весла, хотя на таком спокойном участке реки этого вовсе не требовалось.

В ту ночь шел дождь, я сидел в хижине и играл с Бартоломео в карты при свете штормового фонаря. На удивление, он оказался блестящим игроком в вист — определенно гораздо лучше меня. Потом Бартоломео заступил на вахту, а я завернулся в одеяло и лежал в углу, куря одну из его сигар и думая о том, что мне предстоит.

Правда состояла в том, что я опять мог оказаться в дураках, так как я снова совал голову в петлю без всякой гарантии того, что добьюсь чего-нибудь, кроме быстрого возвращения в Мачадос, и уже теперь они позаботятся, чтобы я туда доехал.

Но я должен встретиться с Хэннахом лицом к лицу. Должен вынудить его признать свое предательство, независимо от того, что за сим последует. Я щелчком выбросил сигару в дождь, завернулся в одеяло и уснул.

Мы подошли к устью Мортес около четырех часов утра. Бартоломео причалил плот к левому берегу, и я помог привязать его к паре деревьев. А потом он спустил каноэ и отправился вниз по реке.

• Предыдущая
• 38/45
• Следующая